Екатерина Дайс

«Воццек» Юрия Издрика в контексте Ивано-Франковского феномена


Дождь над озером
означает для рыб
лишь дорогу до неба.


Эпоха национального становления с неизбежностью взывает к жизни национальных писателей, титанов, атлантов, на плечи которых ложится культура отдельного народа. В каждой стране это рано или поздно происходит. Когда настало время Украины, на литературную сцену вышла блестящая плеяда, заставившая говорить об особом явлении – Ивано-франковском или Станиславском феномене, заключающемся в необычайно большом количестве ярких литературных дарований, биографически связанных с этим городом.
Ивано-Франковск (Станислав) – некогда столица Западно-Украинской Народной Республики, затем просто провинция, как пишет об этом Юрий Андрухович – один из лидеров этого странного поэтико-прозаического конгломерата, включающего Юрия Издрика, Тараса Прохасько, Галину Петросаняк, Владимира Ешкилева, Ярослава Довгана, Марию Микицей, Софию Андрухович, Татьяну Малярчук, Олега Гуцуляка и многих других писателей, включённых в Малую Украинскую Энциклопедию Актуальной Литературы, изданную писателем-мистиком и культурологом Владимиром Ешкилевым совместно с Андруховичем в 1998 году.
В данной статье речь пойдёт о Юрии Издрике – мифологическом животном Ивано-Франковска, первочеловеке, Анимусе, тайном короле волшебной литературоцентричной местности.
Издрик признаётся, что такой фамилии, как у себя, нигде не встречал, и что «первый Издрик – это какой-то воин-чех, дезертировавший из неизвестно какой войны» (1), бродивший по Европе и осевший на Украине. В реальность имени Издрик верится с трудом, но сказочная подкладка в виде ассоциаций со зверем Индриком, очевидна. Всего одна буква, «з» вместо «н» – и перед нами не мифический Единорог (Индрик из «Голубиной книги), а современный украинский писатель. Впрочем, в «Голубиной книге» имя зверя многовариантно – это Индрок, Индра, Кондрык, Белояндрик, Вындрик, Единорог, Единрог и Единор. Издрик в данном ряду смотрится вполне гармонично.
Отождествление Единорога и Индрика важно для нас потому, что в «Перверзии» Юрия Андруховича главный герой, Станислав Перфецкий, в ходе полового акта со своей истинной возлюбленной, Адой, превращается в единорога.
Реальный Юрий Издрик родился в городе Калуше под Ивано-Франковском в 1962 году. В 1989 основал "журнал текстов и визии" ЧЕТВЕР, с 1992-го в работе над журналом участвует Юрий Андрухович. Тексты Издрика публиковались в журналах "Сучасність", "Майдан" (Київ), "Четвер", "Перевал", "Плерома" (Ивано-Франковск), "Literatura na swiecie", "Відрижка"(Варшава), "Czas kultury" (Познань), альманахах "Шедевра" (Чернигов), "Опудало" (Киев), "Two lands. New visions" (Канада) и др. (2)
Роман «Воццек», самое известное произведение Издрика, переведён на русский и польский языки. В связи с русской транслитерацией фамилии «Iздрик» встаёт вопрос: не Издрык ли он, как это мы видим, например, в переводах Андрея Пустогарова? Но нам кажется, что написание «Издрик» для русской версии более эвфонично. Hier stehe ich und kann nicht anders!
Главный герой Воццека не может не вызывать ассоциаций с героем оперы Альбана Берга "Воццек", и в этом Юрий Издрик близок к поэтике Юрия Андруховича, вставляющего в свои тексты отсылки к либретто различных опер, например, к «Волшебной флейте» В.-А. Моцарта или «Орфею и Эвридике» К.В. Глюка.
Вопрос в другом: носят ли эти ассоциации поверхностный или сущностной характер? Отсылка к опере «Воццек», созданной в 1921 году, всего лишь через три года после распада австро-венгерской империи, привносит в текст романа Издрика особую ноту. В 1867-1918 годах Станислав / Ивано-Франковск был одним из населённых пунктов того государства, где создавался «Воццек». Создавая нового «Воццека», Издрик включает Украину в общеевропейский контекст, напоминая об общей истории Австрии и Галиции.
Роман начинается с описания экзистенциального ужаса героя, выражаемого в непереносимой боли, которую он испытывает. Возможно, сия боль соотносится в крестными муками Иисуса, испытываемыми, однако, не во время Распятия, а в течение всего нахождения на земле. Интересно, что австрийский «Воццек» – это история солдата, мучимого от ревности к своей подруге, прямо отождествляемой в опере с Марией Магдалиной.
Мария Магдалина в малой традиции европейской культуры – жена Иисуса Христа, родившая от него ребёнка. Эта версия подробно изложена в книге «Святая кровь и Священный Грааль» М. Бейджента, Р. Ли и Г. Линкольна. Таким образом, муж Марии, солдат Воццек, оказывается связан с Иисусом.
