Кирилл Ковальджи

Я строил дом. Стихотворения





БАЛЛАДА О ДОМЕ

– Как я жил? Я строил дом
на песке. Волна смывала...
Только в детстве горя мало,
если можно всё сначала
и не важно, что потом.
Шёл по жизни с другом рядом,
с женщиной встречался взглядом,
оставался с ней вдвоём:
занят был одним обрядом –
возводил незримо дом.
– Не поэты строят дом,
а поэт рождён бездомным,
одержимым, неуёмным,
жить он призван под огромным,
под вселенским колпаком...
– Но война повинна в том,
что всю жизнь я строил дом.
Шла война стальным парадом
по садам и по оградам,
двери высадив прикладом,
сапогами, кулаком...
Что я мог? Я строил дом
спорил с холодом, огнём,
снегопадом, бурей, градом,
смертью, голодом, разладом,
одиночеством и адом:
что б ни делал – строил дом,
чтобы дети жили в нём,
чтобы женскою улыбкой
он светился день за днём...
Стены дома в жизни зыбкой
я удерживал с трудом.
– Хороши снаружи стены,
изнутри – нехороши
и чреваты чувством плена
одомашненной души.
Парадоксы — аксиома,
это женщине знакомо,
той, что за и против дома,
что бунтует и в тоске
молча делает проломы
в стенах и на потолке;
а ещё – взрослеют дети
и мечтают на рассвете
дом покинуть налегке...
– Я любим и ты любима,
злые ветры дуют мимо,
но душа неизъяснима,
все мы строим на песке...
Я меняюсь вместе с домом,
он просвечен окоёмом,
мировым  ночным объёмом –
дом висит на волоске,
он спасётся – невесомым,
рухнет, если – на замке.
Я хожу теперь по краю,
ничего теперь не знаю,
но перед любым судом
буду прав.
     Я строил дом.

ЁЛОЧКА

В тихой печали светлого вечера
стоишь, зеленеешь ты,
такая простая,
такая доверчивая,
не зная своей красоты.
Такую, как ты, нельзя не любить, –
полюбят тебя
и сгубят;
такую, как ты, нельзя не срубить,
зимою придут
и срубят.
Будешь стоять на радость семьи
в праздничном великолепье;
лягут на юные руки твои
золотые
бумажные цепи.
Тебе подсунут вместо корней
подставку крестообразную...

Как больно мне будет видеть в окне:
свечи зажгут...
отпразднуют...

ЧИСТЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

Несбывшегося не перебороть.
Ещё ты жив, седого снега пленник...
Он был однажды, Чистый понедельник,
Да не судил узнать его Господь.

Есть тайный дух и явленная плоть.
День миновал. Ты музыки изменник.
Ты князем был, теперь ты старый мельник,
Ты ворон, вор, отрезанный ломоть.

Что будет дальше? Музыка без звука,
Пруд без русалки, тетива без лука,
Несбывшегося медленная месть.

И в книге той, где все пути и сроки,
Тебе предуготовленные строки
Зачёркнуты — вовек их не прочесть.

***
Море плещется слабо.
Тайные искры горят.
Поезд уходит на север.
Ветер спешит на юг.
Имя одно повторяю
тысячу раз подряд,
имя одно –
заклинанье,
свет
и спасательный круг.

Господи, что ты задумал,
что сотворил ты со мной?
Ранил меня красотой,
велел, чтобы я полюбил,
но за миг промедленья
карал меня мёртвой тоской,
но за шаг приближенья
ты меня молнией бил.

Путь родниковой реки
кончится солью морской.
Что-то должно случиться,
знать не желаю что
и, пока не случилось,
я умоляю:
Постой
здесь на границе между
горечью и красотой.

В НЕБЕ  НАД  АФРИКОЙ

Полночь к единственным
будет причислена
с гулом турбинным,
с тоской в полусне...
В небе над Африкой
ночью немыслимой
думал о женщине
в дальней Москве.

Медленным пламенем
тучи очерчивал
джинн безголосый
в начале грозы;
люди над пропастью
спали доверчиво,
мерно в неведомое
шли часы.

Поздно мы встретились,
не были вместе мы,
розно родились
и розно умрём –
мы с этой женщиной
в разных созвездиях,
дай же хоть вечность
побыть нам вдвоём!

Только мгновеньями
вечность исчислена...
Можно подрёмывать
в страшном броске.
В небо закинутый
ночью немыслимой,
всеми ремнями
пристёгнут к Москве.

***
Люби, пока не отозвали
меня. Люби меня, пока
по косточкам не разобрали
и не откомандировали,
как ангела, за облака.
Люби, пока на вечной вилле
не прописали и Господь
не повелел, чтоб раздвоили
меня на душу и на плоть.
Люби, пока земным созданьем
живу я здесь, недалеко,
пока не стал воспоминаньем,
любить которое легко...

МОЯ КАРТИНА

– В последнем зале есть ещё картина,
она висит одна. Для вас откроем дверь,
вы — наш почётный гость. Мы вас так долго ждали...

...И я вхожу: освещена закатом
картина на стене в знакомой с детства раме –
сидит отец вполоборота к маме,
стол, скатерть с кисточками, три прибора,
печенье, чайник, помидоры,
на патефоне замерла пластинка,
и — стул пустой с плетёной жёлтой спинкой.

– Родные ваши с вас не сводят глаз,
идите к ним, садитесь, стул для вас...

...Шагнул и оглянулся: жаль другую,
откуда я уйду, – картину в раме
снежинок, звёзд... дождей и яблок, звёзд...

ГОЛУБЬ  ГОРОДСКОЙ


Между дышащей угаром
мостовою и толпой
по бордюру тротуара
ходит голубь городской.

Ходит голубь городской
тупо, словно заводной,
и глаза его слезятся
деловитою тоской.
Он на крошки, на окурок
смотрит косо, как придурок,
он не видит и не слышит
ни колёс, ни каблуков, —
перегаром дымным дышит,
существует, будь здоров.

Я, спешащий на автобус,
так на голубя гляжу,
как Господь на этот глобус,
где, как голубь, я хожу
на краю планеты ломкой,
ах, по лезвию, по кромке,
по черте, по рубежу...

***
Проигрывает в карты
задумчивый пророк,
как жизнь – кавалергарду,
спустившему курок;

проигрывает вору
трагический поэт,
оратору, танцору
и паре эполет;

проигрывает с треском
на молодой земле,
как жёлтый Достоевский
румяному Рабле;

но дух – победы краше,
его не побороть, –
любите проигравших,
как любит их Господь,

и знайте – рыцарь бедный,
страдающий за всех,
смеялся бы последним,
когда б в конце был смех.

***
Когда до учебных пособий
докатишься в славе своей,
окажешься среди подобий
и выйдешь на свет без теней.

От жизни останутся даты,
вопросы отменит ответ,
стихи обратятся в цитаты,
лицо превратится в портрет...

Побудь же у славы в отгуле,
поспорь со своею судьбой,
пока тебе рот не заткнули
строкой, сочинённой тобой!

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера