Станислав Айдинян

Марина Цветаева. «В этой стороне кладбища»

Родной сестре Марины Цветаевой, Анастасии Ивановне, 27 сентября 1992 года, когда отмечали столетие Поэта, минуло 98 лет. Она продолжала писать автобиографическую прозу. Тем летом А.И. Цветаева побывала в Голландии, где была единственным представителем России на международной книжной ярмарке… Дочь Марины Цветаевой, Ариадна Эфрон, талантливая переводчица, умершая в 1975 году, тоже оставила книгу воспоминаний «О Марине Цветаевой» (М., «Сов. писатель», 1988). Интересна её переписка с Борисом Пастернаком.

Сложными были отношения А.С. Эфрон с родной тётей – с А. И. Цветаевой, и тому были причины.

В начале 1937 г. Ариадна Сергеевна первой вернулась в СССР. Вернулась после совместной со своим отцом, Сергеем Яковлевичем Эфроном, работы на заграничную службу НКВД, чьим фактически «филиалом» был «Союз возвращения на родину» в Париже. Она помогала отцу, а тот был секретным сотрудником НКВД, одним из организаторов «ликвидации» невозвращенцев. Годы спустя, 28 июня 1955 г. А. Эфрон напишет в Главную военную прокуратуру письмо, где упомянет о «нашей заграничной работе» («Горизонт», 1992, № 1, с. 53). После убийства Игнатия Рейса, резидента советской разведки в Европе, который в 1937 году публично порвал с режимом Сталина, Эфрон, на пароходе, который тайно вышел из французского порта не зажигая огней, бежал в СССР, где впоследствии был арестован и расстрелян. Шестнадцать лет в лагерях провела А.С. Эфрон. В тюрьме её избивали, и она подписала «документы» на многих, в том числе и на собственного отца. Эти факты были преданы гласности в 1992 году в журнале «Столица» № 38 (96), в публикации М.И. Фейнберг, Ю. Клюкина «Дело Сергея Эфрона». Там, на с. 58, в частности, сказано: «Дочь Эфрон С.Я. – Эфрон Аридна Сергеевна, признав себя виновной в том, что является агентом французской разведки, на допросе от 27 сентября 1939 года показала о том, что её отец, Эфрон С.Я., является агентом французской разведки: «Не желая скрыть чего либо от следствия, я должна сообщить о том, что мой отец, Эфрон Сергей Яковлевич, так же, как и я, является агентом французской разведки… об этом мне говорил сам отец Эфрон Сергей Яковлевич».

Там, во Франции, А. Эфрон два последних года до своего отъезда не жила с матерью, они резко разошлись. Не разделяла М.И. Цветаева и увлечённости дочери, сына и мужа Советской страной, о чём писала друзьям. Сестре своей, А.И. Цветаевой, она тогда написала: «В Советский Союз едет Аля. Будь с ней осторожна. Никого она не любит, может только заиграть человека».

А.И. Цветаева говорила, что когда племянница, очарованная идеей коммунизма, приехала и стала бывать у неё, то была несколько разочарована тем, что её родная тётя вовсе не горит идеями Ленина-Сталина и пятилеткой, а по-старинному религиозна. Но Анастасия Ивановна стала давать ей уроки английского языка. Об этом М. Цветаева писала в письме А.А. Тесковой в Прагу: «Живёт она (А. Эфрон. – Ст. А.) у сестры С/ергея/ Я/ковлевича/ больной и лежачей, в крохотной, но отдельной комнатке, у моей сестры (лучшего знатока английского на всю Москву), учится по-английски» (2 мая 1937 г.)».

По возвращении из Франции, когда семья воссоединилась, М.И. Цветаева жила с мужем, дочерью и сыном Георгием (Муром) в Болшеве, на даче НКВД.