Как утверждает теория большой и малой традиций европейской культуры, при формировании христианского космоса в III-IV веках н.э. складывается также и субдоминантная парадигма (или малая традиция), объединяемая общим гностико-манихейским переживанием, эзотеричностью, синкретической неразрывностью базовых топосов, соединяемых друг с другом в устойчивое надрациональное тождество (3). Малая традиция принимала формы тайных рыцарских орденов, религиозных сект, алхимических практик… Выбирая стратегию мимикрии, она оставалась в тени общественного внимания, прорываясь наружу в произведениях искусства.
Ключевым элементом, связующим тексты малой традиции, одним из её важнейших базовых топосов, является образ Лилит – царицы Савской – Марии Магдалины – Черной Деи – гностической Софии – Елены (спутницы Симона Мага), в символическом смысле превращающийся в Ковчег Завета – Чашу Грааля – Золотое Руно – Философский Камень (4). В конечном счёте женский образ перетекает в образ предметный, и Мария Магдалина становится тождественна Чаше Грааля, а принцесса Мелисенда из пьесы Ростана – Золотому Руну. Сакральный предмет, отсылающий к женской сущности, восходящей в конечном счёте к представлению о Великой богине, служащий мотивацией напряжённых поисков, ведёт адептов к постижению и принятию феминности как основополагающего принципа бытия.
«Ему, если не ошибаюсь, через нескольких месяцев должно было исполниться тридцать два, звали его Воццек» (5), говорится о главном герое в произведении Издрика, и это увязывает его с Иисусом, начинающим свой путь на Голгофу, которому, как известно, согласно различным источникам, во время Распятия было от 30 до 33 лет.
Буквально следующее предложение: «Господи, как мне все это обрыдло», заставляет вспомнить Моление о чаше. Весь текст оказывается пронизан библейскими ассоциациями. В концовках первой части, «Ночь» и второй – «День», полностью помещена самая популярная христианская молитва, «Отче наш», а за ней одна, повторяющаяся семь священных раз фраза: «Господи Иисусе Христе, смилуйся надо мной», записанная в стиле визуальной поэзии Эдварда Каммингса (1984-1962) – английского поэта, выработавшего свою особую стилистику записи поэтических произведений, где графика значила не меньше, а то и больше, нежели семантика.
От Каммингса у Издрика нетипичные для прозы анжамбеманы: предложение обрывается, идёт название новой главки, и предложение заканчивается. От Каммингса – внимание к отдельным буквам и слияние слов в ключевых местах («ты от я а я от ты каккак-нибудь уберечься кактолько угроза утраты я встанет каку гроза смерти ко торой каки следуе тожи дать ожидаешь как спасения каккаккак вина неземного но как то так случается чтокак только ты видишькак онапри ближается тоне знаешь делать что» (6)
От Андруховича – число упоминаний слова «золото» и его производных в романе «Рекреации», связанное с алхимической метафизикой. Двадцать раз – и у Издрика, и у Андруховича, но у Издрика к этому добавляются ещё и упомянутые каждый по два раза такие важные элементы алхимического процесса, как серебро и ртуть.
Если в «Рекреациях» Андруховича тема золота связана с возрождением украинской нации, созданием нового, преображённого украинца, Издрик нагнетает смыслы, связанные с этим металлом, особенно сильно в том месте, где говорится о сне про полёт. «Любое падение. Зато в этом же сне ты отбрасывал из своего высока золотую тень. С высока отбрасывал золотую тень на далекую землю, и эта тень золотилась золотом утонувшего в воде солнца. Золотилась белым золотом» (7).
В малой традиции полёт, связанный с падением, – не физиологическое свойство растущего организма, проявляющееся во сне, не отголоски мифа о Дедале и Икаре, но исключительно указание на гностическую легенду о Симоне Маге, умевшем летать, но однажды упавшем. История о Симоне вполне естественно воспринимается в гностическом контексте романа «Воццек», где Иисус – существо, страдающее от несоответствия своей природы природе этого мира. «Боль вернулась ночью. «Опять, – с раздражением подумал он. – И опять, и опять, и опять». Опять, значит, придется терпеть до утра. А это – неизвестно сколько» (8).
Апокрифический характер Иисуса у Издрика подкрепляется произведением, к которому отсылает роман – оперой «Воццек», чей автор, Альбан Берг, был учеником Арнольда Шёнберга (основоположникf атональной музыки и «додекафонии»). Шёнберг, глава «Новой венской школы», был гностиком (9). Алан Берг, его ближайший соратник и друг, выражает в «Воццеке» те идеи, которые свойственны представителям малой традиции. Иисус или Воццек Берга живёт семейной жизнью с Марией Магдалиной, родившей от него ребёнка, что составляет одну из главных тайн малой традиции, открытых во второй половине ХХ века. Таким образом, мы видим целую гностическую цепь преемственности от Шёнберга к Бергу и к Издрику, чьё восприятие оперы как материала для прозы, несомненно, близко к творческой стратегии Андруховича.
