Анастасия Афанасьева

Всё, что бывает – поёт

    
КИТ, ЛОШАДЬ И ЯБЛОКО.

1.

Как переворачиваются камни, намокает песок,
Как стоит перед глазами воздушный столб,
Как предстоит, будто огромный кит?

Женщина в старом платке отступает к невидимой реке
Столпотворение на рынке
На рынке столпотворение

Блузы развеваются на ветру как огромные листья
Огромные другие люди смотрят прямо в глаза
Мир – это проникающее ранение,
Чувствует женщина, медленно отходя назад

Громадные пустые качели качаются туда-сюда
Цветные деньги летают вокруг как снег
А сзади - тихая заводь, стоячая вода
Одинаковая для всех

По воде плывут тихие рыбаки в лодках надувных
Их удочки как усики насекомых торчат
Они машут шапками вновь пришедшим
Просят не шуметь, на речь предпочитают не отвечать

Узнаваемое место
Каждое дерево изгибается по-родному
Женщина думает: вот, и родина означает: здесь
Вот, снять платок, наконец, пусть упадет, совершенно весь

Женщина в старом платке отступает к невидимой реке
На рынке столпотворение
Столпотворение на рынке

Отчего она стоит, замерев
Препятствует торговле
Волчьи правила рынка презрев

Нежность стоит у нее в глазах как пруд
Деловые люди идут
Натыкаются на нее и дальше идут

Но слабость стоит у нее в глазах как меч,
Радость стоит у нее в глазах как щит
И воздух стоит перед ней будто синий кит

2.

На огромной высоте
лошадь прямосмотрящая живет
Маленький всадник к ней, как булавка, приколот
Скачут они и главный ритм чеканят

Ритму тому отвечая,
все, что бывает – поет

То ли колыбельную, то ли гимн
Как бы то ни было,
вечером можно услышать странный шелест,
неразборчивый шум
Если прислушаться,
можно разобрать ноты, отдельные слова

«Слава маленькой лошади»
(до мажор)
«Маленькой лошади слава»
(фа мажор)

Не нужно говорить, что вечером,
особенно на природе,
разные звуки сливаются воедино,
так, что их легко перепутать с неведомой мелодией,
тихими словами
Ибо я сама видела эту лошадь
высоко-высоко
в хиромантии веток

Не нужно ничего говорить,
ничего говорить не нужно
чудо измеряется не очевидностью,
а глубиной веры

3.

За прозрачным стеклом только жизнь дрожит
Никого кругом, никого
Только яблочный падает водный летит
И сплошной водный воздух стоит

Выйти из дома, тонуть и дышать,
И яблоком стать,
Или растеньем каким
И руки тянуть
Белыми стеблями вверх

Но, господи, отчего
человек человеку – снег?

Никого вокруг, только жизнь дрожит
От неба до пяток - рябь,
До темени – хлябь
И льется с небес
Немыслимый вес

До тех пор, как впитает его земля
И высушит солнце его
Ты смотри в окно
Ты смотри в окно
И не плачь ничего

Ничего не плачь, никого не плачь,
Ливень – таянье зим
И пока тепло, и пока горяч –
Как возможно – сливайся с ним

Отчего человек человеку снег,
Засыпая, спрашивает человек,
И яблоко падает, как стена,
И, треща, отвечает: «На

***

Как это можно вытерпеть? – первому снится,
Будто он спрашивает кого-то.
Жалят осы, падают камни, загораются листья.
Темно вокруг, дороги не видно.

Ему отвечает кто-то: вот женщина, у нее тонкие руки,
Серые глаза, она ходит легко, как падает снег,
Говорит как поет и спит как летает.
Посмотри на нее.

Как это можно вынести? – снится второму,
Будто он спрашивает кого-то.
Рыболовные крючки застревают в коже, режут ножи.
Впереди ничего нет.

Ему отвечает кто-то: вот лес, огромный и тихий,
Внутри семенят мелкие животные, он шевелит ветвями,
Как женщина руками, он дышит, он есть,
Посмотри на него.

Как это можно пережить? – снится третьему,
Будто он спрашивает кого-то.
Не сдвинуться с места, кругом пропажа,
Ничего никогда как раньше, темно и страшно.

Ему отвечает кто-то: вот небо, полное жизни облаков,
Самолетов, мелких зверей, крупных зверей,
Летающих дураков
Посмотри на него

Просто смотри вокруг, не спрашивай ничего

***

Отступив на шаг и едва дыша,
Смотрит: то ль человек, то ль его душа

За глазами круг, а за кругом – топь
Застывает он перед знаком стоп

Ни туда стопа, ни стопа сюда
Все шумит вокруг шумом города

Он один молчит и, едва дыша,
Просит разрешить и не делать шаг

Вперед

Потому что там, впереди – холодное, ясное, неминуемое,
Будущее, само себя создающее,
Каждого заглатывающее,
А в горле его – летишь.
По спирали летишь, качаешься -
Так, как в детстве на руках не качали.

И стоит он тихо, почти не дыша
Без руки в руке, без гроша
Просит не делать шаг

Вперед

Потому что тут можно вертеть в руках зеленый шар,
Звенящий внутри,
Можно знать все расстояния
От дома до необходимых мест,
Идти и звенеть своим шаром,
Не боясь разбудить неведомых злых существ

Можно идти на двух ногах
А можно качаться на облаках,
Как дети на мягких белых руках

И стоит он весь перед знаком стоп
И летит он весь перед знаком стоп

Спирально летит и не видит сам
Думает, здесь он, а небо там

А небо все у него во рту

Вперед

***

Дачный дом у искусственного водоема.
Она занимается садом.
Воображаемые деревья, птицы пролетают среди них
То ли быстро, то ли не очень –
Как ей захочется.

