Дмитрий Манаев

Двое. Рассказы

ДВОЕ


   Вслед за настоящим зимним снегопадом приходит настоящий осенний туман. Всё по-честному. Топча ботинками раскисающий город, размышляю о причинах. О следствиях. О перспективах (самую малость). Становится грустно. Не по себе. Хотя, если «не по себе», то по кому? Кто ещё приютился в этой шкуре? Эй! Тишина. Нет никого. Один я здесь – и слава богу.

В какой-то совершенно невспоминаемый момент всё пошло наперекосяк – и что теперь остаётся? Судорожно барахтаться, извиваться, неестественно выгибая спину, в бесконечных и бессмысленных попытках вернуться в привычную среду обитания? Да, пожалуй. Смотрите, потешайтесь. Я – никто. Я – хуже, чем никто. Я – тупая рыба на песке. Дождевой червь на асфальте. И при этом я бываю действительно счастливым – довольно часто, если разобраться. Не всё потеряно? Да в том-то и дело, что всё.

Да, потеряно, забыто, выброшено на помойку. Только в этом и можно найти повод для радости. Не сказать, что я открыт теперь всему новому – не по своей воле, во всяком случае. (Хотя, если не по своей, то по чьей же? Фу! Опять эти страхи! Нет здесь никого – помни!) Но с вариантами плохо: либо непонятное, корявое впереди, либо жирная чёрная точка прямо здесь. Не хочется, если честно.

Туман густеет. Да ещё и сумерки – очень кстати. Всё меньше зримого пространства вокруг – всё больше чего-то серого и непроницаемого. «Брось! Знаешь ты прекрасно, что такое, этот самый туман – просто испаряющаяся влага. Не нагоняй жути туда, где и без того жутко. Подумай о чём-нибудь светлом. Или хотя бы постарайся совсем ни о чём не думать. Что проку от твоего самокопания?» Правильно. Нет от него никакого проку.

Погоди-ка! Так значит всё-таки кто-то ещё здесь есть? «Ну, допустим». А чего раньше мочал? «Я не молчал.» Ну хорошо, может я из-за рассеянности своей и не слышал тебя. «Вот-вот.» Извини. «Ничего.» И что теперь? «Ничего.» Да что ты заладил одно и то же в самом-то деле? «Ты сам меня вынуждаешь повторяться.» Возможно. Но последний вопрос – ты ведь знаешь, как много это значит для меня! Особенно сейчас, когда…

– Молодой человек, угостите сигаретой, пожалуйста!

– А? Ах, да, конечно!

– Благодарю Вас.

– Не за что.

 

Так что же теперь? Тишина. Эй! Ну же! Я знаю, что ты здесь. Молчание. Вот дерьмо!

Тупо смотрю в спину удаляющемуся прохожему. Помятое драповое пальто, нетвёрдый шаг, давно не стрижен. Мерзкий урод! Не вижу его лица, но вполне могу себе представить: красный нос, мешки под глазами, недельная небритость, – уверен, что так всё и есть. Сволочь! Вторгся в такой важный разговор! В голове электрически вспыхивает мысль – самая очевидная в сложившейся ситуации. Для меня очевидная. Двигаюсь вслед за драповой спиной, стараясь ступать как можно тише. Впрочем, плевать. Ускоряю шаг – тут же спотыкаюсь о кусок кирпича. Очень кстати! Поднимаю обломок и почти бегу за незнакомцем: не уйдёшь! Вот он: на расстоянии вытянутой руки уже – и не торопится ведь, гад! Ну, сейчас!

Замахиваюсь.

Прохожий оборачивается и я вижу его лицо. Да, всё именно так, как я и думал: нос, мешки, небритость и моя сигарета в уголке рта, – всё то же, что я видел сегодня утром в зеркале.

Что-то (кто-то) кричит во мне: «Стой! Не надо!» Но я уже не могу остановиться: резко опускаю кирпич на его лохматую макушку и в то же мгновение проваливаюсь в нескончаемую черноту.