Гностический дискурс вылезает у Издрика в самых, казалось бы, незначительных фрагментах. Так, столкновение трёх текстов: рекламного, библейского и агитационного начинается уже во втором абзаце романа: «Вы чувствуете себя комфортно даже в критические дни!.. Как птицы небесные! Воспользуйтесь вашим правом, этим высшим достижением демократии!» (10)  Вроде бы это просто шутка, но она стоит в ряду с другим рассуждением лирического героя: «Очевидно, где-то тут кроется фальшь… может, рано прозвучало имя, может, неоправданным является соседство имени и обращения к Господу всуе. Предвидится также целая череда недоразумений, связанных с непроясненностью отношений между «я», «ты», «он». То есть, между мной, тобой и им. То есть между Воццеком и Воццеком инкорпорейтид» (11).
«Я», «ты», «он» в контексте романа – несомненная Троица. Воццек инкорпорейтид – почти что калька из известной песни русского рокера Майка Науменко «Уездный город N» (1983):  «Волосатый малый торгует овец / По этой части он спец. / Он – главный компаньон коммерческой фирмы / «Иисус Христос и Отец».
Неожиданную связь украинского писателя и русского рокера мы находим и у Юрия Андруховича (12), для которого в принципе свойственны отсылки к различным музыкально-текстовым формам, особенно к опере и рок-песне.
Ключевая фраза первой части романа, подтверждающая нашу идею об отождествлении Воццека с Христом: «…ведь быть собственным мессией собственно для себя самого означает не что иное, как просто быть…»(13) также, возможно, основана на одной из рок-песен группы «Наутилус Помпилиус», содержащей рефрен:  «Это так просто – / Я хочу быть,/ Всего лишь». Отсылка к сокращённому названию группы, распространённому среди поклонников, присутствует в важном месте, при перечислении родословной героев романа, принадлежавших к роду Аденауэров:  «оставив нам наследников и еще мелодию своего имени: «А… Де…Нау…». Оставив за скобками немецкого канцлера, обратим внимание на то, что главная героиня «Перверзии», Ада, каббалистическим образом сочетается здесь с кратким названием группы «Наутилус Помпилиус», строки из чьей культовой песни «Я хочу быть с тобой» включены в текстовый ряд романа Андруховича.
«Перверзия» Андруховича сквозит и в этих строках из «Воццека» (книги вышли с разницей в год): «Фрагменты разных городов пребывали в одном, а сами эти города были везде и нигде; ты мог повернуть за угол своего обшарпанного муниципального дома, а перед глазами уже возникала венецианская святомарковская площадь, усеянная ненавистными неряхами-голубями, откуда по узкой, чуть измененной варшавской улочке – той, на которой галерея союза художников и которая на самом деле упирается в тупик – можно было попасть на львовский вокзал, что находился в Стрые, а сам Львов, как ему и следует, лежал далеко на западе, но состоял из одного дома или, вернее, из одной квартиры, от которой ты потерял ключи, за что и должна была прийти неминуемая расплата» (14).
По сути дела, нам дан здесь путь Перфецкого, напоминающий каламбур: из львиного города Львова в Венецию, город Белого льва (лев – символ Святого Марка, покровителя Венеции). Стрыя или Стрия – украинский город, упомянутый в путешествии Перфецкого как место проведения одного из перформансов под названием «Парк Стрийского периода». А «одна квартира, от которой потеряны ключи» напоминает место встречи Перфецкого с его возлюбленной, уподобляющейся гностической Софии.
Явление Великой богини простому смертному, избранному ею, тяготящемуся своим избранничеством и не могущему жить иначе – одна из тем литературы малой традиции. Анализируя произведения английского писателя Джона Фаулза, мы выработали термин, подходящий для описания мистического откровения, явленного через образ Великой богини. Это понятие «тело женщины как инициационное пространство», сводящееся не только к напоминанию о первой, базовой, половой инициации, открывающей путь по лестнице посвящений, но и отсылающее к своеобразному пантеизму. Великая богиня является её жрецам в виде какого-либо природного феномена. Так, Владимиру Соловьёву она открылась как озеро Сайма – последняя земная любовь философа (15).
Издрик пишет: «А еще ты мог, пользуясь отсутствием соразмерности, любить женщину не так, как привычно вынужден любить ее мужчина, а, скажем, так, как человек любит ландшафт (а разве бывает любовь человека и ландшафта?), ты мог путешествовать по ней, ты мог жить не с ней, а в ней…» (16)
Вопрос, заданный Издриком, чисто риторический. Любить женщину как ландшафт можно, если эта любовь связана с инициацией и с Великой Богиней, – что показывают тексты Джона Фаулза, в которых отказ или согласие соединиться со жрицей, условно говоря, Изиды, означают провал или удачное завершение инициации. Более того, на примере Владимира Соловьёва мы понимаем, что переживание женщины как инициационного пространства, а пространства как женщины, доступно не только литературным героям-инициантам, но и живым людям.