Вряд ли Марина Ивановна вернулась бы в Советскую Россию, если бы они, родные, не скрыли от неё то, что А.И. Цветаева в 1937 году была арестована и увезена – в тюрьмы, в лагеря…

После смерти родителей и брата, после окончания «сталинской эры» и после её собственной реабилитации А.С. Эфрон стала преданно служить делу восстановления имени своей матери. Она, видимо, чувствовала и свою вину перед ней… Если бы не «деятельность» Сергея Яковлевича в Париже, если бы не тот фатальный энтузиазм возвращения, который разделяли дочь Ариадна и сын Георгий, возможно, М.И. осталась бы в живых. Не случилось бы того, что произошло в Елабуге, о чём свидетельствует в своей книге «Охотник вверх ногами» Кирилл Хенкин, бывший чекист: «Сразу по приезде М. Цветаевой в Елабугу вызвал её к себе местный уполномоченный НКВД и предложил «помогать». Возможно, как Хенкин предполагает, «предложили доносительство», потому что знали – семья «увязана» с органами. Был слух, что Марине Ивановне  пригрозили свободой сына. А сын рвался из её рук в самостоятельность, во взрослую жизнь, презирал и отвергал её тревоги, её отчаяние!.. И ради сына, жертвенно, – может быть, сироту не тронут? – она ушла в смерть.

Сейчас на «могиле» М. Цветаевой в Елабуге стоит памятник розового камня с полукружием сверху. На нём та же надпись, что была на кресте, который А.И. Цветаева вместе с С.И. Каган поставили в 1960 году, но не воспроизведено начало надписи: «В этой стороне кладбища похоронена» М.И. Цветаева, ибо точное местонахождение могилы до сих пор неизвестно. На обороте памятника кто-то кистью, чёрной краской от руки вывел крест… Его потом смыли дожди…

Газета «Советская Татария» в 1990 году публиковала в нескольких номерах переписку А.С. Эфрон с писателем В. Мустафиным, вся переписка – по поводу памятника, о том, каким он должен быть…

Сама А.С. Эфрон в Елабугу никогда не ездила. Она отговаривала А.И. Цветаеву ехать одной, всё обещала, что поедут вместе. Так и не дождавшись поездки совместной, Анастасия Ивановна поехала с С.И. Каган, и тогда А.С Эфрон написала ей: «Так знайте, там в Елабуге для меня мамы нет!..». Возможно, она чего-то боялась, так как, по свидетельству жителя Елабуги А.И. Сизова, «хоронили её те, с набережной», то есть опять-таки сотрудники НКВД…

В письме от 12 октября 1961 года Ариадна Эфрон, в котором речь идёт о вышедшем первом после долгого перерыва сборнике стихов Марины Цветаевой, поднимает вопрос о переносе праха Поэта в Москву. Однако позже её мнение по этому вопросу изменится.

Трагедия судеб поэтов. Трагедия Есенина, Маяковского… Но, как это ни грустно, именно из трагического конца, из последней, одинокой «точки», поставленной в жизни, воскресают в душах людей родники сочувствия, особой бережности к памяти, к творчеству, воскресает внимание к личности, чья жизнь и чья смерть были столь трагичны, загадочны… Память о них останавливается у порога тайны конца. Для этой памяти важно всё, каждая черта ушедшего, даже его «посмертье».

 

 

Письмо А.С. Эфрон – А.И. Цветаевой 

 

12 сент/ября/ 1966

 

Милая Ася, пишу Вам и на Кокчетав и на Павлодар, т/ак/ к/ак/ не знаю, где Вы /м/ожет/ б/ыть/ уже в Москве, хоти вряд ли!/ Пишу Вам – наспех, чтобы скорее дошло, вот по какому поводу: совершенно случайно и стороной узнала /от знакомой, нынче, к маминому 25-летию ездившей в Елабугу/, что Литфонд поручил елабугскому исполкому сделать проект нового памятника вместо установленного Вами креста. Это то же самое, как если бы поручили переделкинскому сельсовету, совершенно игнорируя семью и комиссию по лит/ературному/ наследию, заняться пастернаковским надгробием! Елабуга или точно скопировала ужасающий купеческий монумент с колонками /украсив его пятиконечной звездой/ или просто решила взять такой монумент с чьей-либо могилы, почистить его, снабдить новой надписью и установить, т/ак/ к/ак/ я считаю, что вместо установленного Вами креста может быть поставлен только крест же, только новый, и надпись Вами составленная должна быть сохранена, что никаких купеческих надгробий со «звёздами» на этом /условном/ месте допускать нельзя, что в таких случаях хотя бы не посоветоваться с семьей – недопустимо, я, посоветовавшись с Евг/енией/ Мих/айловной/, к/отор/ая сейчас в Тарусе, отправила от имени семьи, будучи убежденной в согласии всех с моим мнением, следующую телеграмму в Литфонд:

«Семья русского поэта М/арины/ И/вановны/ Ц/ветаевой/ разрешает установить на месте её погребения в Елабуге взамен старого установленного семьей креста новый крест деревянный, каменный или металлический с точным воспроизведением прежней надписи. Никаких иных памятников тем более без согласования проекта с семьёй и в обход комиссии по литературному наследию семья Цветаевой устанавливать не разрешает». Подписи – моя, Ваша, Евг/ении/ Мих/айловны/, Инны Цв/етаевой/, Лили, Андрея, Риты, Нины.

Я думаю, что Вы не рассердитесь за то что: написала «крест, установленный семьёй» вместо «сестрой» – но это для солидарности! и что поставила подписи Вашу, Андрея и Риты – т/ак/ к/ак/ убеждена в их согласии.

Я думаю – Евг/ения/ Мих/айловна/, убеждена, что и Вы согласны с тем, что на этой /условной/ могиле должен быть только крест, /как его поставили Вы/; что – если другой памятник, /как-то вмещающий в себя символы креста непременно/, то он должен быть сделан настоящим скульптором, скромно, строго, как подобает. Списаться же с Вами предварительно не успела, т/ак/ к/ак/ надо было действовать быстро, чтобы уже утверждённый Литф/ондовский/ нелепый проект обезопасить.

Евг/ения/ Мих/айловна/ пытается навести порядок в Валерином доме. Там немыслимый хаос, грязь и запустение; я, зайдя впервые за 10 лет, ничего не узнала… Между похоронами В/алерии И/вановны/ и уездом Е/вгении М/ихайловны/ дед сторож выкрал и вынес всё, что только мог унести, т/оесть/ обчистил как «профессиональный» вор, каков он и есть. Е/вгении/ М/ихайловне/ не «вещей жалко, а – обидно, что и так одарила выше головы… Е/вге- ния/ М/ихайловна/ перевезла сюда и тот ореховый шкаф, о котором Вы писали, и вообще всю старинную Валерину мебель, в том числе плетёное кресло И/вана/ В/ладимировича/ Цв/етаева/, так что гнездо остаётся. Архив В/алерии/ И/вановны/ – в музее у Демской, то, что относится к работе её студии – в училище цирка и эстрады, где всё было принято с восторгом и пойдёт в дело; Бахрушинский музей не взял. Вообще ни одной «бумажки» не выкинула – молодец. Я из всего «наследства» попросила себе итальянские ослиные бусы, когда-то привезённые Иваном Владимировичем, не знавшим, что – ослиные.

Как Рита? Её и Ваше здоровье? Как Ваши трудные хлопоты вокруг неё? Непонятные мне времена, когда бабушки о взрослых внучках пекутся, а не наоборот!

Маринину годовщину провела в сосновом кафедральном лесу. День был чудесный; а в ночь на 31 авг/уста/ неожиданный и единственный мороз. У нас всё цветы.

Крепко целую Ваша Аля.

