Кость в горле. Сквозь боль. Рассказы

Кость в горле


Посвящается моей бывшей жене – Юле



Я нашёл эту косточку на чердаке родительского дома, когда перебирал свои детские вещи в коробке. Завернутая в желтую газетную бумагу, она ждала своего часа, и вот он настал. Судя по размазанным надписям на импровизированной обертке, эту участь для костной ткани предрек я лично, когда очень давно, так давно, что сам этого не мог вспомнить, запихнул ее в эту коробку. Старая, потертая, вся в каких-то трещинах, она очень легко и приятно легла мне в ладонь.

- Сколько же тебе лет? Сколько дней и ночей ты носила плоть своего хозяина, довольствуясь теплом, влагой и темнотой вокруг? Пульсирующая кровь была твоим воздухом, твердые мышцы твоей кожей, а потом что-то изменилось. Кровь потемнела, превратилась в ржавчину. Мышцы иссохлись и стянулись в плотный кокон. А потом ты почувствовала тепло. Это был свет. А потом ты почувствовала движение. Это был ветер. Ты стала бабочкой и вышла на волю из темницы. И это был мир. А потом тебя поймал в свой сачок маленький мальчик, и посадил в коробку на много-много лет….

Я не успел продумать эту мысль до конца, как в мою кость в левой ноге в очередной раз воткнулось раскалённое шило. На этот раз боль была такой резкой и сильной, что я вскрикнул. Вскочив с корточек на ноги, я ударился головой о балку, перед глазами беззвучно зажужжали белобрысые мухи.

Через некоторое время, пульсируя, боль начала отступать. Странно, но мне последнее время стало казаться, что пульсация все чаще стала отдаваться куда-то в горло: последние несколько месяцев оно было у меня постоянно воспалено.

Снизу раздался материн голос:

- У тебя все нормально?

- Да, мам, я просто ударился головой о потолок, когда вставал.

- Слазь с чердака, все равно ты там ничего стоящего для сына не найдешь.

- Похоже, ты права, здесь нет ничего, кроме ненужного хлама.

Мама ждала меня внизу у лестницы. Сверху, казалось, что она стала еще меньше и шире. Видно шум застал ее за приготовлением какой-то стряпни: весь ее передник, руки и лоб были вымазаны в муке.

Она посмотрела на меня - в ее глазах я увидел старость и тоскливую грусть - и сказала:

- Сколько лет прошло, а ничего не изменилось. Когда ты был маленьким и сидел на чердаке, читал книги, сооружал там какие-то свои тайники, я стояла здесь у лестницы и караулила, как бы с тобой там чего не случилось. Я могла стоять так часами и ждать. А теперь ты вырос, но ничего не изменилось, для меня ты все такой же.

Ее слова совпали с последним приступом боли, он заставил меня сжать зубы и сглотнуть вязкую слюну. Резь в горле от этого усиливалась, и она заглушала боль в ноге. Словно между ними были какие-то административные отношения, и в рангах о боли гланды стояли выше, чем кости.

Через несколько минут должна была накатить тупая пульсация в затылке, нужно было как можно скорее выпить болеутоляющее, поэтому, обойдя маму, я направился к двери.

- Сынок, ты куда? Я булочки собралась печь, такие как ты любишь, с изюмом! Останься!

Не желая в очередной раз слушать эти старческие рассказы о том, как хорошо было раньше, я отрезал:

- В следующий раз, мам. У меня дела. Я приеду на выходных. Передай привет, папе.

Я так быстро бежал к машине, что даже не обернулся назад, хотя знал, что мама вышла из дома, помахать мне вслед…

Таблетки подействовали быстро и, когда я подъезжал к фирме, голова уже почти не болела.

- Ничего, тело-предатель, сегодня я поставлю тебя перед врачебной стенкой, и расстреляю белыми пилюлями. Мне надоело терпеть твою боль. Ты истечешь белым гноем сквозь раны, а потом в них свернется моя здоровая, алая кровь. И я стану чист.

Мысль показалась мне интересной, этот образ можно будет вставить в какой-нибудь из будущих рассказов, главное – не забыть ее до вечера.

Данила, мой друг и по совместительству будущий компаньон,  уже был на месте, он ходил вокруг машины и пинал ее по колесам. Судя по мешкам под глазами, ел он вчера вечером одну водку, а сегодня закусывал ее минералкой.  Его рот был неизменно нанизан на сигарету, дымил он на улице нещадно. Директор запретил ему курить в помещении офиса, жена – дома. Меня начинало мутить от запаха табака, Даня это знал, и курил рядом со мной только на улице.

- Ну что ты готов? Сегодня наш день, кореш! Если они дадут нам кредит, а они дадут, я это чую, мы открываем свою фирму! И тогда – свобода!

Я был настроен более пессимистично, но доказывать что-то Данилу, когда его, судя по настроению, похмелье отпустило пару минут назад, и он сейчас бесконечно счастлив, было бесполезно.

- Данилыч, мы успеем закруглиться до четырех? Я на это время записан на прием к врачу, не могу пропустить.

- Да без проблем! Тяп-ляп и денежки в нашем кармане! Ты уставные документы, кстати, захватил с собой? Кредит они дают только под поручительство учредителя, без тебя и документов, не видать нам свободы.

- Документы в машине. Ну что, поехали?

- Поехали! А ты, к какому врачу идешь на прием? К проктологу? Ха-ха! Пошутил! Ты бы с женой поменьше гавкался и горло бы у тебя не болело, а она бы тогда ртуть в чай тебе не подливала, и ноги бы не болели! Ха-ха! Шучу-шучу! К лору?

- Данил, хватить гнать. Я иду к лору и к хирургу. Пусть отрабатывают моё дэмээс. Ладно, всё, поехали к твоему банкиру!

Подписание договора заняло не так много времени. После того, как я поставил подписи на договоре, мы с управляющим пожали друг другу руки. До больницы оставалось меньше получаса, потому мне пришлось оставить Данила улаживать мелкие детали, самая крупная из которых имела вид недопитой бутылки коньяка на столе у банкира. Несмотря на то, что до этого Даня мне говорил, что они с управляющим закадычные друзья, по брезгливому выражению лица последнего я понял, что ранее они не были знакомы. Я старался не думать, как мы будем работать дальше с Данилом, потому что его басни последнее время меня начали очень сильно напрягать.

В новой больнице я до этого никогда не был, так как не было достойного повода. Последнее время боли в ногах участились, горло из-за холодной зимы всегда было воспаленным, голос стал хриплым; из-за постоянной усталости к вечеру у меня начинает раскалываться голова, именно поэтому меня многое раздражает, дела валятся из рук, а мое воображение может преподнести мне лишь образ голубых таблеток на фарфоровом блюдечке. У меня не осталось сил на хобби - я не помню, когда в последний раз садился писать, наброски рассказа так и лежат заброшенными на полке. Именно это я и рассказал врачу в ответ на его просьбу поведать ему, что меня беспокоит.

Осмотр он завершил очень быстро. Заглянул мне в рот, тут же пристально посмотрел мне в глаза, словно именно там находится ответ на последний вопрос из кроссворда болезни, через несколько секунд, словно очнувшись от глубокой мысли, он спросил:

- Давно у вас болит горло?

- Пару месяцев, наверное. Нет, больше. С полгода точно.

- Почему не обращались в больницу?

- Что, у меня ангины никогда не было? Да и некогда было. А тут приперло так, что терпеть не осталось сил.

- Вы курите?

- Никогда даже не пробовал.

- Ясно. Так, пойдем в процедурную. Нужно будет пройти достаточно неприятный осмотр, придётся потерпеть. Нужно уточнить диагноз.

- Без проблем. Куда идти?

- В конце коридора, направо, дверь с табличкой «процедурная», подождите возле нее.

Когда я встал со стула, тяжесть тела непривычно надавила на ступни ног, которые откликнулись ноющей болью, да такой сильной, что она проявилась на моем лице и это не прошло незамеченным – врач спросил:

- Что-то болит?

- Да, нога ноет, пару месяцев назад подвернул ее, когда играл в футбол.

- Ясно.

Пауза.

- Идите, мы сейчас подойдем.

Через несколько минут какой-то лысый врач, с толстыми и волосатыми пальцами проворно засунул мне в рот какую-то пластиковую штуку, и велел дышать быстро и часто. Мой врач стоял в это время у окна и смотрел куда-то вдаль. Я не успел придумать, что он там рассматривает, как лысый сжал мою шею рукой, и резко воткнул зонд в горло. Меня замутило, в нос ударил кислый неприятный запах, врача потянуло куда-то в сторону. Он тут же выдернул катетер из горла, мне показалось, что за пластиком тянулись какие-то белые нитки. Вздохнув в полную грудь воздуха, я тут же выпустил его в комнату, разбавив порцией грубых слов:

- Какого хрена?!?! Почему не предупредили, что будет так неприятно?!? Я вам что, кусок мяса для шпиговки?!?

В этот момент я смотрел на розовый кончик катетера, он был в крови и не более, и это меня успокоило.

- Все нахрен, никаких больше процедур, гребанные садюги!

Мой врач устало посмотрел на меня, и сказал:

- Завтра в 9 утра жду вас на прием. Результаты будут готовы.

Я встал с медицинского кресла, снял с себя халат, и бросил его на ближайший стул. Меня неприятно удивило, что на нем были темно-коричневые пятна. Вытерев тыльной стороной ладони рот, я увидел, что на ней отпечатался след точно такого же цвета. Похоже, это была моя кровь.

- Хорошо, я буду.

Оставив молчащих врачей в кабинете, я пошел к лифту.

Пока я шел к машине, какая-то мысль не давала мне покоя. Было такое ощущение, что я забыл что-то очень важное. А потом я вспомнил…

Молодая и красивая мама сидела на белой кровати, в руках она сжимала детскую книгу с пушистой кошкой на обложке, и неотрывно смотрела мне вслед. За окном нестерпимо сияло солнце. Меня куда-то несли прочь от него, стены вокруг качались, коридор все удлинялся, кровать и мама на ней становились все меньше и меньше, пока не превратились в маленькую точку. Тут же стены стали черными, окна вокруг пропали, вместо лампочек стали тускло светить какие-то факелы. А потом мы вошли в черный зал. Стенами его были страшные крики, огонь стекал по ним откуда-то сверху. Мы шли сквозь железные стеллажи, на их полках лежали страшные устройства с множеством лезвий. Впереди блеснула искорка белого цвета. Мне показалось, что именно там мое спасение от этого ужаса. Словно почувствовав мое желание, несшие меня существа в черных фартуках и железных цепях заухали, и ускорили свой шаг. Через целую вечность, искорка превратилась в белое металлическое кресло, именно в него меня и посадили. От страха у меня не было даже сил, чтобы закрыть глаза, я попытался отвести их в сторону, чтобы не видеть обступившие меня черные, сопящие силуэты. Слева от кресла стоял стол, на котором в стаканах торчали всевозможные ножницы, ножи и изогнутые пилки. Я не успел придумать, для чего здесь ножницы, как ими можно резать бумагу в такой темноте, ведь ничего не видно, как со вздохом облегчения темные тени обступили меня со всех сторон. Чья-то рука сжала мне шею, слизкие, волосатые пальцы начали раздирать мне губы, я закричал, и тут же пожалел об этом, в рот мне стали засовывать все эти металлические предметы неизвестного назначения, а потом я почувствовал, что с их помощью меня начинают выдирать из моего тела. Я начал захлебываться в собственной крови, изо рта на грудь мне начали вываливаться красные слизни, и тут в меня хлынула темнота… Когда я очнулся, я лежал в кровати, рядом со мной сидела мама и вытирала мне рот ваткой ало-красного цвета.

- Лежи, милый, все уже позади, больше не будет операций. Гланды тебе вырезали, и горло больше болеть не будет.

По щеке ее побежала слеза.

- Господи, как ты кричал, я слышала отсюда, как ты меня звал…

Я сидел, судорожно обхватив руль руками - тридцать лет я носил в себе эти воспоминания детства, чтобы вспомнить их сегодня. Я понял, что меня смутило у врача после процедуры – цвет крови. В детских воспоминаниях она была алого цвета, сегодня это был цвет ржавой водопроводной трубы.

Закрыв глаза, я выдохнул несколько раз, повторяя про себя, что это ложное воспоминание - да, мне вырезали гланды, но как мне сделали операцию, я не помню, а сейчас подсознание, изголодавшись по фантазиям, выпустило из себя образы для будущего рассказа. Алая кровь – это артериальная кровь, а ее там просто тогда не могло быть, иначе меня бы здесь не было.

Успокоившись, я завел машину, посмотрел на часы, ругнулся и поехал в детский сад забирать сына.

Из-за испорченного настроения я забыл купить ребенку «падарак», в ответ на что он тут же, в раздевалке, устроил мне истерику. Я смотрел на его маленькое тельце, лежащее на полу и стучащее по нему руками и ногами, и не мог понять, что нас может связывать здесь и сейчас? В горле стоял комок, который у меня не получалось сглотнуть. От крика переходящего в визг, заломило в виске. Я подошел к ребенку, сгреб в охапку одежду на его груди, оторвал его от земли, так же, как выдирают старую куклу из паутины чулана, и прошипел ему в лицо:

- Замолчи, ублюдок. Еще хоть звук – и я засуну тебя в шкафчик, и никогда оттуда не достану.

Стряхнув его на маленький стульчик, я бросил рядом с ним одежду и, не глядя в его сторону, приказал ему одеваться.

Всхлипывая, сын натянул на себя вещи, и поплелся к выходу. Я пошел вслед за ним.

Дома у нас все было точно так же как и всегда. Разве что игрушки были разбросаны чуть в другой последовательности.  Двухлетняя дочь копошилась в приоткрытом шкафу, жена, скрючившись вопросом на стуле в зале, гипнотизировала монитор компьютера. Сын, не снимая ботинок, пошел на кухню. Голая дочь вылезла из шкафа, подбежала ко мне и, обхватив ногу, начала клянчить «Купи-куп! Куп-икуп!».

Я посадил ее в ванну, включил воду и пошел переодеваться. Брюки я решил пока не снимать, так как сильно болели ноги. Футболку тоже оставил, мысль о том, что нужно будет снимать ее через голову, была нестерпима.  Я сидел напротив зеркала смотрел на свое отражение, и не мог понять, когда я в первый раз допустил ошибку, которая превратила меня в мое мертвое отражение из зеркала, заляпанного жирными детскими ручками?

Из транса меня вывел голос жены. Она что-то говорила мне на повышенном тоне. Я повернул голову, сфокусировал взгляд и слух, и осознал ее рядом с собой. Из ванной раздавался плач ребенка. По своей привычке жена смотрела куда-то в сторону от меня, тыкала туда рукой, ее голос периодически срывался на визг.

Я пощёлкал пальцами, пока она не перевела на меня взгляд, и сказал:

- Пошла вон. Вон я сказал! ВОН!!!

Ночью мне снилось, как мы в первый раз занимались сексом с будущей тогда еще женой. Во сне я смотрел на ее закусанную губу, волосы, разбросанные по плечам, тонкую жилку в ключице, пытался провести пальцами по коже ее живота, но они провалились куда-то вглубь, сквозь нее. В образовавшиеся от моих прикосновений углубления в ее теле начали стекаться зримые линии и цвета, мира окружающего нас вокруг. Через несколько секунд вокруг уже ничего не было, дыры на ее коже втянули в себя всю комнату, предметы в ней. Я увидел, как моя плоть начинает стекать с пальцев, устремляясь в отверстия. В это время она затрепетала в конвульсиях. Не в силах сдерживать стоны, она укусила себя за плечо. Когда я понял, что через несколько секунд мою голову, а вместе с ней и сознание затянет в бездну, я закричал от ужаса. Вместе со мной закричала и она, закричала от наслаждения. Мой лоб вытягивался в отросток, в путь, по которому соскальзывала вниз моя душа. Теряя сознания, я услышал ее шепот «Еще…». И уже из затягивающейся щели ее живота, изнутри ее тела, сжимаясь в точку, я видел, как мое безголовое тело начинает яростно ускоряться в пляске секса.

Утром я уже ничего не помнил, ужасно болела голова, выпив две таблетки кетанова, я сидел в туалете на полу, обхватив руками унитаз, и ждал избавления от мук.

Через полчаса я уже выходил из квартиры, на лестничной площадке я столкнулся с няней, которая по утрам отводила сына в детский сад, а пару месяцев назад еще и помогала мне избавиться от пары-другой миллионов потенциальных братиков и сестер для моих детей. Я никогда не мог сказать точно, сколько ей лет: если за ее лицо и в особенности глаза ей можно было дать пятнадцать лет, пообщавшись пару минут решить, что в голове у нее сидит десятилетний ребенок, ее тело было сочным, словно только что вызревший персик, а похоть, с которой она на меня набрасывалась, могли принадлежать опытной и страстной женщине.

Буркнув себе под нос приветствие, я, не желая с ней общаться, не стал ждать лифта, а пошел вниз по лестнице.

По пути в больницу настроение у меня поднялось, я даже начал подпевать какой-то британской группе White Lies, песня которой играла по радио: «Я люблю то чувство, которое ощущаю, когда мы поднимаемся, и смотрим вниз на этот маленький мир. Я люблю мечтать, когда думаю о том, как безопасны облака за моим окном…».

В кабинете врача было столпотворение, лор традиционно задумчиво смотрел в окно, на кушетке сидел седой, пожилой врач и тарабанил по ней пальцами, вчерашний лысый садист ходил из угла в угол и с жаром, что-то доказывал.

- А, вот и вы.

Врач повернулся ко мне, и махнул рукой в сторону стула.

- Я позвал специалиста, чтобы он вас также осмотрел, ваши болячки взаимосвязаны… Мне кажется…

Седой врач осмотрел мне горло, ноги, понадавливал на связки, промял мышцы, ощупал живот, затем, потеряв ко мне всякий интерес, быстро перебросился с лором несколькими фразами:

- Ничего конкретно сказать не могу, нужно делать эмэртэ. В целом симптоматика совпадает, но это ничего не доказывает, нужно подтверждение диагноза.

- Я так и думал, поэтому заявку оформил еще вчера.

И уже обратившись ко мне, мой врач спросил:

- Еще один маленький анализ. На этот раз абсолютно безболезненный. Минут двадцать полежите в полуоткрытой капсуле. Кардиостимулятора, металлических имплантов у вас ведь нет? Думаю, это будет последний анализ, потом останется только … лечение.

После эмэртэ меня проводили в кабинет, чувствовал я себя странно, внутри и вокруг все было каким-то глухим. Ждать пришлось долго, врач появился минут через двадцать, это был не лор, а седой старик. В руках у него была толстая папка. Он сел за стол, открыл папку перед собой, скрестил руки перед грудью и пристально начал смотреть куда-то мне за плечо.

- Олег. У вас рак.

За окном замяукала кошка.

- Четвертой степени.

Капля пота скатилась по щеке врача. Какие у него огромные поры.

- Неоперабельный.

Интересно знать, а что стало с той косточкой, куда она делась?

- Множественные метастазы в лимфоузлы, печень и костную ткань.

Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять. Не забыть бы сыну игрушку купить.

- Значит, вы меня лечить будете как-то по-особому? В больницу я не могу надолго лечь.

На полках лежат страшные устройства с множеством лезвий, все лезвия в бурых разводах.

- Олег, нужен особый курс лечения. Без него два-три месяца.

Через два месяца после знакомства мы поженились.

- Конечно, лечите, еще два месяца боли я вряд ли выдержу и так уже хожу сам не свой.

- Олег… Олег, вы неправильно меня поняли, ваша стадия рака уже неизлечима. Без лечения, вы протянете два-три месяца, с лечением, чуть дольше.

О чем мой последний рассказ? Или я уже начал писать книгу?

- Доктор, хватит шутить. У меня ангина, по работе приходится много разговаривать на улице. Ногу я подвернул на футболе. У жены месячные и мы, поэтому пока не занимаемся сексом.

- Никаких шуток. Это не ангина, у вас рак горла, и вы слишком поздно к нам обратились.

- Я здоров. Я не курю, и не пью!

- Мне очень жаль. Вам нужно как можно быстрее лечь в больницу. По сути уже ничего не изменить.

- Ты гребанный придурок, что значит не изменить?!?! Хватит шутить, урод!!! Какие два-три месяца?!?!

- Если химиотерапия поможет.

- Мне надо подумать.

Я выскочил из кабинета и побежал по белому коридору. Я задыхался, в висках пульсировало, перед глазами плыли пятна, у стены тянулась бесконечная лавочка, на которой сидели какие-то бабки, одна из них тянула в мою сторону скрюченный палец, и протяжно смеялась. У меня подкосились ноги, я ухватился за ближайшую стенку, и меня тут же стошнило куда-то под ноги. Не обращая внимания на крики в спину, я пошел к выходу из больницы.

Возле моей машины на солнце грелась пушистая кошка. Она подняла голову, посмотрела на меня, и протяжно зевнула. Потом резко вскочила, и, вытянув хвост трубой, побежала по тропинке. Я пошел вслед за ней. Очень долго я шел, почти не останавливаясь. Я бродил по тем местам, в которых я никогда раньше не был. В какой-то аллее, я шел мимо деревьев, слушал, как шуршит их листва, смотрел, как солнечные лучи пробиваются сквозь кроны. Кто-то дурно пахнущий просил у меня что-то, я отдал ему все, что было в кармане. Потом, кажется, я стоял на берегу какой-то речки до самого вечера, смотрел на воду, на волны, на отражение темнеющего неба. Смотрел, и думал.

Когда я зашел в квартиру все уже спали. Я прошел в зал, расстелил постель и лег спать. Но в эту ночь я так и не сомкнул глаз. За окном было полнолуние. Миллионы лет луна освещала эту землю. Тридцать лет она висела над моей головой. Но никогда я не чувствовал ее присутствие так живо как в эту ночь. Огромную тушу, подвешенную в пространстве. Тысячи километров мертвой материи. Зеркало, светящее заемным светом. Богиню одиноких волков. Мой беззвучный вой отдавался в пустых лабиринтах души, которые когда-то были наполнены солнечным светом, переливами музыкальных инструментов, запахами расцветающих почек, звуками детского смеха. Сейчас на их месте была пустота, пустота и пыль, подрагивающая на стенках в такт метронома. Секунда за секундой. Шаг за шагом. Скоро на полу моего мира начнут появляться трещины, и тогда во мне не останется даже пыли.

Все это время во мне была боль, пока я терпел ее, я мстил своему телу-предателю, я не хотел облегчить его участь. Я знал, что в кармане куртки лежали обезболивающие таблетки, но даже и не думал ими воспользоваться. Решение пришло неожиданно, я встал с дивана, взял рукописи с полки, сел за стол и начал писать. Когда за окном задребезжал рассвет, последняя точка в последнем моем рассказе была поставлена, и я уже знал, что нужно делать дальше.

Рукопись я оставил на полке под книгами. После оделся в самую простую свою одежду, вышел на улицу, тут же позвонил врачу, и договорился с ним о встрече. Закончив разговор, я выключил телефон, вынул симку, и выбросил его в урну.

С седым врачом я уладил все вопросы достаточно быстро, он не удивился моему решению, скорее всего он знал, что в данном случае результат все равно будет один. Хотя он все равно будет один. Всегда один и тот же для всех.

Я отказался от подробной инструкции, мне требовалось лишь формально оформить отказ от лечения. Врач без разговоров выписал соответствующие документы. Получилась увесистая стопка бумажек.

- Олег,  я хотел бы вас предупредить – все равно будет очень больно.

Я вышел из кабинета, не поблагодарив и не попрощавшись, а зачем?

На автовокзал я добрался на трамвае. Глядя на проносящиеся за окном дома, людей, я только и мог, что смотреть. Кто-то с сонным лицом бежал на работу, кто-то отогревал свои кости под утренним солнцем, кто-то спал, и видел самый яркий сон своей жизни, а я ехал умирать. Зная, что остановка будет очень скоро, я всеми силами хотел приблизить тот момент, когда в автобусе откроется дверь, чтобы выпустить пассажиров на волю. Время неумолимо протягивало ко мне свои руки, желая поддержать меня в моем неудачном первом и последнем танце жизни, но я не хотел его помощи, я ничего не хотел, так как я знал, что музыка, под которую я танцую вот-вот закончиться. Остались последние па.

Место назначения своего пути я выбрал очень быстро – туда, куда мне хватило денег на билет, самый ближайший по времени рейс. Я смотрел на толстую кассиршу, которая отбивала мне билет, забирала деньги, желала удачного пути, не отрывая глаза от монитора, и ни о чем не думал, просто смотрел, а что я мог делать?

На вокзале в это время дня было очень людно. Путешественники почти сплошным потоком переливались из здания автовокзала в подъезжающие автобусы. Я вдруг поймал себя на мысли, что мне абсолютно не страшно, словно в голове перегорели какие-то предохранители. Хотел бы я, чтобы также было и с болью, но она не покидала меня ни на миг, словно осознала, что эту квартиру можно занять, не обращая внимания, что в углу забившись в комок, лежит пока ещё живой хозяин.

Все долгое время поездки я неотрывно смотрел в окно. Вокруг меня сопели спящие, спорили пьющие, впереди водитель подпевал какому-то шансон-исполнителю, песня которого играла по радио. А за стеклом проносилась жизнь. Вначале она приняла вид летящей птицы, вздумавшей посоревноваться в скорости с автобусом, затем, облака, похожего на свернувшуюся в комок кошку темно-серого цвета, через несколько дней она окрасится в иссиня-чёрный цвет и выпустит свои электрические когти. К концу вечера она превратилась в заходящее солнце, самое красивое солнце, которое я видел в своей жизни. Только сейчас я увидел, как оно питало воздух – теплом, зелёную листву деревьев – энергией, облака – багряными красками, а предметы вокруг – тенями. Автобус обогнал закат, и достиг пункта назначения до того, как солнце скрылось за горизонтом. Выйдя из него последним, я чуть не задохнулся таким непривычным для бывшего городского жителя воздухом – он был тёплым и пах молоком.

В последний, как мне казалось, раз, я посмотрел на тонкую линию света, кромку заходящего солнца, повернулся к нему спиной и пошёл прямо туда, куда указывала моя удлиняющаяся тень – к лесу, который виднелся за домами села.

Когда я зашёл за первое дерево, было уже достаточно темно. Через несколько минут, я уже не видел своей вытянутой руки. Все дальше и дальше заходя в лес, мне приходилось идти уже на ощупь. Я не знал, куда я иду и зачем. С каждым пройдённым метром мои силы меня покидали, а боль в ноге и шее разгоралась все сильнее и сильнее, и именно этот огонь внутри моего тела заставлял меня идти дальше. За спиной кто-то начал протяжно ухать, то слева, то справа раздавались звуки потрескивающих веток, к шёпоту листвы в кронах добавился трепет чьих-то кожистых крыльев. А я все равно не боялся и шёл дальше. Мои ноги дрожали от напряжения, руки саднили от бесчисленных царапин, в горле пересохло, и пульсировало уже невыносимо. И все яростнее оживал лес вокруг. Кольцо вокруг одинокого путника сжималось все туже. Вот только лесные хищники не догадывалась, что этот путник не случайно забрёл в чащу. И, наконец, в ответ на злобное рычание, впереди, на расстоянии протянутой руки, я засмеялся. Не лес своими клыками и ветвями оставит на моем умирающем теле следы, а я своим умирающих духом израню этот живой лес. Чем сильнее я смеялся, тем больнее мне становилось. И тогда я смеялся ещё сильнее. За секунду до того, как закричать от невыносимой боли я понял, что лес вокруг меня молчит. Я кричал, и этот крик звал смерть к себе, но она не шла. Я по-прежнему был никому не нужен. Меня любила лишь моя боль. Не родительские обязательства, не штамп в паспорте, не литры совместно выпитого пива, не интрижка по глупости, не выполнение демографических планов по спасению России, а моя боль. Как моя мать через свою боль вытолкнула меня в мир, так и я выпрыгну из него через свою. Последнее, о чем думает на самом деле человек перед смертью - это боль.  Только боль и может любить по-настоящему. Навсегда.  

Оставшуюся часть ночи я помню как в дурмане. То я бежал за чем-то большим и рычащим, то, спасаясь от раскалённого олова в голове, пытался спрятаться под какой-то корягой. Моё тело сошло с ума: в холоде ночи мне было жарко, из глаз текли слезы, сердце то останавливалось, то начинало отбивать где-то в груди безумные ритмы, даже забытая где-то лучшая подруга юности – эрекция, отсасывала кровь из головы, а вместе с ней и мысли из сознания. Когда под ногами зачавкало, я решил лечь, и остаться здесь навсегда. Мне подумалось, что «навсегда» - самое глупое слово, придуманное человеком.

А потом все силы меня разом покинули, ноги подкосились, и я упал в холодную и липкую жижу. Мне показалось, что из моей плоти прямо сейчас, в грязь полезет сродняя ей болезнь - опухоль представилась мне чужим зверем в моем теле. И тут мне стало противно от запаха и вкуса лужи, в которой я лежу. Я повернулся на спину, над моей головой были звезды, они расплывались, как расплывается в далёком мареве  фигуры идущих по степной дороге людей, кружились в танце, как кружатся над цветками влюблённые бабочки и все это в такт моей боли. В какой-то момент я понял, что они танцуют, танцуют для меня, под мою музыку. Этот танец был совершенен. Моя голова прояснилась, мысли исчезли, боль ушла на какой-то другой план, вокруг ничего не было. Я был пуст, и вокруг меня была пустота. И значит, я был настоящим, таким какой я есть на самом деле. И я, оказывается, люблю свою жизнь и я хочу в ней быть. Хотя бы ещё чуть-чуть. Улыбнувшись звёздам в последний, как мне казалось раз, я закусил губу до крови в глазах, повернулся на живот, попытался встать, но не смог и тогда полез вперёд.  И тут тишину леса нарушило далёкое мяуканье кота. Значит, рядом живут люди. Этот звук словно вплеснул в мои мышцы энергии, и я двинулся в его сторону.

Я знал, что полз в нужном направлении, правильный путь мне указывали воспоминания:

…Вот моя мама машет мне рукой, в ее ладони чашка с клубникой с сахаром, как я люблю…

… Вот мой друг, пьяный лежит рядом со мной, прямо на дороге, на ночном перекрёстке и рассказывает о первой неудаче в первом сексе…

… Вот мои дети спят в обнимку, и смеются одновременно каждый в своём детском сне…

… Вот моя обнажённая жена обнимает берёзу, идёт летний ливень, она смотрит на меня, и призывно улыбается…

А потом, справа от себя я увидел, силуэты деревьев, и значит, наступало утро.

Вокруг начали стрекотать кузнечики, подуло свежим ветром, зашелестела листва.

Я закрыл глаза перед последним рывком… И тут я услышал жужжание мух, сильное, яростное. Когда я открыл глаза, и посмотрел вперёд, я увидел, что в метре от меня у коряги огромного, старого дерева, в луже крови лежит мёртвая, серо-пушистая кошка. Её шерсть была вся покрыта маленькими капельками росы. Ее голова была неестественно вывернута, изо рта у неё торчал кусок спёкшейся крови цвета ржавой водопроводной трубы, а вместо лапы из тельца у неё торчал кусок белой кости. Вокруг неё летали мухи и садились ей на глаза, на раны, на шерсть. И все они смотрели на меня.

И тогда я закричал...



… Проводив детей в детский сад, Алена возвращается в квартиру. Уже прошло несколько месяцев с того самого дня, когда Олег вдруг куда-то исчез. За это время много страшных слов в адрес мужа было сказано, много ярости выплеснуто на окружающих, много слез выплакано на щеки. Осталась лишь тоска в груди. Зайдя в зал, Алена понимает, что на этот раз ее решительности хватит, чтобы убрать его книги с полок, его вещи из шкафа, его ненавистный образ из жизни. Начать она решает с книг. Сбрасывая их с полок на пол, она видит, что на месте второго ряда ничего нет, кроме пачки бумаги, придавленной сверху маленькой косточкой. Бумага исписана мелким, убористым почерком, его почерком. На первой странице сверху она читает название - «Кость», он посвящён Алёне. Не задумываясь, она начинает читать текст. Рассказ начинается с того, что герой по имени Руслан находит на улице маленькую косточку, после он заезжает к своей матери на обед. Затем он едет на встречу с лучшим другом, решает какие-то дела по работе. Ему досаждает боль в горле, которая словно отдаётся в ногах и голове. После работы он заезжает в больницу, проходит обследование. Результаты будут готовы только завтра, поэтому он идёт забирать своего сына из детского сада. Возле дома его ждёт жена Юля с маленькой дочуркой…

На лист в руках Алёны падают тяжёлые капли, она вытирает их, и продолжает читать.

…Руслан делится своими опасениями, что пришлось долго проходить обследование, вдруг у него серьёзное заболевание, жена смеётся, и пытается его успокоить. Они гуляют. Идут домой. Кладут детей спать. Занимаются любовью. Спят. Руслану снится сон, в котором он гуляет с семьёй по берегу солёного озера где-то в степи. Утром он передаёт детей няне и едет в больницу. Там молодой и очень разговорчивый врач успокаивает его, и говорит, что у него вовсе не рак, а всего лишь хроническая ангина. Руслан едет домой в автобусе, смотрит в окно, и радуется жизни…



Послесловие



Когда я начал писать этот рассказ, я узнал, что мой одноклассник Олег Ковалев умер от рака. Ему был тридцать лет. У него была очень добрая, любящая его мать, быть может, семья. Когда-то  мы были не очень близкими друзьями, но,  именно он поделился со мной  в третьем классе своим самым страшным и приятным секретом – дословно: если долго водить шкуркой своей писи, то будет очень приятно. Я помню как сейчас: его таинственное лицо, деревья за школой, моё волнение, стыд за то, что я уже знаю эту тайну. Разве могли мы тогда знать, что судьба не ведая, что такое время, подбросила свою монетку, и одному из нас, стоящих тогда на тропинке за сельской школой, суждено умереть от смертоносной болезни через двадцать лет? А если бы эта монетка выпала другой стороной? А сколько ещё монеток судьба бросила тогда? И продолжает бросать каждый день? И что тогда остаётся? Убежать? Ждать? Или все-таки жить?


Сквозь боль


Кожаный мяч просвистел над ухом вратаря, заставив того сжаться в комок от страха. Это был пятый мяч, который я забил в ворота. Не сказать, что я был самым лучшим игроком в футбол в школе, но это был мой день, я был быстрее ветра, не было места на поле, в котором я не мог оказаться в следующую секунду, ведомый футбольным мячом. Даже более взрослые парни смотрели на меня презрительными глазами, за которыми скрывались восхищение и зависть. С каждой секундой игры во мне становилось все больше сил, мокрую футболку я давно уже повесил на перекладину ворот, после каждого гола я бежал по полю, орал что-то в небо, делал сальто с разбега, садился на шпагат. Это явно был мой день.

Когда игра закончилась, и все начали расходиться по домам, в моей груди по-прежнему клокотала радость, радость оттого, что я чувствую каждую клеточку своего тела, слышу, как она поёт, отдавая свой молчаливый писк моим вибрирующим от напряжения мышцам. Не зная, куда девать силу, я подбросил мяч и пнул по нему изо всех сил. Солнце яростно притянуло его к себе, но сил у гравитации было больше, и мяч по параболе полетел вниз прямо на крышу школы, возле которой мы играли на школьном стадионе в футбол.

Тут же заныл Пашка, это его мячом мы играли последнее время. Я улыбнулся ему, хлопнул по хлипкой спине и в три прыжка подбежал к углу здания. Его украшала рыжая ржавая лестница, ее загнутые концы усами смотрели в стороны, ее начало было на уровне двух метров от земли. Этой осенью физрук поклялся, что заставит меня принять участие в районных соревнованиях по прыжкам в высоту. В этом он, конечно, был прав, с одного прыжка, почти без разбега я подпрыгнул, схватился руками за поручни лестницы, подтянулся и тараканом полез вверх.

- Пашка, щас я тебе мяч скину!

Мяч я обнаружил на той стороне крыши, взяв его в руки и уже собираясь вернуться к лестнице, я заметил, что внизу по тропинке к школе идёт Аня, у меня вылетело из головы, что вчера я звал ее поболеть за нашу команду, видимо я спутал время, когда звал ее. Вчера из-за дурмана запаха ее волос, ее солёных губ от моих прокусов, ее шёпота в моих ушах и вокруг, я забыл, что такое время.

- Анюта!

Мой крик напугал ее, она задрала голову вверх, прикрыв глаза ладонью.

- Денис? Что ты делаешь на крыше? На неё нельзя залазить! Слезай скорее, а то придёт сторож!

Я смотрел на неё сверху вниз, и меня переполняла нежность, хотелось протянуть к ней руки и взять ее на свои ладони, соединённые лодочкой.

- Аня, я иду к тебе! Прямо сейчас, и ничто меня не остановит!

Чуть в сторонке рос старый клён, который у руководства школы так и не доходили руки спилить под корень. Его ствол, утончаясь, рос в метре от края крыши, на которой я стоял. В начале лета я и мой лучший друг на спор, по очереди, прыгнули с крыши на это дерево. Оказалось, что страшнее всего было бояться. Именно тогда я решил, идти напролом сквозь любой страх, который липкой смолой из почки иногда прилипает к сердцу.

- Стой! Ты что! Это опасно! Я боюсь!

Аня закрыла голову руками от страха. Она всегда боялась моих выходок, даже когда я подарил ей огромный букет роз, сворованных на дачах, она боялась, что я поранил руки, когда их нёс.

- Анюта! Ты даже не представляешь масштабов безумия в том месте, где образ тебя переходит в меня! Я хочу обнять тебя прямо сейчас!

Разбег, мягкий толчок ногами, ладони вверх, шелест листьев на ветру, серая шершавая кора дерева, лай собак где-то вдалеке, стрекоза, зависшая в воздухе – ее прозрачные крылья, как в замедленной сьёмке застыли, в воздухе мраморной слюдой. Потом мир перевернулся, раздался вскрик откуда-то снизу, солнце выпрыгнуло из-за моей спины, я начал падать в воронку, раздался хлопок, затем тишина и темнота накрыли меня собой.

Я очнулся от ее крика, открыл глаза, увидел ее огромные глаза, полные слез, ярости и боли, попробовал улыбнуться, и вдруг я резко осознал, что моё тело молчит, я не чувствовал ярости, переполнявшей мышцы несколько минут назад. Только странное гудение в районе левой ноги, неприятное, словно туча комаров, желающих выпить твою кровь без остатка, отдавалось в ушах криком, переходящим в визг. Только через несколько секунд до меня дошло, что визжит Аня, она тянула свой белый указательный палец в сторону моих ног и ужасно кричала.

Я посмотрел вниз и увидел, что левая половина моих серых шорт стала бордового цвета, она вся была мокрой. «Пот», со страхом подумал я. Рукой, потянув ткань шортины вверх, я увидел атласно белую кость, торчащую из моей ноги, она вся была в розовых разводах. Во рту зажгло желчью, меня замутило, последнее, что я запомнил перед тем, как потерять сознание – как маленький чёрный муравей ползёт по белой поверхности и с любопытством водит головой из стороны в сторону…



«Жизнь – это тире между началом и концом».



…Голова ужасно болела, не нужно было вчера пить виски, от него у меня наутро последнее время было дикое похмелье, как впрочем, и от любого крепкого алкоголя. С тех пор, как Анна забрала детей и уехала к родителям в деревню, я не стал пить больше, я стал больше работать, я стал чертовски больше работать. Сколько лет уже прошло? Не так много - всего четыре года. За это время я, прыгнув через голову своих конкурентов, из зама по корпоративному бизнесу филиала стал управляющим территориального офиса банка. Всего-то делов, увеличил кредитный портфель в три раза, снизил просрочку до минимума, внедрил несколько новых продуктов, переспал с куратором региона из головного офиса (она была слегка старовата, но у неё было ухоженное тело, умение брать то, что она хочет, а хотела она многого, как впрочем, и я).  И вот сейчас я лежу на кровати в турецком отеле, смотрю, как мой коллега из Омска в пижонском спортивном костюме пытается спихнуть меня с постели. У нас совещание управляющих мегамасштаба, нас собрали на банковской конференции в Турции, вчера был банкет после выступления президента банка, а сегодня у нас корпоративная зарядка на стадионе у отеля - именно это мне сейчас пытался втолковать крашеный коллега из соседнего региона.

Кое-как приведя себя в порядок завтраком из анальгина, я напялил на себя спортивный костюм, который секретарша купила мне к поездке, и который оказался мне слишком большим в размере, и поплёлся за соседом на улицу. Когда мы подходили к стадиону, нога уже начала побаливать, но стоило мне посмотреть на стадион, как я забыл о боли, и в голове, и в ноге.

- Нихрена себе китайский квартальчик любителей ушу!

- Ты что-то сказал, Денис?

- Нет, нет. Ничего. Как много нас здесь собралось!

- Инициатива Альберта Иоганновича, в здоровом теле – здоровый дух! Перед обучением мы должны все вместе принять участие в корпоративной зарядке. Он будет модерировать мероприятие.

Когда я увидел бегущего трусцой Шмидта, в окружении замов, я понял, что у Омича костюм куплен на китайском рынке у бомжа за бутылку водки. У Президента банка был атласно-белоснежный костюм с розовыми корпоративными логотипами на плечах, и вышитой золотыми нитками стрекозой на спине, он блестел на солнце всеми цветами радуги, но даже блеск ткани не мог затмить самодовольного выражения лица руководителя банка.

Омич потянул меня за собой.

- Давай быстрее, нужно поближе к нему подойти, может, заметит нас, запомнит, скоро начнётся!

Из динамиков по периметру стадиона начала играть музыка, тут же напомнившая мне какой-то немецкий марш из детства времён занятий на уроках музыки.

Мой проводник в псевдопижонском костюме к этому времени смог провести нас в первые ряды выстраивающихся для зарядки мужчин и женщин разных мастей и телосложений. Белоснежный гуру поднял руки, все находящиеся на стадионе тут же замерли.

- Коллеги, начинаем зарядку с прыжков!

С этими словами он начал махать руками и в такт музыки пытаться прыгать на месте. Вслед за ним, с резиновыми улыбками на невыспавшихся лицах, это начали делать все присутствующие руководители.

- Хорошо! Хорошо друзья! А теперь быстрее! Еще быстрее! Выше! Да! Да! Еще!

Только тут до меня дошло, что я прыгаю болванчиком среди остальных коллег, собранных под палящим солнцем Турции стремлением к саморазвитию и самосовершенствованию. Прыгаю и лживо улыбаюсь.

Нога ужасно заболела. Меня замутило от прыжков. Не в силах терпеть боль, я остановился, сжав зубы от пульсирующей боли, растекающейся по бедру левой ноги вверх и вниз.

- Не останавливаться! Мы команда! Мы одно целое! Ну же, вместе! Друзья поддержим коллегу!

Модератор вечеринки «спорт для тех, кому за сорок» подскочил ко мне в несколько семенящих прыжочков и начал прыгать вокруг, размахивая руками.

- Хоп! Хоп! Подними руки! Прыгай как я! Прыгай как я! Ну же! Быстро!

Я поднял руки ладонями вверх, закрыл глаза и подпрыгнул.

- Так! Ещё! Ещё раз! Ещё раз, я сказал!

Я подпрыгнул ещё раз. Мне стало очень страшно от того, что нога разболится ещё сильнее. А потом я вспомнил закон, о котором я забыл на всю оставшуюся жизнь много-много лет назад: страшнее всего бояться, если боишься – иди напролом сквозь любой страх. Вслед за словами пришли образы, которые проносились перед взором, несмотря на закрытые в страхе глаза:



… Огромные капли взрывают гладь луж водяными сполохами. На улице идёт летний тёплый дождь, я – ещё малыш, мы с отцом и сестрёнкой прыгаем по лужам, я бесконечно счастлив, я ещё не знаю, что это будет самый тёплый дождь в моей жизни и последний семейный танец, потому что отец вскоре уйдёт из семьи…

… Первая стометровка, в которой я обогнал соперников на несколько метров, за секунду до того, как разорвать ленту финиша я чувствую, как сознание выходит из тела, превращая его в шлейф души, празднующей победу…

… Долгая тёмная ночь в деревне, я лежу на лавочке у дома деда и смотрю на звезды. Считаю, как они падают, на сороковой звезде я засыпаю и мне сниться, что я лежу на лавочке у дома деда в деревне и считаю звезды на небе, на сороковой звезде я засыпаю…

… Первый секс с Анютой, мы долго взбирались на гору, наверху на лужайке у обрыва, я притянул ее к себе, этот запах молодого женского тела, мокрых от росы еловых иголок, долго мне потом будет сниться. Именно тогда я понял, что люблю ее. Меня даже не удивило, что поднимаясь в гору, у меня не болела нога. Не удивился я и когда проснулся от боли в ноге. Повернулся в темноте к Ане, которая спала рядом со мной, понял, что по-прежнему люблю ее, обнял и поцеловал в волосы...



Яростные, захлёбывающиеся крики президента расплылись в шелест листьев где-то сбоку.

Я открыл глаза и, несмотря на то, что в них слепило восходящее из-за кромки моря солнце, я увидел, что рядом со мной стоит существо, напоминающее огромного раздутого муравья, завёрнутого в белую атласную ткань.  Оно поворачивало голову из стороны в сторону, из его пасти, усеянной множеством зубов, раздавалось странное и знакомое гудение. За спиной монстра зависла в воздухе огромная стрекоза с пожухлыми крыльями, в ее фасеточных глазах, на дне, я увидел отражение паренька в серых шортах.

Сжав кулаки, я мягко оттолкнулся молодыми и сильными ногами от земли и, размахнувшись рукой, я направил яростный кулак, в котором была сосредоточена вся ярость моего детства, все горечи и разочарования жизни, все мечты, погребённые под мёртвыми фантазиями чужих людей, Анино платье, в котором она была на свадьбе, найденное случайно на балконе в мешке с тряпками, первый  обман мамы, который положил начало моей лжи миру и себе – всего себя я вложил в удар, и я не промахнулся.