Грань между литературным героем и живым человеком, однако, в произведениях малой традиции очень тонка. Иногда возникает ощущение мерцания, удвоения образов. Издрик, используя имена героев, взятые из текстов Андруховича, как бы создаёт тем самым вторую реальность, заставляя исходных персонажей становиться более «настоящими».
В главе «Приход героев» это становится особенно очевидно. «А., которая никогда не приходит» – это, несомненно, Ада Цитрина из «Перверзии» Андруховича. А. в «Воццеке» – ученица скандально известного чешского андеграундного фотографа Яна Саудека и, одновременно, его модель, своего рода девица Вивиан при Мерлине. Но, прежде всего, она демон: «А. – це не А., а Агасфер». Последующий список имён А., вернее, расшифровка её инициала заставляет задуматься о причине родственных связей между текстами Андруховича и Издрика. Приведём этот лабиринтообразный отрывок целиком: «Вже вечір, і час прощатися й з тобою, альфо/омего-Альфаромео-ангеліно-Алкестідо-антигоно-Аріадно-астеніє-Анабазо-анаґрамо-АнноПеренно-анабель-Аідо-аделаїдо-Алісо-ауреліє-Абераціє-аксіомо-Антуанетто-аналогіє-Астрологіє-автокефаліє– Анеміє-алюзіє-АмалієНеборака-андромахо-Автономіє-ассіріє-Алгебро-анастасіє-Ауро-атрофіє-Амнезіє-амністіє-Амфібіє-анакондо-Амазонко-аномаліє-Антитезо-апоріє-Апатіє-арабеско-Аркадіє-атракціє-Афродіто-атмосферо-Абетко моя» (17).
Первые и последние определения А. – «альфа/омега» и «Абетка моя», вероятно, относятся к пониманию Софии как Логоса, альтернативы Иисусу, говорившему о Себе, что Он есть Альфа и Омега, то есть первая и последняя буквы (греческого) алфавита, то, что было в Начале, и то, что будет в Конце. Украинский алфавит, азбука – абетка – становится именем А., одним из её сорока пяти (или шести, если считать Агасфера) имён.  Здесь Издрик применяет тот же приём, что и Андрухович, создающий сорок (на самом деле больше, просто сорок упоминаются в длинном списке, а ещё несколько рассеяны по тексту) имён Перфецкого.
Следующее имя А. – «Альфаромео» вроде бы, просто рифмуется с альфой и омегой, а на самом деле, оно может напоминать об автомобиле, в котором трое героев «Перверзии» едут из Мюнхена в Венецию в самом начале «Перверзии» – «альфа ромео», позднее претерпевающего метаморфозы и становящегося машиной другой марки.
Три женских имени из древнегреческой мифологии – Алкестида (верная жена, согласившаяся сойти в царство мёртвых вместо царственного супруга, которую пожалела Персефона и возвратила обратно в мир живых), Ариадна (помогавшая Ясону найти путь в лабиринте), Антигона (дочь Эдипа, сопровождавшая царя в изгнании и похоронившая своего брата Полиника, за что была погребена заживо) – словно бы говорят и о функциях Ады как проводника-психопомпа, сопровождающего Перфецкого в царстве мертвых.
Ещё три имени, написанных так же, как и первая триада, где первое и последнее с заглавной буквы, а срединное с маленькой – Аіда-аделаїда-Аліса, так же вполне могут быть отнесены и к Аде, где Аида – прямое указание на принадлежность героини к подземному миру, аделаида, возможно, отсылка к известной песне группы «Аквариум» о звезде с таким именем, наделённой явными женскими чертами. Нечто среднее между Астартой, с её аллюзией к звезде (astra-лат.) и Изидой, звезда Аделаида в песне Б. Гребенщикова становится звездой подземного мира, утренней звездой Анунит (Люцифер), с которой у вавилонян ассоциировалась богиня Иштар.
Демоническое естественно возникает в связи с Великой богиней. Ушедшие боги всегда превращаются в демонов – это один из законов культуры.
Амалия Неборака – еще одно имя, возникающее в этом списке – героиня нескольких произведений Юрия Андруховича. Судя по всему, её имя восходит к фамилии Виктора Неборака – одного из трёх основателей группы Бу-Ба-Бу. Амалия – возлюбленная Самойло Немирича, разбойника, очарованного красотой нимфетки, дочери палача. Убив её жениха, Немирич так и не добился благосклонности украинской Лолиты. То, что А. в том числе и  «Лолита», в общем закономерно, так как у Владимира Набокова Лолита – это демон, в конечном счёте восходящий к демону Лилит.
На Анне Перенне стоит остановиться особо. Это богиня мартовских Ид, в которые, как известно, убили Юлия Цезаря. Восемь месяцев в году Иды (или середина месяца) приходились на 13 число. Четыре месяца:  март, май, июль и октябрь – на пятнадцатое. Юрий Андрухович родился 13 марта. Месяц  рождения Андруховича, а также связанный с ним знак зодиака – «Рыбы» – многократно обыгрывался в его творчестве и жизни. 11 марта выбрасывается из окна гостиницы «Белый лев» в Венеции Станислав Перфецкий, Мартой зовут героиню «Рекреаций». Рыба, а особенно Карп (судя по всему из-за коннотации с Карпатами) – фирменный «знак» Андруховича. Карпом Любанским зовут как самого Юрия Андруховича, так и его героя, Перфецкого.
Итак, когда мы видим в тексте Издрика отсылку к 15 марта, перед нами сразу встаёт другая, близкая дата – 13 марта, день рождения Андруховича.
Мартовские Иды, возможно, связывают Аду с Аидом, через звуковую аналогию, ведь женское имя Аида имеет две основных уменьшительных формы – Ада и Ида.
Другое женское имя, связанное с этим весенним месяцем – Марта – также появляется у Издрика вслед за Андруховичем. В первом романе Андруховича, «Рекреациях», Марта – жена известного в узких кругах поэта и, по совместительству, «майская королева». Так в малой традиции называется самая красивая девушка английского сельского праздника, отмечаемого в ночь на Первое мая. Как известно, в это время происходил и ведьмовской шабаш, Вальпургиева ночь. Джон Фаулз использовал образ «майской королевы» в нескольких своих романах, но особенно ярко – в «Черве», где единственная женщина из пяти посвящённых, совершающих мистическое путешествие, переодевается накануне 1 мая в нарядный костюм майской королевы.
Марта у Андруховича, жена одного из четырёх друзей-поэтов, приезжающих в Чертополь на праздник Воскрешающего духа, чья атмосфера очень близка если не шабашу, то пьяной оргии, – конечно, не проститутка Ребекка из романа Джона Фаулза, но её роль в тексте очевидна.
Это роль самой красивой женщины – быть вестником Великой богини, роль pucelle –девы шабаша, роль майской королевы, воодушевляющей всё село на оргию в лесу. Роберт Грейвс подробно пишет об этом в своей культовой книге «Белая богиня», восстанавливая, а иногда и додумывая средневековые английские языческие традиции.
Важно, что в труде Грейвса прослеживается связь между матерью Робин Гуда Марианн, чьим именем он всегда клянется в балладах, Марией Цыганкой, святой Марией Египетской, и языческой морской богиней, впоследствии спрятавшейся за разными масками. Ее имена – Мариан, Мириам, Мариамне (морской агнец), Миррин, Миртея, Мирра, Мария или Марина. Роберт Грейвс также указывает на близость Мариан (Maud Marian) к Марии Магдалине.
«Я хотел бы потанцевать с тобой», – обратился король к Марте» (18) – цитата из Андруховича, указывающая на статус Марты как майской королевы.
«…Марта, царственно печальная и одинокая» (19) – цитата из Издрика, а вот еще из него же: «…ты видел Марту, она была в чьем-то невероятно роскошном теле, вы встретились в запущенной облезлой городской бане, где прекрасная Марта была окружена рабами и невольниками, служки намыливали ей руки, плечи, живот и бедра, растирали их губками и шершавыми рукавицами, и ты, изумленный внезапной пышностью ее тела, трогал груди, на диво твердые, словно вытесанные из камня, но непревзойденные по форме, и уже тогда начал угадываться китайский характер сна, хотя полностью он проявился немного погодя, когда Марта мгновенно исчезла вместе с невольниками …» (20)
Не нужно быть особенным знатоком творчества Андруховича, чтобы узнать в этом абзаце знаменитую сцену из «Московиады», где в душевой Литинститута внезапно столкнулись украинский поэт Отто фон Ф. и малагасийская поэтесса Татнакетеа.
Сцена с малагасийкой соотносима с Песней Песней Соломона, в которой идет речь о его любви к царице Савской, черной, но красивой, сравниваемой с лилией среди терна. Татнакетеа уподобляется Андруховичем другому цветку – черной орхидее, ее золотисто-шоколадно-шелковая кожа и «ноги – будто молодые тропические деревья» (21), вполне в духе текста Песни Песней, где тело Савской сравнивается с пальмой, а грудь с гроздями винограда. Тягучая, засасывающая атмосфера Песни Песней с одуряющими ароматами, слюной, похожей на мед и молоко, половыми органами – лилиями, сосцами – сернами и пением царицы-голубицы, чей голос сладок и лицо приятно, воспроизводится Андруховичем в сцене секса в душевой, где поющую поэтессу поливают «из ярких пахучих южных флаконов» и намыливают всю, что делает ее скользкой и невидящей.
Марта и Татнакетеа – прекрасные южные царицы, окружённые слугами, моющими их перед свиданием с любимым литератором.