 

НА БАЛКОНЕ


Сквозь ветви древнего ореха на меня глядел кроваво-красный глаз луны. Шум далёких поездов навевал воспоминания о чём-то, что было в одной из минувших жизней – настолько давно, что кажется, будто разглядываешь украдкой чьё-то – совсем чужое и непонятное – прошлое. Увлечённый этим созерцанием, я совершенно забыл, что держу в руках сигарету – и даже поднёс её ко рту, чтобы затянуться, да так и замер. Лёгкое жжение в глазах выдернуло меня из секундного забытья – чёртов дым! Я зажмурился на мгновение. Я открыл глаза. Мир снова наполнился привычными звуками: мяуканием котов, рёвом мотоциклов, ритмичным уханием сабвуфера в машине, что остановилась у круглосуточного ларька. Интересно, подумал я, а где же поезд? Уехал, наверное, по своим делам. Так бывает с поездами: они носятся по миру, время от времени зацепляя с собой наши души, унося сознание прочь отсюда – где бы ни было это "здесь". Ну, будет уже! Я, наконец, затянулся, выбросил окурок подальше и бросил прощальный взгляд на ветви ореха. Кроваво-красный глаз луны посмотрел на меня несколько удивлённо, подмигнул и медленно покатился на запад. Я повернулся и зашагал по балкону в противоположном направлении. Навстречу мне уже выдвигались первые признаки грядущего дня.

 

ТО, О ЧЕМ Я НИКОГДА  НЕ ВСПОМНЮ


Можно посмотреть в окно. Разумеется, это не всегда пугает вполне, не всегда заставляет центр моего внимания смещаться, или рассеиваться, или ещё что. Это даже не всегда осуществляется настолько, чтобы удовлетворить злобного червячка любознательности. И, тем не менее, можно посмотреть...

Так я пытаюсь уговорить себя... убедить себя в необходимости своего присутствия в этой комнате. Так я пытаюсь отказаться от мыслей, неизбежно ведущих в сон. Ежевечерний ритуал погружения в нелепости и кошмары порядком надоел мне за последние 35 лет. И здесь я, конечно же, несправедлив по отношению к собственным сновидениям – бывало, что просыпался я по-настоящему счастливым. Нередко такое бывало.

Через половину окна протянулась страшно уродливая Тень. Она всегда там – только меняет свои очертания. Я знаю, что это. Но сейчас моё знание прячется от меня, шныряет безумной бабочкой по изгибам разума. Меня это немного смешит, но я не смеюсь. Тень подползает к форточке и приветливо машет мне: приглашает следовать за ней. Глупая! Я ведь не могу просто так подняться с постели и вылезти наружу. Хотя бы потому, что давно забыл, как это делается; или, может быть, случайно изменил что-то в настройках; или потому, что устал, гоняясь за двадцатью синими кроликами, – могу привести ещё целую кучу причин, и все они будут достаточно весомы. Она, похоже, это понимает, но всё-таки продолжает манить меня, подползая ближе и ближе. Форточка открыта. Я слежу за Тенью: её движения – это абсолютная гармония на фоне серого предрассветного неба. Хотел бы я так уметь! Когда в следующий раз день скроется в предсонном мороке, я обязательно отращу в себе такую же сверхгибкую бесформенность  –  пригодится.

Тень успокоилась, сгустившись вокруг открытой форточки. Нелепая ситуация: она не может войти внутрь, потому что здесь она перестанет быть тенью, а я не могу выйти наружу из-за исчерпанных сроков давности, беспечных прикосновений, синих кроликов и так далее. Все силы мира толкают нас в объятья друг друга, каждый квант энергии стремится к нашему случайному порталу. Мне становится немного грустно, пока я впитываю это совершенно бессмысленное напряжение. И я улыбаюсь. Мы ведь всё равно не оценим, и до поры до времени останемся на границе. Сосредоточимся – каждый в сущности своего мира. Пребывая так, как есть, будем перемигиваться и обмениваться разными сигналами. Небо стремительно светлеет. Я стремительно перестаю существовать в рамках этой комнаты.

Можно посмотреть в окно. Разумеется, это ничего не даст, не принесёт никаких достаточно ярких впечатлений – как и любое другое действие. Тень окончательно утратила свою пластичность, став тем, чем она, наверное, и должна быть. Но я не хочу ничего знать об этом – и потому с притворным умиротворением закрываю глаза.

 

ИНВЕНТАРИЗАЦИЯ


Один, два, три. Я считаю стулья, коробочки, необъяснимые инструменты, стёкла и всё остальное. Люди приходят, топчутся посреди комнаты – так усердно, словно и впрямь топчут самих себя. Усердно и в то же время как-то нерешительно. А потом вдруг хватают первое попавшееся и бегут к выходу. Мне не догнать их. С каждой минутой стульев (я уж не говорю об остальном) становится всё меньше. Бессчётное количество. Даже и не один – просто сколько-то там. Но я продолжаю считать. В этом нет смысла. Во мне нет смысла. В стульях нет смысла. Даже в этой комнате остаётся всё меньше понятного и доступного – осмысленного. Один, два, три. Один, два. Один. О.