Николай Столицын

Самые-самые. Кино-проза

из цикла «Хроники Харона»


 


кино-проза


 


1, ПРОЛОГ


 


Хэм печатает на машинке…


Довольно активно.


Сумерки ещё не сгустились, и все клавиши на машинке – видны, и готовы принять – удары его пальцев.


Хэм приподнимает очки, перечитывает, щурясь…


– Гм.


Печатает дальше…


– Кхе-кхе, мистер…


– Что?!


Из сумерек выступает старик с рыбацкими снастями и яркими, удивительно яркими синими глазами.


– Ты…


Хэм не узнает старика, и старик отвлекает его от дела…


Чёрт! Хэм обещал «Тайму» – небольшое эссе о рыбной ловле. И чертово эссе не желало появляться на свет.


Хэм колотил по клавишам, вырывал исписанные страницы, орал на машинку, себя и редактора «Тайм»…


И в бессилии напивался – джином, водкою, всем, что ни попадало в его бессильные, корявые руки.


И теперь… этот старик!!


Хэм набирает полную грудь воздуха… пахнущего морем и ветром, и готовится наорать на старика.


– Что это, мистер?


Старик уже извлёк лист из машинки и читает, шевеля сухими губами…


Со снастей старика капает вода, капает на письменный стол, на чудесные ковры, лежащие на полу…


– Ах, твою мать… – начинает Хэм, но старик опережает его и – комкает лист, и отшвыривает его за спину, и хохочет, оскаливая белые не стариковские зубы:


– Старый дуралей, что за чепуху ты написал о рыбаках и рыбацком искусстве?


– Ты…


– Ты же обещал мне… отправиться за прекрасною, самою лучшею рыбой, а сам…


– ТЫ, МАТЬ ТВОЮ…


– Неужели ты обманул – доверчивого Сантьяго? И твоя писанина дороже – твоего обещания?


И глаза старика… их синева выплескивается наружу и окатывает, захлестывает оторопевшего Хэма, и Хэм барахтается в ней и чувствует, что ему не выбраться…


И под ногами его… ни ковров, ни чёртова пола, только синяя – холодная – бездна, полная неясных движений…


И Хэм тонет в синеве и запрокидывает башку, и видит, как отдаляется от него рабочий стол с застывшею машинкою, и кричит…


И крик его – огромными пузырями поднимается вверх и – лопается у ног старика…


 


2


 


– Мистер!!


Хэм кричит и распахивает глаза.


Убогонькая лодчонка, старик с черпаком…


И чёртова, чёртова синева…


И вверху, и внизу!!


– Ты?!


Старик, окативший его водою из черпака, смущённо оправдывается:


– Мистер, вам напекло голову, вы уснули… и вдруг – завопили, стали тянуться руками к раскалённому Солнцу… Казалось, ещё немного, и вы – окажетесь наверху…


Хэм утирается рукавом, приходит в себя.


– Ты… Я не помню, ни черта не помню. Помню… ни строчки, ни дельной строчки – о чёртовой рыбной ловле… Но ты…


– Я – Сантьяго. Я обещал тебе – самую большую и прекрасную рыбу. Или нет… это – ты обещал.


– Рыбу?


– Самую большую.


– И самую прекрасную?!


– Да.


– Не помню. Ни черта не помню.


– Ты уговорил меня, ты обещал мне, что мы – поймаем её. Вдвоём. С тобою.


– Мы?!


– Да. Сантьяго и мистер!! Мы.


Старик тычет пальцем в грудь Хэма, потом – в собственную.


На его обожжённой Солнцем физиономии написано запредельное счастье…


– Чёрт бы подрал – и тебя, и твою рыбу.


– Тсс!!


– Что ещё?


– Рыба может обидеться, и тогда мы её не поймаем.


– Мы…


– Обычно я…


Слышится… нежное постукивание клавиш, и Хэм перебивает старика, зажимает ему рот.


– Тсс!!


– СТАРИК РЫБАЧИЛ ОДИН.


Это звучит отовсюду, вкупе с постукиванием, и это звучит голос самого Хэма…


– Старик рыбачил один, – повторяет за голосом Хэм и – впервые улыбается.


Строчка – ведь это же строчка!! – действительно хороша.


 


3


 


– Рыбачил один, – талдычит Хэм на разные голоса.


– Враньё, старина.


Сантьяго морщится и налегает на вёсла.


– Ты о чём?


– О том, что один.


– Почему же – враньё?


– Во-первых, я рыбачу с тобой. А во-вторых, какая кому разница, с кем рыбачил старик? Главное – рыба.