Но у Издрика есть не только Марта, но и Мириам, чей приход величественен и пугающ: «Приходит Мириам. Ужасными усилиями сдерживает она себя ровно две минуты, а потом заходится хохотом и свистом, и все попытки утихомирить ее напрасны – Мириам разрастается, как шар, и заполняет всю комнату. Она вибрирует, трясется, верещит и подпрыгивает, и все это просто не дает увидеть, что я давно уже сижу сжавшись, заслонив глаза и уши руками, тщетно пытаясь отгородиться от блеска золота и бульканья труб» (22).
Словно древняя языческая богиня, Мириам заполняет собой всё пространство. Её смех в сочетании с упоминанием золота заставляет вспомнить о «золотой улыбке Маруси» – девушки, встреченной героем Андруховича на пути в Чертополь и приведшей его в лёгкое состояние ужаса своими золотыми зубами.
Мария – Марианн малой традиции не только не имеет никакого отношения к Деве Марии христианства (скорее, к Марии Магдалине), но происходит от древнего демона Лилит – первой жены Адама, альтернативы скромной Еве. Лилит – царица Савская – Мария Магдалина – это цепочка женских образов, в которой увеличивается человеческое и уменьшается демоническое. Царица Савская, согласно преданию, была из рода демонов, отсюда её знаменитые волосатые ноги, которые она пыталась скрывать от Соломона.
Издрик, вероятно, вспоминая об этой легенде, пишет о том, как Пуцику, сыну царственной, богоравной Марты понравилась «…ведьмочка с чёрными волнистыми волосами на голове, черными густыми зарослями под мышками, и чёрным деликатным пушком под ягодицами, и уже неделикатным, но всё ещё чёрным ворсом на небритых голенях, и неожиданно рыжей и, может, потому бритой щетиной между ног…» (23)  От их союза родилась «..дочурка Мириам… не красавица, конечно, но миловидна – волосы роскошные унаследовала от матери…» (24)
Все трое – Пуцик, Марта и их дочь Мириам – принадлежат к роду Аденауэров, где имя Мириам встречается не так уж и редко, к примеру Издрик упоминает также Мириам Почему-я-не-кончаю-со-своим-мужем, Мириам Пресвятую-деву-соленого-хребта и Мириам Золотое-горлышко.
Как известно, имя Мария – это транслитерация древнееврейского имени Miriam (Мириам), в переводе означающего «горечь». Поэтому Мириам Пресвятая Дева отсылает нас к Деве Марии, а солёный хребет, судя по всему – к солёной рыбе. Рыба как символ Иисуса соединяется здесь с Карпом как знаком Андруховича. Неудивительно, что в роду Аденауэров есть персонажи по имени Карп Любанский и Юхан (сравним с Юханом Буханом, псевдонимом Перфецкого, судя по всему, отсылающему к аббревиатуре «ЮрАн»).
Горькая-Пресвятая-дева-солёного- хребта – так тоже можно прочитать это имя. И здесь кроется её близость с призраком Сладкой N, парадоксальным горьким ангелом из песни Майка Науменко. В его текстах явление человеку гностической Софии – частое и узнаваемое событие. Она называется им Сладкой и горькой по аналогии с известной максимой «горьки корни познания, но сладки плоды его», она зовётся Марией, над головой которой не видно нимба, он ей молится, как христиане молятся Богу.
Фраза Издрика про «алкоголичку из соседнего подъезда, что навсегда утратила признаки пола и так же как ты жива святым духом полной стопки» (25) перекликается со знаменитой фразой Майка Науменко «твоя кровь как хлеб, твоя плоть как вино», обращённой к женщине. В ней мы выделяем смыслы «обыденности» (соседний подъезд),  традиционной для христианства связи алкоголя и сакрального, относящегося не к мужской, а к женской сущности.
Соседка-алкоголичка, живая духом святым коньяка ли, водки ли, самогона – гностическая усмешка над таинством Евхаристии, шутка, завязанная на родстве латинского spiritus («дух») и слова «спирт». Эта шутка характерна для русских рокеров, принадлежащих к гностической субкультуре – Майка Науменко и Бориса Гребенщикова (26).
У Майка Науменко традиционное христианское обращение к Богу-Отцу или Сыну используется при диалоге с женщиной, например:
Я сказал ей: "Ты будешь страдать".
И я сказал ей "Ты будешь страдать всю ночь"…
И я сказал ей: "Нет-нет-нет...",
И я сказал: "О, Боже!"...
Этот отрывок из песни можно трактовать как переживание по поводу страданий Богини, подобным мукам Христа; скорее всего, здесь имеется в виду Гефсиманский сад. Инверсивный намёк на крестные муки присутствует в песне «Твоя кровь…», героиня которой – изменчивая и ветреная гностическая София. Вот он: «Тех, чей крест примет твой гвоздь…». Но апогея религиозная лирика Майка достигает в тексте «Свет», ключевую роль в котором играет фраза «Да святится имя твоё…», взятая из христианской молитвы «Отче наш».
То же самое делает и Издрик, превращая молитву в стихотворение.  
В песне «Свет» говорится о сумрачном состоянии души, ассоциирующемся с вечером и ночью («Но костры ещё не сгорели,/ И глумится зверьё»), при котором спасает обращение к высшему существу. Следующая песня альбома «Сладкая N» называется «Утро вдвоём». В «Воццеке» вслед за первой частью «Ночью», оканчивающейся молитвой, следует «Утро»,  что можно считать структурным заимствованием.    
Кроме гностических идей, объединяющих текст романа «Воццек» и субкультуру русских рокеров, можно отметить и характерную для малой традиции манихейскую установку, заключающуюся в резком противопоставлении, даже войне двух сил (света и тьмы, ночи и дня, добра и зла, мужского и женского и т.п.). Наиболее ярко в русском роке она проявляется в текстах группы «Кино», пронизанных духом кочевничества и вечной войны. «И две тысячи лет – война, / Война без особых причин…» пел Виктор Цой в знаменитом гимне «Звезда по имени Солнце», имея в виду под этим сроком время существования христианства. Издрик вторит ему, создавая мини-рок-песню, достойную пера Цоя: «Война продолжается испокон века и пребудет до скончания века, то есть вечно. Каждый миг умирает два человека — один от старости и болезней, второй от ран, и потому цепь смертей непрерывна. И каждый миг рождаются двое — одно человеческое дитя, а чьё второе — неизвестно, поэтому приходов зверя будет ровно столько, сколько найдется толкований его числа… Всего будет столько, сколько найдётся трактовок его креста» (27) (курсив мой – Е.Д.).  Последние фразы, рифмующиеся друг с другом, содержат в себе характерную для русского рока (особенно для групп «Наутилус Помпилиус», «Алиса» и «Неприкасаемые») оппозиционную пару эвфемизмов: «зверь» – для обозначения дьявольского, сатанинского и «крест» для обозначения христианского, связанного с Иисусом.
В целом, манихейская картина мира с её дуальными оппозициями прослеживается уже в структуре романа Издрика «Воццек». Две части романа – «Ночь» и «День» являют собой классическое манихейское противопоставление Света и Тьмы, так часто наблюдаемое в текстах русских рокеров.
В тексте «Воццека» есть отсылки не только к русским рокерам, но и к группе “The Queen”: упоминаются песни “The Bicycle Race” и “We are the Champions”. Заметим, что в «Перверзии» есть несколько цитат из песен этой группы: та же “We are the Champions” и “A kind of Magic”. Точно так же «Перверзию» и «Воццека» роднят цитаты из песни группы «Наутилус Помпилиус» «Я хочу быть с тобой» и «Это так просто».
Черновик письма сошедшего с ума Воццека, найденный полицией, практически воспроизводит тексты этих двух известных песен «Наутилуса»: «Прошло лишь немного времени, а я опять уже хочу быть с тобой. Это так просто – быть с тобой. Быть всё время, каждое мгновение существования. Я не знаю ничего про любовь. Действительно. Но я хочу быть с тобой… Кормить тебя. Купать как младенца. Укачивать на ночь. Быть с тобой. Быть с тобой. Быть…».
Данный приём – включение в корпус романа рок-песни, пересказанной прозой, использовался Юрием Андруховичем в «Московиаде», где это было сделано с текстами Майка Науменко (28).
В главке «Шеол» (еврейский вариант ада, только такой, где грешники находятся недолго и не страдают, а бездействуют) Издрик как будто бы невольно проговаривается. Его герой Той, вполне в духе постмодернизма, задумывает «устранить сначала автора, чей образ незримой тенью встаёт за каждой страницей каждой книжки, а потом и разрушить сам язык. Тою хотелось избежать надоевшей линеарности или даже прямолинейности текста, необходимости читать от начала до конца, или по крайней мере знать про начало и конец – над подобной задачей безуспешно бился ранее упомянутый Кортасар. Ни одному из зеркал, повёрнутых друг к другу, нельзя быть первым. Невозможно отделить зеркало от его отражения в другом зеркале. Можно только всматриваться в эту пустоту, угадывая за ней ещё одну, а за той ещё и ещё. И ещё: каждый, кто вступает в этот мир, в эту книгу, уже никогда не найдёт выхода наружу, блуждая между несуществующим, между мириадами собственных «я», которые сгорают в огне постоянной аннигиляции. Но планы остаются планами, пока не будет написано первое слово. Только какое слово считать первым в книге, где отсутствует начало?»
Такая книга в современной украинской литературе уже написана. Это гипертекст, главы которого – отдельные книги Издрика и Андруховича, написанные, судя по всему, совместно. По две трилогии, по два отдельно стоящих романа, по две книги эссе или воспоминаний. Обратим внимание на то, что Андрухович, ярко ворвавшийся в литературу с романом «Рекреации» в 1992 году, создаёт сразу три своих лучших произведения и замолкает на долгие 7 лет. В это время молчания Андруховича Издрик пишет свои лучшие романы, затем Издрик умолкает, на сцену выходит Андрухович с «Двенадцатью обручами», ему подыгрывает Издрик с «АМ» и финальные книги из этой серии из 10 интеллектуальных бестселлеров – «Флешка» и «Тайна», созданные в жанре non-fiction.

Рекреации (Рекреації, 1992)
Московиада (Московіада, 1993)
Перверзия (Перверзія, 1996)
Воццек (1997),
Остров Крк и другие истории (1999),
Двойной Леон (2000),
Двенадцать обручей (Дванадцять обручів, 2003)
АМ™ (2005)
книга эссе Флешка (2007)
Тайна. Вместо романа (Таємниця. Замість роману, 2007)
Таке (2009)

Невольное признание Издрика в «Воццеке» обращено к Андруховичу: «Уходит Карп. Непревзойдённый Любанский, которому я обязан почти всем, и без которого уж наверно не было бы и этой истории». И это не традиционное посвящение, нет, в качестве эпиграфа здесь стоит «Посвящается всем, чьи тексты проступают сквозь строки этого повествования, превращая их в палимпсест», это последнее признание, сделанное походя, мимоходом, вместо имени автора подставлен своеобразный псевдоним, дружеское прозвище, под которым Андрухович известен в Ивано-Франковске.
Этот город, давший Украине и России целое созвездие современных писателей (чего стоит только один русско-американский поэт Алексей Цветков-старший, в чьей квартире впоследствии жил писатель-мистик Владимир Ешкилев) – сам по себе является палимпсестом, тайной, островом, украинской Касталией.


_ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ _
(1) Царюк И. Отец журнала «Четвер» // День, №185. 16.10.2003 Электронный источник http://www.proza.com.ua/peoples/otets_zhurnala_chetver_6139.shtml (18.02.2009)
(2) Издрик Юрий. Биография // ЛИТЕР. НЕТ. Геопоэтический сервер Крымского клуба Электронный источник http://www.liter.net/=/Izdryk/biograph.html (18.02.2009)
(3) Подробнее см. Яковенко И. Г. Большая и малая традиции европейской культуры: к постановке проблемы. Статья I. ОНС № 4, 2005.
(4) Там же.
(5) Издрык. Воццек. В пер. А. Пустогарова. // Электронный ресурс http://proza.ru/2005/12/28-233 (21.02.2009)
(6) Там же. http://proza.ru/2006/01/05-135
(7) Там же. http://proza.ru/2006/01/10-336
(8) Там же. http://proza.ru/2005/12/27-182
(9) Hanegraaf, W. J. De gnosis van Arnold Schönberg. – Vooys: Tijdschrift voor Letteren, 7, 1988, № 1, 28-37
(10) Издрик. Указ. соч. http://proza.ru/2005/12/27-182.
(11) Там же.  http://proza.ru/2006/01/04-182.
(12) См. Дайс Екатерина Чужая столица. Юрий Андрухович "Письма в Украину", Майк Науменко "Blues de Moscou" Электронный ресурс http://magazines.russ.ru/druzhba/2008/5/da17.html (25.02.2009).
(13) Издрик. Указ. соч. http://proza.ru/2006/01/05-135
(14) Там же. http://proza.ru/2006/01/10-336
(15) Подробнее см.  Кравченко В.  Владимир Соловьев и София. М.: Аграф, 2006.
(16) Издрик. Указ. соч. http://proza.ru/2006/01/10-336
(17) Іздрик. Воццек.// J. 1997, №9. Электронный ресурс http://www.ji.lviv.ua/n9texts/izdryk.htm (07.04.2009)
(18) Андрухович Ю. Рекреации. Пер. с укр. Ю. Король // Дружба народов. 2000, №4. Электронный ресурс http://magazines.russ.ru/druzhba/2000/4/andr.html (02.04.09)
(19)  Издрик. Указ. соч. http://proza.ru/2006/01/19-110
(20) Там же. http://proza.ru/2006/01/12-103
(21) Андрухович Ю. Московиада. М.: Новое литературное обозрение, 2001. С.25
(22) Издрик. Указ. соч. http://proza.ru/2006/01/18-104
(23) Там же. http://proza.ru/2006/01/19-110
(24) Там же.
(25) Там же. http://proza.ru/2006/01/06-89
(26) См. Дайс Е. Поиски Софии в русском роке: Майк и БГ // Нева. 2007, №8. Электронный источник http://magazines.russ.ru/neva/2007/8/da15.html 12.03.2009.
(27) Оригинал доступен на сайте Библиотеки Украинского Центра по адресу: http://www.ukrcenter.com/library/read.asp?id=2010 (13.08.2010) Здесь и далее пер. мой – Е.Д.
(28) См. Дайс Е. Украинский Орфей в московском аду, или путь поэта. // В научном альманахе Гуманитарная география. Выпуск 2. Сост, отв. ред. Д.Н. Замятин. М., 2005. С. 113-168.