16 записей на теле. Стихотворения

***

                 "Мария молчала" - Бродский

Мария молчала. Ей снилось, что близилось, что
растянутые облака сокрывали делили;
ей снилось, что прежде ты шёл, а потом что – ничто;
ей снилось, что вечно тянулись, ей снилась, ей снилась
черешня, гараж или Польша, не больше, чем вся
музыка в теле зовущем три четверти мира;
лицо без обличия, норы, где прячут лисят,
поющее мясо и плоть его как возносилась.
Ей снилась деревня, ей снились четыре гвоздя,
ей снилось в руках через чётки торжественно лишний
всплеск тощих равнин и зияние в них, и дитя
своё – будто видела – плакало, в них умилившись;
короткое небо, настолько прозрачное, что
все кажется видно настолько, что дальше не снится,
и вот ты не спишь, как жена ещё или жено –
слепое сознание – больше, чем свет и молитва –
и больше сознания больше чем может быть всё
нижайшие травы сады умещенные в воздух
короткие встречи как выгоревшая соль
земли колокольная лопасть

Мария молчала. Ей снилось, что кончился сон.
Что ближнее стало приметнее и как бы вешним.
Ей снилось, как будто бы плакал в руках её он,
почти засыпая, почти... ну конечно, конечно.

***

Только лошади упираются вязнут в горе
на красивых ногах в переулках в окрестностях в дождь
Только свет не влюблённых так явственно бел – что гореть
уже лишнее и невозможное и невозможно

Только губы оплакивают в темноте
неприсутствие чем-то похожее чем-то похожих
чем-то ропщущим в камень во все преклонения те
Ты кончаешься здесь на пороге где голос и кожа

заставляют любить заставляют застенчиво петь
светлый глупый мотив одиночество смертного дома
и на разных подобиях так расточаться во все
одиночества, что начинаешь петь чаще, петь дольше

странно и чьей-то музыкой чьей-то почти что совсем
не своей не рассказанной не оставляемой в горле
Не возделывай воздух как принадлежащий не всем
не тому кто вдыхает его не тому кто им ходит

Кто кончается в дереве кто закрывает глаза
чтобы тьма ослепила его перешёптанным в теле
состоящим из губ просто дышащим просто как вся
человеческая атрибутика в косности в тексте...

***

я согреваю тебя я плачу
в поле одно
существует наше
поле – одно
поле – всё выше – всё стёрто дальше
лишнего нет
я согреваю тебя я плачу
кутаюсь в плед
будто бы старится всё до снега
дождь и трава
камни и души цветы и небо –
дальше стирать
стариться стариться в час по часу
в поле одном
в поле стороннем почти летящем
поле одно
дерево дождь в остальном – пустыня
близится снег
я согреваю тебя а ты не
близишься не
близость не старость – до остального
стёрто во мне –
плачут два старца один другого
греет во тьме

***

открывают окно. греют руки о свет. стареют.
на оставшееся дыханье
греют воздух во тьме во время
недовоспоминанья

я смотрю на руки но ты как бы всё конечно
помнишь о том об этом о слишком главном
во дворе кончается скрип качелей
детский смех сменяется детским плачем

уходящим в гул как бы всю окрестность
как бы голос голосу сострадая
шум деревьев шум как язык деревьев
дорогая милая дорогая

это чья-то память разнится с кожей
чья-то память как бы опережает
чьё-то будущее как бы детский голос
человеческую очевидность счастья

***

ты идёшь по стеклу за мамаем за гулом совиным
колокольные речи в подворьях лепечешь ли пли
весть какую ночную конвойную тащат живые
выворачиваются из голоса тащатся ли
барокамера выдохнет выдохнет выдохнет ангел
только лошадь и дерево в сумерках в поле вообще
существуют молчат существуют молчат что душа не
существует молчит существует молчит легче чем
ты идёшь по стеклу за мамаем за гулом совиным
пузырьки возникают на соплах крыльчатках во рту
человеческой музыке как человеческом виде
ты идёшь по стеклу ты идёшь по стеклу по стеклу
в переполненное одиночеством дерево дальше
легче-проще белеть как бы книгой совиной в кору
в сердцевинных лучах старше дерева - ниже и старше
поговаривают старше света и как бы не врут

***

увеличиваясь до прямой
как перенимающий оттенок!
человек не слышащий за мной
всё записывает на теле

этот невесомый приговор
чей-то полый шёпот на предплечьях
гвозди для меня и для него
яровое месиво ослепших

я не обнимаю тебя, но
люблю до остановки тела
голого в полотнище льняном
в ёлочку как вышит человек в текст

где хлеба душистые холмы
разве я не говорил тебе что
легче слова на бумаге мир
мир как человеческая нежность

в дождь уходит возвращаясь в дождь
ты идёшь по пристани за белым
белым белым телом ты идёшь
и идёшь дождём дождём как телом

в бельевых решётках, по двору
на бумагу на стихотворенье
на бумаге губы щёки грудь
площади и никогда на время

как непродевающий портной
нить в ушко как пряха или пенье
пряхи ты один во тьме за мной
пишешь на себе стихотворенье

увеличиваясь до прямой
как перенимающий оттенок!
...
человек написан на самом
себе евангелием текста

...

где хлеба душистые холмы
разве я не говорил тебе что
легче слова на бумаге мир
мир как человеческая нежность



***

это галочий разрез
глаз на облако на лес
дождь и свет преобладают
и вмещаются – в разрез
глаз – окраинная взвесь –
лапчатые созданья
перепалки детворы
все предметы умирания
все бессмысленно творит
и кончается как воздух
схлопывается разя
выговоренные после
воздуха слова
и кончается – по кругу –
этот галочий разрез
эти лапчатые
руки
перепалки
воздух
лес
и кончается и – Шёпот
(чей-то не на языке
птичьем страшном всех лишённом –
безъязыком шепотке)
преломляется по кругу –
по границам ломовым
выбывающих из круга
умирания – живых
где кончается и дождь и
свет – до черноты
галочьей – до невозможной
лёгкости в глазах – Ты

Ты

не кончаешься не шепчешь
в глаза птицам. Но вложи
этот вылепленный лепет
в человеческую жизнь
или чью-нибудь другую

но всмотрись – вон – сам ты весь
ошую и одесную
человек


***

потому что влюблённые области
шары, скачущие до окраин
всё затем, чтобы быть кем-то обнятым
выдыхая и не
выдыхая

чтобы чьё-то дыхание войлочным
кругом больше чем полировало
тело замкнутое через творчество
или ног твоих целование

сторонящимися дере́внями
зарешеченными как чудо
как дары или их дарение
тело заперто отовсюду

– мне не страшно – нет – мне не слышно – что
не касание – не сожжение
эта клинопись кожи как будто столп
объятий и их лишения

не касаясь чтобы не быть ладонь
или губы воруют лишнее
эхо сомкнутых губ и ладоней до
того как уйти из
жизни


***

царь на снегу но царь не виноват
как будто бы какие-то фрагменты
лица избы короны – голова
в короне – и один я перед смертью

один цветок сжимается следит
за хлопотами старого побега
кончается всё тем что впереди
молчат и дышат говорят об этом

о том что лето или о другом –
не слышно – об одном – одном и том же –
о том что это долгий разговор
о чём конечно говорить продолжим

но позже позже – даже не весной
следующей – даже после стольких
лет ты говоришь в земле со мной –
земле со мной – земле – чуть глуше – дольше

***

о это старое жильё!
лицо твоё, моё – излишни;
я полагаю, что твоё
моё лицо и наши лица

оставлены. Как странно всё.
Читают по слогам страницы
и по словам и сразу всё
все человеческие жизни.

***

Это долгое скрипение:
человек во льду
размывает листья – первое,
что одно возьму;

заберите самолётик
из ветвей – вторым;
заберите своё слово
и останьтесь им

третьим даром – словно, словно
скол – везде, где взгляд
как на старые полотна, –
где воскресну я.

и пойду – не так же – (позже!) –
даже не пойду
человек сжигает кожу
даром Самому

это скрип одной качели
это этот двор
это всё как мы хотели
и любили – вот


***

Так в благодарности, так шьётся через край
лицо твоё по ткани или плечи
так медленно – что нежно, что гора –
движется – так медленно – что нежно.

Так старятся. Так любят без любви.
Так выходцы из губ, из лёгких, тела
всего – слова – кончаются живым
телом,

пространством слуха: камнем и рекой –
в один конец берут билет до Ниццы,
до космоса словесного – любой
конец – конец словоубийцы.

Так в благодарности, так вот оно - моё!
Которое лицо твоё и плечи
беру руками – слушаю её –
ткань на руках – я – вышитый на ней же.

Так сходится на дереве трава
так – словно человеческая старость
в лице твоём – лишь выцветшая ткань –
и ты в ней на руках моих всё та же.

***

так лошадь прикасается к листве
за лошадиной поступью два старых
человека мёрзнут в дождь в траве
и – тают

болтают о привычном о былом
(но как великолепна эта пара!)
как память человеческая в нём
как память

зрения о той полустене
в холме – кирпич тот половинчат
и райский – потому что даль видней
того холма и той стены кирпичной

той памяти которой нет в земле
но есть в дали земной – ты слишком мягко
сжимаешь небо – чтобы я ослеп –
чтобы не стал в глазах происходящим

и выключенным из твоих очей
ряды деревьев сомкнутых иначе
чем сомкнуты вообще то есть за чем
чьим зрением во мне тебя творящим?

***

чтобы ты меня мог застигнуть в полях зимних
чтобы не оставлял в городе вместо храма
настоящее небо которое здесь синее
не застёгнуто и не заправлено
там где эта зима совершает одно действие
переполненный волей я не расправляясь хрущу
на окольную лопасть, которой не здесь нахождение
только синее небо мне не заслоняй здесь – прошу
только нет – не читай мне – не нужно всё стихотворение
настоящая область земли о которой не петь
невозможно не слышно не страшно не нужно во времени
за танцующим золотом чтобы ты смог онеметь
чтобы два рукава в два касания два человека
два пробела в толпе, между буквами, сколами сверху
от какого-то шлейфа, затаренного сознаньем
полуобморочных узнаваний и не узнаваний
то друга друга, то марочной тары чистейшего слепка
неба, тяглой руды – одиночества человека;

ты воруешь не воздух – воздух – ты даже сам не понимаешь –
что одно твоё Слово – Слово – Слово Осипа Мандельштама


***

В городе, в котором деревья ниже
деревянных окон, и ты ниже
деревянных окон и чем старше
ты становишься в городе, тем старше
выше город;
                      лишь изредка кто-то снизу
или сверху читает тебе книгу
о деревьях, об окнах, и чем старше
ты становишься в городе, тем старше
ближе город:
                       отчётливей и подробней.
Ты дотрагиваешься до подбородка
его, смотришь в глаза – его – через все окна –
его – так и застыв – впритык! – мёртвым как лёгким

и кому-то читающим сверху и снизу
о деревьях, об окнах ту самую книгу
человеческий город и ты в нём нижайший
то есть самый что ни на есть ближний и – счастлив