– Самая-самая…


– Туристы видят, как я ухожу в море, видят, как я возвращаюсь… с огромною рыбою. Остальное – касается только меня.


– Разве ты не хотел бы, чтобы они увидели, как ты… работаешь вёслами?


– Они – спугнут мою рыбу.


– Спугнут?!


– Я не хочу, чтобы мне мешали… разговаривать с моею рыбой… Это – как с Морем. Или – Богом. Или – собою. Ты – только настроишься… на честный и простой разговор.


Старик оставляет вёсла, складывает – молитвенно – руки.


И, кажется…


Всё застывает. В ожидании слов – от старика.


И лодка, и Море, и…


– Бог?!


Хэм с удивлением оглядывает старика.


Старик чертыхается:


– Хватило – даже тебя. Чтобы они испугались.


– Они?


– ОНИ.


И Море, приходя в движение, ударяет в корму…


И Солнце чуть быстрее катится в густой синеве…


И ветер чуть сильнее треплет волосы Хэма…


И Бог…


– Рыба, Море и Бог, – вышёптывает Хэм.


– И два старика, – ещё тише вышёптывает Сантьяго… и кричит в синеву:


– ЭЙ ТЫ!! МЫ ИДЁМ К ТЕБЕ!!


И синева бросается прочь. Вкупе с Солнцем и редкими облаками.


 


4


 


– Слушай…


Старик сравнивает свои грубые мозолистые руки – с руками Хэма.


– Ты – стучишь по клавишам, а руки… Видишь? Какие мозоли!! Да, мои руки не отличаются от твоих, но я всю жизнь ловил рыбу, а ты…


Хэм двигает пальцами, словно ударяет по клавишам любимой машинки.


– Писать о рыбалке, щёлкая клавишами, и непосредственно ловить рыбу… И такие… похожие мозоли?!


Пальцы Хэма двигаются всё быстрее, но звуки – совершенно не соответствуют движениям пальцев.


Плещется морская вода,


покашливает удивлённый старик,


поскрипывают допотопные снасти…


Старик следит за пальцами Хэма, склонив голову набок. Старику интересно.


Плещется,


покашливает,


поскр-р-р-р…


– Щёлк…


Это – клавиши?


Под пальцами Хэма?


В чёртовой лодке?!


Чёрт знает где?!


– Щёлк!!


О, чёрт…


Это – старик.


Улыбается и – щёлкает языком.


Хэм собирается разбранить его и заставить свои пальцы – остановиться.


Но в глазах старика плещется не только мальчишеское веселье, но и любовь.


И Хэм приноравливается к щёлкающему языком старику.


– Щёлк-щёлк!!


И пальцы Хэма удар-р-ряют…


– ЩЁЛК!!


УДАРЯЮТ!!


 


5


 


Старик работает вёслами, поглядывая исключительно в небеса.


– Ты хоть знаешь, куда мы плывём? – интересуется Хэм.


Всё вокруг – одинаковое.


Ни одного ориентира.


Синее море, синее небо.


Ни одного…


– А Солнце? – смеётся старик. – Я плыву – прямо к нему.


– К Солнцу?!


– Да.


– Зачем?!


– Моя… наша рыба, самая-самая среди остальных рыб, поднимается со дна, привлечённая его полуденными лучами…


– Самая-самая среди остальных?


– Ха!! Ну, конечно.


– Гм.


– И она поднимается – с самого-самого дна… Но и Солнце, оно становится – самым-самым – в единственной точке…


– Самое-самое дно, самое-самое Солнце… Что ты несёшь?! Я хотел посмотреть, как ты ловишь – самую… тьфу ты, обыкновенную рыбу – в самом… о, Господи… обыкновенном море, а ты…


– Обыкновенный старик ловит обыкновенную рыбу… Тебе – интересно?


Старик еле сдерживает зевок.


– Самый обыкновенный старик…


Старик оставляет весла…


– Ловит, ло-о-о…о-овит…


Первым зевает – всё-таки Хэм.


Зевает, выворачивая челюсти, зевает, проклиная – разглагольствующего старика, обыкновенного, чтоб его, разглаго-о-о…


Старик же – хитро подмигивает далёкому, безмятежному небу и, напевая о рыбе… о самой-самой прекрасной рыбе, яр-р-ростным рывком бросает лодку – вперед.


 


6


 


Лодка движется с невероятною скоростью. Но старик – даже не потеет.


Равномерно работая вёслами, старик напевает о рыбе, о самой-самой…


– Ты знаешь… мне нравится – твоя песня.


– Откуда ты взял, что она – моя?!


– Ты же поёшь… Вот же – прямо напротив меня – работаешь вёслами и поешь. О самой-самой…


– Во-первых, кха… уже не пою.