Иногда она разводит костер.

В костре пляшет девушка по имени Анна.
У Анны рыжие волосы, рыжие глаза и рыжие руки.
У Анны ежесекундно меняется форма тела,
Анна ежесекундно меняет содержание танца.

Анна подступает к изголовью мыслей она горяча она исчезает когда догорает пламя,
Но остается внутри хозяйки, и она ходит с Анной в голове.
Ходит с Анной, как с рыжим знаменем:
Не дозваться до нее и не достучаться.

В городе ее зовут, а она ничего не слышит.
Анна в голове ее говорит. Анна в голове ее пишет:

Если бы я летела, то так,
Что никто не сбил бы
И успел бы заметить только мой быстрый след.
(Так летит сигарета в ночи)
Если бы я накрывала, то только цунами:
Чтобы ничего после, кроме песка и птиц.
Если бы я учила, то тому, как не обернуться,
Если твой город горит.

Круглыми сутками Анна в ее голове говорит.

Я бы учила до краев – наполняться,
До самого дна ужаса – бояться,
То же со счастьем.
Зная: оно сгорит.
Танцевать до головокружения,
Помнить: и оно сгорит.
И только этого никогда не бояться.
Чихать легомысленно, махать платочком при слове «ничто».
Отмахиваться в танце платьем от холодного ветра.

Так в голове ее Анна стучится,
Пляшущий дух костра.

Рождаться каждое утро,
Слышать, как бьется сердце,
Слушать, как шумят птицы.

Это танцует Анна,
Это игра.

***

Говорит никто, говорит никак,
Никакое слово.
Съеживается земля от холода никакого.

Остается один прямой,
От всего немой,
Потолок подпирает собой.

А если бы жильцы многоквартирного дома
В восьмичасовом выпуске новостей
Слушали, как ребенок на трехколесном велосипеде
Смеется, заливается,
И, замерев, смотрели бы на экран с молчаливым восторгом,
Воодушевлением и надеждой?

Но стучится тот кто зовут никто
Говорит никак,
Никакое слово.
Съеживается земля от холода никакого.

Так уйди в себя, говорит молва.
Там внутри ребенок, велосипед,
Там, в себе, найди, как зовут его,
И характер слова найди его,
Чтоб не быть немым и назвать его

Подтолкнуть, чтоб дальше поехал сам
К восьмичасовым новостям

***

Теперь в переходах людно:
Мерцанье толп
Мою освещает землю
День ото дня.
И если верчусь я – значит,
Еще не столп,
Значит, пока ты
Не обездвижил
Меня.

Так говорит он, деревянный почти,
Уже погруженный кем-то вовнутрь печи.

А внутри печи горячо,
Да так горячо,
Что через время видно белую кость.
И неясно, что ярче: то ли оранжевый свет,
То ли белый: пястный, берцовый и черепной.

Скоро стучится, кричит: открой да избавь меня
От жара такого, волненья адского, неподвластного воле,
Мне страшно слышать, как кожа моя журчит,
Доколе, доколе я тебе чужд,
Отчего до сих пор тебе чужд, дорогой печник,
Если только тебя во всех переходах любил?

В переходе со станции метро Университет –
На станцию метро Госпром,
В переходе со станции метро Метростроителей –
На станцию метро Спортивная,
Только тебя одного любил,
За что ты оставил меня,
Что за музыка резкая, электронная, не моя?

Тут просыпается он: мобильник, будто петух, поет.
Он трет свою кожу, там кости под ней, внутри.
Лето, зелень, окно, синева, жара.
И так говорит он, сегодня, около семи утра:

Кругом так тихо и так никого не видно,
Что воздух прозрачен и сам говорит в себе.
Я подпрыгивал так высоко и так сильно стрелял по всему,
Что отбил себе пятки, а рикошетами – печень и селезенку.
Теперь же стою неподвижно, когда слышу, что нужно стоять,
Иду очень тихо, если слышу, что нужно идти.
Стараюсь не думать о том, чего нет у меня,
Благодарю за то, что мне на сегодня дано.

И плачет тихо, как девочка какая или как слабак какой, размазня,
Глупый герой глупого кино, перед выходом на работу, взрослый человек,
лето, зелень, окно, синева, жара, семь утра.

Но в воздухе слышно, как кости у него внутри белеют и горят,
Как кожа его журчит,
Как он учится, старается быть смиренным в печи,
Слышно, как в отчаянии он молча кричит.

И печник ему говорит: замолчи, замолчи!
Тебе птицей легкой быть суждено,
А для этого нужно сгореть до дна,
Сохранив его, сокровенное дно.
А потом взлететь и лететь – так, как будто течь,
Но тело твое необходимо сжечь,
Чтобы выросли перья, в которых тебе лететь
Вместо старого тела, на месте его пустоты.
Перестань, не кричи, не дави на жалость,
Не рискуй божественным замыслом,
Я же тоже бываю слаб и могу, пожалев,
от горенья тебя уберечь

Ты просто плачь, плачь, -
что бы ни было: хоть утонет плач, а хоть не утонет плач.