 

 

Письмо А.С. Эфрон – А.И. Цветаевой

 

12 октября 1961

 

Милая Асенька, сразу, чтобы не забыть – № моего жилья в Тарусе – 15. Только что получила Ваше заказное письмо, но относительно экземпляров уже писала Вам – где, как получить, и что только 10 + «наследственные», т.е. столько, сколько заказывали из Павлодара, и немного больше, чем Вы указали в Московской открытке. 75 экземпляров были действительно заказаны в Гослите на моё имя, но не все, конечно мне, эта заявка включала другие, т.е. книжку достать иным путем было невозможно. Из этих 75 – 8 «родственных», 10 Ваших, 19 – заявки, 13 – за границу, маминым друзьям, 8 – маминым друзьям иногородним (в СССР), 5 – Евг/ении/. Мих/айловне/. Цв/етаевой/, 4 – людям, помогшим в издании книжки (а всего их около 30 человек и каждому надо бы!), 1 – Эренбургу. 1 – Журавлеву, 1 – Коту Эфрон, 1 – маминой знакомой из Голицыно, обещавшей мне мамины письма для архива, 1 – человеку, собравшему мамин архив в Чехии (до войны) – сейчас и человек, и архив в СССР, 1 – Ольге и Ире. Один «запасной» подарю Аде. Мне до зарезу нужно ещё не менее 30 экз. и для своих друзей, и, главное, для помогавших книге – хлопотавших, писавших «внутренние рецензии», добывавших материалы и т.д. Так что видите, 75 экз. (больше не давали) – смехотворное количество, но и за него спасибо. Книгу добыть НЕМЫСЛИМО. На всю Москву дали 2000, из них около 2/3 в «закрытые фонды», в книжные киоски ЦК (для партсъезда) и т.д. А заявок в одной книжной лавке писателей – 2000, а дали ИМ! – 300 экз. Так что книжку надо ловить на периферии, напишите Андрею, Павлодар может получить 100 - 200 экз. Я пишу в Красноярск.

Писала Вам, что будет допечатываться ещё тираж для «Международной книги» (на экспорт, м.б. тогда можно будет достать – в будущем году.) Вообще же большинство тиража осядет в библиотеках.

Теперь совсем о другом: слышала, что Союз Писателей думает о перенесении праха из Елабуги в Москву. Срочно ответьте, можно ли дать Ваш адрес (когда ко мне обратятся по этому поводу) для того, чтобы к вам приехал человек и узнал у Вас о возможности или невозможности отыскать прах? Т.е. достоверно ли, что прах находится в определённом ряду кладбища? Как велик этот ряд, как велико, приблизительно, количество безымянных могил? М.б. то, что невозможно одному, или нескольким отдельным людям, окажется под силу организации, обладающей большими средствами, полномочиями и т.д. Может быть (всё это лишь мои домыслы) – можно будет вскрыть ряд безымянных могил, чтобы по изменению в шейном позвонке и м.б. сохранившимся пальцам? браслету? ещё чему-нибудь? опознать прах. У С/оюза/. Пис/ателей/. есть специальный человек, занимающийся захоронениями и прочими с этим связанными делами, очень опытный.

Можно ли дать ему Ваш адрес, разрешить от Вашего имени связаться с Вами? Ответьте скорее, чтобы быть нам, остаткам семьи, во всеоружии, если действительно прах захотят найти и перенести. Нам, живым, это было бы каким-то успокоением, и мамино желание быть похороненной в Москве было бы исполнено. В общем, напишите или дайте телеграмму со словом «разрешаю».

Жаль, что Вы подарили первый гослитовский экземпляр кому-то, даже, видимо, не посмотрели. Я очень ждала Вашего отзыва, отклика. Почти 6 лет беспрестанных тревог, хлопот, работ, забот, надежд, разочарований, чтобы ЭТОТ почин положить, ЭТОТ памятничек поставить. Дожила, дожили. Целую. Ваша Аля.

 

 

Открытка А.С. Эфрон – А.И. Цветаевой

 

17 октября 1969

 

Дорогая Асенька, «письма о маме с обр.атным адресом отправ.ителя ещё не получила; насчёт своих ног – закончу начатый цикл уколов и тогда, в соответствии с результатами буду или не буду лечиться дальше. Большое спасибо за заботу и координаты врача. Что-что, а без ног остаться не только не хочется, а – невозможно!!! Рада за Ваш Коктебель, очень благодарна М.С. Марии Степановне за книжку о нём (такую же видела у Лили!), знаю, что она любила и любит Макса, но что до того, что и М.С. моя крёстная, нет уж, останусь при своей Пра! Это родство по наследству не передаётся! Я, кстати, очень ярко помню Пра… Ваша книга несомненно двинется после юбилея, а пока пусть набирается сил! К Вам приду после конца своих уколов (отнимают много времени, из-за них все мои дни кувырком! – созвонимся предварительно. Такие расстояния (близ метро) одолевать могу. Андрей и его близкие очень волнуют. На письма не отвечают… Что за нов.ая работа? В Тарусе не только мне, но и всем лучше – воздух, тишина… Обнимаю! Ваша Аля

Простите телеграфный стиль!

_ __ __

Комментарии:

1

Е.М. Цветаева, жена Андрея Ивановича Цветаева, брата сестёр Цветаевых по первому браку отца.

Инна Андреевна Цветаева, дочь А.И. Цветаева и Евгении Михайловны Цветаевой, его жены.

Лилия – Е.Я. Эфрон, сестра С.Я. Эфрона.

Кот – Константин Эфрон, племянник С.Я. Эфрона.

Андрей – А.Б. Трухачёв, сын А.И. Цветаевой.

Рита – М.А. Мещерская, дочь А. Б. Трухачёва.

Нина – Н. А. Трухачёва, жена А. Б. Трухачёва.

Валерия – В.И. Цветаева, старшая сестра Марины и Анастасии Цветаевых от первого брака их отца, И.В. Цветаева.

А.А. Демская – заведующая отделом рукописей, хранитель в музее ГМИИ им. А. Пушкина.

2

Речь идёт о книге – Цветаева, М.И. Избранное. Предисл., сост. и подгот. текста Вл. Орлова, М.: «Художественная литература», 1961.

Эренбург – И.Г. Эренбург известный советский писатель, известный сёстрам М. и А. Цветаевым ещё до революции, с ним у М.Ц. отношения то улучшались, то ухудшались, тем не менее, он помогал изданию первой посмертной книги М.Ц. в СССР, о которой идёт речь в письме. Он автор статьи «Поэзия Марины Цветаевой» (1956), которая вызвала на него яростные нападки советской критики.

«человеку, собравшему мамин архив в Чехии» – речь идёт о Вадиме Морковине, поэте, инженере, авторе книг «Марина Цветаева в Праге» (1962), публикаторе отдельного пражского издания «М. Цветаева Письма к А. Тесковой» (1969).

Ада – Ада Александровна Федерольф (Шкодина-Каверзнева), преподавательница английского языка в вузах, узница ГУЛАГа и мемуаристка, известная своей близостью с Ариадной Эфрон.

3

Открытка Ариадны Эфрон отправлена из Москвы в Москву – А.И. Цветаевой. В 1969 году Анастасия Ивановна побывала в Крыму, в Коктебеле, который носил тогда советское название Планерское, гостила у вдовы её друга, М.А. Волошина, Марии Степановны Волошиной. А.С. Эрон пишет о том, что у Лили (т.е её тёти, родной сестры его отца, Сергея Эфрона, у Лили Эфрон), она видела книгу о Коктебеле. Это могла быть только книжка Наталии Павловны Лесиной «Планерское (Коктебель») Книга для туриста, Изд-во «Крым», 1969. Видимо, в письме было чьё-то предположение, что А. Эфрон – крёстная дочь М.С. Волошиной, в то время как её крестной матерью была Елена Оттобальдовна Волошина, мать поэта и художника Максимилиана Александровича Волошина, друга М. и А. Цветаевых. Это её называли в близком кругу «Пра», т.е. – Праматерь.

«Андрей и его близкие» – имеется в виду сын А.И. Цветаевой, Андрей Борисович Трухачёв и его семья, жена и две дочери – старшая Рита, с которой Анастасия Ивановна ездила в 1969 году в Коктебель, и младшая, Оля.