Старик прочищает горло, собирается сплюнуть в море… сплевывает в кулак.


– А во-вторых… Я только открывал рот, предоставив ветру – ловить в моей глотке… слова и мелодию…


– Ты хочешь сказать…


– Не люблю я писателей. Сплошные намёки и виляния. Ты хочешь… Нет. Я – говорю.


– Ну, хорошо… хорошо… Ты… говоришь, что это – не ты…


– Не я…


– Предположим, не ты…


– Опять в тебе проснулся писатель?!


– Прости.


– Я говорю, что позволил ветру…


– Ветру?!


– Ветру!!


– И если я…


Старик только кивает.


Хэм открывает рот…


Ни-че-го.


Хэм зажмуривается и открывает рот – ещё шире.


НИ-


Запрокидывает голову…


-ЧЕ-


Высовывает язык…


-ГО!!


– Ха-ха-ха!! – смеется старик. – Ему не нравится твоя писательская глотка. Слишком чистая, слишком правильная писательская глотка.


Хэм дёргает плечами и, отвернувшись от старика, начинает насвистывать джазовый шлягер…


Назло – старику… и проклятому ветру, не оценившему его писательской глотки.


 


7


 


Солнце печёт…


Хэм всё ещё насвистывает, но ему жарко… и хочется – заткнуться, и глотнуть холодной воды, и просто молчать, глядя на… чёрт бы с ним, певучего старика. Обожаемого, чёрт бы с ним, ветром.


– Уф…


Сейчас он повернётся к такому же мокрому от пота, такому же… опалённому Солнцем…


– Уф…


Хэм поворачивается…


– Чтоб тебя!!


Старик – совершенно прежний, ничуть…


– налегает на весла –


не потный, не опалённый,


– подмигивает Хэму –


не досадующий на Хэма?!


– кивает на проклятое Солнце, тычет в него кончиком весла…


И всё это – без тени притворства.


Естественный, обыкновенный… улыбающийся – и Хэму, и морю, и чёртову Солнцу…


– Уф…


А Солнце – увеличивается в размерах, заполняет собою – небосвод…


– Уже скоро, – бросает старик. – Уже – совсем скоро.


А Солнце – увели-и-и-и…


– Самое-самое? – ужасается Хэм.


– Самое-самое, – умиляется, улыбается старик.


И Солнце – улыбается тоже. Естественною, обыкновенною улыбкою – самого обыкновенного старика.


Улыбается, улыбается, у-у…


 


8, СНЫ


 


– У-у!!


Хэм ковыряется в салате, ковыряется – в отвратительном и свежем салате…


– Чёртова диета… Что я напишу, сожрав эту чёртову зелень?


В салате есть все. И все это – свежее и политое оливковым маслом. И всё это…


– Тьфу!!


Хэм отставляет салат.


– Я напишу… напишу… о старике, что умиляется, глядя, как марлины резвятся в солнечной прохладной воде… о старике, что выбрасывает за борт – свои любимые… хе-хе, единственные снасти… Зачем они – старику?!


Хэм зажмуривается, Хэму не нужна – его чёртова машинка, Хэм – уже пишет.


ПИШЕТ!!


ЧЁРТ ПОБЕРИ!!


И без всякой машинки.


– Ста-рик лю-бит прек-рас-ную, свер-ка-ю-щу-ю… и ког-да о-на под-плы-ва-ет к е-го лод-ке, он толь-ко у-лы-ба-ет-ся и…


Хэм оскаливает ровные крепкие зубы.


– Не-е-ет!! Этот сукин сын целится в её нежное прекрасное сердце – своим гарпуном… и готовится к единственному, единственному удару…


Э?!


Хэм поводит ноздрями…


ЧЕМ ЭТО ПАХНЕТ?!


Явно – не чёртовым салатом?!


Хэм открывает глаза, видит – огромную жареную рыбу…


Прекрасную жареную рыбу, уже нарезанную заботливым кулинаром.


И проглатывает слюну, и тянется – ухватить самолучший кусок, и…


Рыба подмигивает ему – мёртвым белёсым глазом, и…


И Хэм нашёптывает, пропечатывает:


– Ры-ба-чил о-дин.


И Бо-о-оже, – приходит в себя.


 


9


 


– Тебя сморило – ожидание… Не надо, не оправдывайся. Мы плывём – уже целую вечность, а Солнце – всё ещё обыкновенное, всё ещё – самое обыкновенное Солнце.


Слышатся бесчисленные всплески…


Это – обыкновенные рыбы плывут рядом с лодкою, то опережая, то оставляя – её.


– Видишь? Да?


Хэм видит…


Рыбы их не только не боятся, рыбы – любуются ими.


– Чего им надо? – вышёптывает Хэм, поражённый обилием рыбы и её поведением.


– Обыкновенную рыбу интересуют – необыкновенные старики.


– Самые-самые? – ухмыляется Хэм.


– Самые-самые, – подтверждает старик – и машет рыбам рукою.


Рыбы – немедленно дёргают хвостами, словно приветствуя старика. Самые обыкновенные – самого-самого.


– Ты почитал их – обычными рыбами…


– Я почитал их – обычными рыбами.


Рыбы начинают кружить вокруг… старика и его лодки, расходясь идеальною сверкающею спиралью…


Самые обыкновенные рыбы…


Самые обыкновенные?!


Идеальною – сверкающею – спиралью?!


Самые…


– Боже… Какова же – самая-самая…


У Хэма перехватывает дыхание.


– Самая-самая – для самых-самых…


И в глазах старика он видит – всё ту же идеальную – сверкающую – спираль.


 


10


 


– Я – обыкновенный писатель, я… пишу для обыкновенного журнала – обыкновенную статью о рыбалке…


– А я – обыкновенный старик?


Старик давно уже оставил – бесполезные вёсла.


Один чёрт, никакого движения…


Ни-ка-ких пе-ре-мен.


Море и море…


Обычное…


– За обыкновенною машинкою – выполняю обыкновенный заказ…


– А я…


– Читателю, тоже обыкновенному, интересны подробности… Ему хочется – заглянуть в мою лодку…


– А я… – начинает старик и… обрывается, и прикладывает палец – к губам.


– Тсс!!


Хэм осекается.


Тсс?!


Старик кивает на море…


Море – недвижно.


Откуда же – эти еле слышные…


И что это?


ЧТО ЭТО?!


Как будто тысячи, миллионы внимательных, слишком внимательных… затаив дыхание, наблюдают…


За обыкновенными…


Боже…


Тысячи!!


Миллионы!!


Сейчас – они… вы…дохнут…


ВСЕ!!


РАЗОМ!!


Внимательные…


Слишком внимательные…


– Пфр-р-р!! – вырывается из задницы старика. – Пфр-р-рух!!


И Хэм вздрагивает, и первые слёзы катятся из его глаз…


ОНИ?!


Ни-ко-го.


Только Хэм и – проклятый старик, и чёртова ненаписанная статья, и постылое – одинокое – море…


Да и старик…


Откуда он взялся?!


С его бородою?


Снастями?!


И жалкой лодчонкою?!


Никого-о-о-о-о…


Ведь старик… это не человек.


Нет.


Это – ветер, наполненный словами и мелодией, это – море… и небеса… это – желание Хэма…


Тайное желание Хэма…


Увидеть в море – безнадёжно, бессмысленно прекрасном –


подобного себе старика.


 


11


 


На море обрушилось небо. Или дождь. Или небо – с дождём.


Откуда?!


Только что – совершенно чистое, безразличное небо…


Гм…


Как будто ему захотелось поплакать?


Или, нет…


Слёзы – сами собою – хлынули вниз.


На одинокого Хэма.


Ледяные, одинокие слёзы – одинокого неба.


– О-ох, брр…


Хэму неуютно в утлой лодчонке, он озирается – в поисках берега.


Но, чёрт, старик, сидящий напротив, принимается за наживку…


– Чёрт бы тебя побр-р…рал, – лязгает зубами мгновенно продрогший Хэм. – Я не говорил тебе, что ненавижу проклятый дождь…


Старик кивает.


– Ненавижу – отсутствие Солнца…


Снова – кивок.


– И выпивки.


Старик, не глядя, двигает – откуда она в лодчонке? – канистру – в сторону Хэма…


– Чёртово небо, холодное небо, дождливое… как одиночество и смерть.


Старик хмыкает. Показывает одними глазами.


Хэм видит у ног своих – канистру, придвинутую стариком. Преображается:


– Ты – славный старик. Ты… поймаешь свою самую-самую рыбу… Я – знаю.


Хэм хватает канистру. Встр-р-ряхивает её. Вслушивается – в чудесное бульканье.


– Не веришь?!


Открывает канистру… делает основа-а-ательный глоток.


Старик уважительно щёлкает языком. И, тем не менее, не верит. Ни единому слову.


– Ух!!


Хэм отставляет канистру, смачно облизывает сладкие губы и – кричит прямо в навалившееся небо:


– Самую-самую чёртову рыбу!! Потому что… я так хочу!!


Хэм хохочет и подмигивает удивлённому старику, пытающемуся разглядеть, с кем это разговаривал Хэм.


– Я!! ТАК!! ХОЧУ!!


И небо отступает… от моря и лодки, и старика, и хохочущего Хэма.


– Ну, забрасывай чёртовы снасти… но знаешь, давай лучше я… А я хочу… поймать… не просто рыбу… больше чем рыбу!! И твоя жалкая наживка…


Хэм закусывает губу и – с явственным усилием вырывает из собственной груди горячий окровавленный комок, и взвешивает его в руке, и споласкивает вином… и насаживает – на крючок, и забрасывает его – не в море, но в небо… уже недостижимое, вернувшееся на привычное место, и застывает с запрокинутой головою… глядя на прыгающий в небесной воде поплавок.


 


12


 


– Но Солнце… ещё не самое-самое…


– Плевать.


– И море…


– Плевать.


– И небо…


– Пле-вать.


– Она не поднимется, её попросту нет… самой-самой…


– Ты что, не понимаешь?!


– Она останется в другом месте, под самым-самым…


– Ты действительно не понимаешь?!


– Твоя самая-самая…


– Ах, ты ж… сукин ты сын…


– Моя…


– Боже правый…


– Наша…


– Я…


– Самая…


– Я – УЖЕ – ПОЙМАЛ – ЕЁ.


Это – гром, расколовший далёкие небеса? Или ревущий в небеса – Хэм?..


– Боже, – рвётся из его опустевшей груди. – Бо-о-оже…


Хэм разбрасывает руки и, запрокинув голову, смотрит в разорванное молниями небо…


– Я – уже – поймал – её.


– Самую-самую?!


– Да.


– Под самым обыкновенным небом?


– Самую-самую – под самым обыкновенным… и безо всяких снастей…


– Ты…


Старик оглядывает лодчонку.


Всё – на месте.


Снасти, канистра…


Но рыба…


– И где же она, ты… чертов сумасшедший писатель?


Нежнейшая улыбка озаряет хэмово лицо, или это – обыкновенное Солнце, прорвавшееся сквозь тучи – единым лучом…


– Где же она?!


И Хэм обнимает непонятливого и такого необыкновенного старика…


– Где же твоя самая-самая рыба?!


И Хэм хлоп-п-пает старика – между лопаток.


– Наша самая-самая…


И Хэм взъерошивает – чудесные седые волосы старика…


Самого-самого…


Самый-самый.


 


13, ЭПИЛОГ


 


– Самая-самая, – шепчет старик, глотая горячие слёзы и хлопая Хэма – между лопаток.


– Самая-самая, – вторит ему Хэм, щурясь… на очень уж яркую лампочку, что светится под потолком кабинета.


– Ты – поймал её.


– Нет, не я. Мы.


– Ты.


Старик всхлипывает.


– Ничего. Ну, что ты?


Хэм утешил бы – обыкновенного старика, но этот…


Какого чёрта?!


– Эй, хватит уже – сырости!! Ты что, не доволен – своим… нашим уловом?!


– Что ты, – отмахивается старик. – Просто…


Старик отстраняется от Хэма, тычет пальцем в стопку исчёрканной, исписанной бумаги, в заглавие…


– Ты – уже поймал свою рыбу, а я…


Хэм перечитывает заглавие…


«Старик и море»…


Чёрт…


Ну, разве это – не хорошо?!


Старик трогает его за плечо.


– Я всё понимаю. И спасибо – тебе. За всё. Ты – самый-самый… И ты – поймал свою…


– Нашу.


– Пускай нашу, но ты – поймал её.


Старик вскидывает на плечо мокрые… всё ещё мокрые снасти.


– Прощай.


– Ты – уходишь? Так быстро?!


– Зачем я – тебе?


– Ты…


– Только не надо – сырости.


– Хочешь…


Хэм хватает рукопись, собирается – разорвать…


– Зачем?


– Чтобы начать всё сначала. Чтобы написать: Хэм печатает на машинке…


– Довольно активно, – улыбается старик.


– Да!!


– Не надо.


– Но я не хочу расставаться.


– Ты думаешь…


Хэм прижимает рукопись к сердцу…


Оно же… на месте?!


Да?!


– Ты думаешь, это – единственная рыба? Самая-самая единственная рыба?


Хэм с надеждою заглядывает в глаза старика. В синее-синее море, что плещется – в них.


– Старый ты дуралей, да мы… с тобой…


И море – рвётся наружу.


– Поймаем…


– Поймаем…


– Ещё не одну…


– Не одну…


– Самую-самую…


– Самую-самую…


И рыбина-Солнце выскакивает из моря и – поднимается всё выше и выше…


 


 




 

К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера