Досадный случай в увольнении Рассказ

В той злосчастной деревне я гостил у своей невесты, находясь в краткосрочном отпуске. Знай, что мой новенький, с иголочки мундир улана сыграет роковую роль, стал бы я отпрашиваться в отпуск из своего полка?

Но в связи с празднествами, в которые погрузилась вся страна по случаю женитьбы молодого короля, наш командир посылал в отпуск всех без разбора. И я не удержался от искушения прижать к сердцу мою ненаглядную Елизавету.

Как назло, в тот самый момент, когда я подходил к деревне, за околицей, с другой стороны деревни, шайка разбойников напала на почтовую карету и ограбила ее, убив одного из кучеров. Второй сумел убежать. Он и рассказал на ближайшей станции, что запомнил среди нападавших разбойников человека в мундире улана.

Быстрые королевские следователи, загнавшие своих лошадей, схватили меня прямо на пороге дома моей невесты, когда я, счастливый, обнадеженный обещаниями, покидал ее.

— Это он! Это он! — кричал испуганный и окровавленный кучер и плюнул мне в лицо. — Я узнал его по мундиру!

Выслушав мои сбивчивые пояснения, главный из следователей, облаченный в кожаный плащ, поправил висевшую на ремне широкую саблю, улыбнулся и ободряюще похлопал меня по плечу.

— Разберемся, солдат! Видать, этот кучер, собака, пьян. Все напутал.

И он сам услужливо подал мне лошадь и помог на нее взобраться. И даже дал мне глотнуть из своей фляжки крепкого рому.

— Пей, солдат! Пей! Страна празднует свадьбу молодого короля!

Махнув кожаной перчаткой, он дал команду всей кавалькаде возвращаться в город.

Потом, сдавая меня другому королевскому следователю из городской ратуши, он снова ободряюще кивнул мне и даже подмигнул.

Мне не терпелось быстрее уладить это недоразумение. Первые три дня под замком в ратушной тюрьме я не находил себе места. Ходил в камере из угла в угол. Но следователь словно забыл обо мне.

Только на четвертый день вывели меня к следователю.

Старый стражник, гремя связкой ключей на поясе, охватывающем его огромный, как пивная бочка, живот, шаркал рядом со мной в изношенных до дыр тапочках из козьей шкуры и ворчал всю дорогу.

— Где это видано, держать человека столько времени без предъявления обвинения? Ты жалуйся, солдатик, жалуйся! Праздники праздниками, а служба службой! Не городской голова, так сам король разберется во всем! Он нынче добрый!

Его густые и длинные усы цвета прошлогодней пшеницы дерзко и непослушно торчали, как у забытого на хлебном поле чучела. Но почему-то именно эти усы, правдивые своей неухоженностью, и внушали мне веру в слова старого служаки в изодранном кафтане. Разберутся! Обязательно разберутся! Не городской голова, так сам наш король! Ведь он такой же счастливый жених, каким до недавнего времени был и я сам.

Ратушный следователь встретил меня очень учтиво и любезно. Он предложил мне сесть рядом с писарем. Сам же ходил по следственной палате вдоль высоких цветных витражей в окнах. Это был человек, совсем не похожий на того королевского следователя, который задерживал меня. Никакой сабли. Вместо кожаной куртки, кожаных широких штанов и краг — зеленый бархатный камзол и белые, в обтяжку, чулки. Седые букли парика волнами спадали на узкие плечи, а усики, закрученные вверх аккуратными колечками, подчеркивали его утонченность и изысканность.

Разговаривал ратушный следователь со мной тихо и учтиво. И ходил он при этом мягко и неторопливо, как домашний кот, создавая всем своим видом и движениями атмосферу спокойной благожелательности. Иногда мне даже казалось, что он хочет попрыгать на синих и красных квадратиках, которые выложили на гранитном полу солнце и цветные витражи в окнах. Возможно, его игривое и радостное настроение было связано с новенькой многогранной звездой с рубинами, сверкающей на его камзоле. Подарок молодого короля придворным по случаю своей свадьбы. Следователь то и дело опускал на звезду свой ласковый взгляд.

— Так вы говорите, что в разбое не принимали участия? — спрашивал он меня. — А что же вы делали? Стояли в дозоре? А может быть, снимали вещи с убитого кучера? Нет? Тогда забирали золото из почтовой кареты? Тоже нет? Хм. Ах, невесту целовали! Ну да, ну да. Король женится, и его законопослушные подданные следуют его высокому примеру. Похвально, сударь, похвально. Писарь, так и запишите: убивать не убивал, грабить не грабил, а ходил по улицам деревни, влюбленный.

Писарь улыбнулся и, высунув от старания язык, испачканный чернилами, красиво все записал.

Когда я подписал протокол допроса, меня повели обратно в камеру.

— Так что меня ждет, господин следователь? — спросил я, прежде чем шагнуть за тяжелые дубовые двери.

— Свадьба, мой милый юноша. Вас ждет шикарная свадьба. Но прежде будет суд… Уведите его!

— Что же меня ждет… что меня ждет? — бормотал я обеспокоенно, спускаясь вниз по крутым каменным ступеням. Я догадывался, что имел в виду следователь под шикарной свадьбой. Плаха и топор на многолюдной городской площади перед ратушей!

— Успокойся, солдат, — сказал старый толстый стражник. — У нас казнят только разбойников. А какой ты разбойник? Ты молодой солдат. А королю нужны молодые солдаты. И нужны дети, которых ты сделаешь со своей молодой женой. Много сделаешь. И они тоже будут солдатами у короля. Суд тебя оправдает. Вот увидишь!

— Ваши слова да Богу в уши! — сказал я, успокоенный дружелюбием опытного служаки.

И судьи в черных объемных мантиях и громоздких белых париках весь процесс шутили и улыбались. Когда королевский прокурор допрашивал меня, один из троих судей грубо прервал его, бросив:

— Это что же, вы хотите сказать, наши бравые уланы только потому и пришли на службу к королю, чтобы им было сподручнее грабить почтовые кареты и убивать кучеров?

Королевский прокурор, укутанный, как заговорщик, в черный плащ, поперхнулся и только руками развел, а мой адвокат живо откликнулся судейской шутке громким смехом.

Присутствующие в зале тоже оживились, стали кивать головами и обмениваться улыбками. Даже моя Елизавета, бледная, вся в черном, как в трауре, и та неуверенно улыбнулась и впилась в меня взглядом, словно спрашивая: “Все идет хорошо?”

Судьи явно сочувствовали мне. Они практически не задавали мне вопросов, благосклонно выслушивали мои объяснения и возражения. А вот королевский прокурор даже вспотел от бесконечных придирок и насмешек со стороны судей. В какой-то момент, вытирая пот со лба, он забылся и устало стащил со своей головы парик, чем вызвал всеобщий смех в зале. Я тоже не сдержался. Из моего горла вырвалось что-то вроде хриплого натужного истеричного смеха или рыдания.

Вердикт королевских судей меня оглушил.

Меня приговорили к казни!

Пол под моими ногами закачался, как палуба брига в сильный шторм. Из моих глаз полились слезы, а горло сдавили рыдания, которые я пытался безуспешно сдержать.

Я как стоял, вцепившись руками в отполированные прутья железной клетки, так и замер, не в силах разжать побелевшие в костяшках пальцы.

Меня приговорили к казни!

Невеста моя, сидевшая в зале правосудия, не ожидала такого финала и повалилась без чувств на руки своих братьев. Моя старушка мать, еще совсем недавно так гордившаяся своим сыном — бравым уланом, подумала, что ослышалась из-за своей тугоухости, и переспрашивала всех, что же решили судьи?

Адвокат отвел от меня свой взгляд в сторону, боясь встретиться со мной глазами.

Еще накануне в моей сырой и темной камере, пытаясь вывести меня из истерики, он говорил мне, что его прошения возымели действие и меня должны оправдать.

Склонившись тогда ко мне, он шептал доверительно:

— Судьи мое прошение приняли крайне любезно. Они улыбались мне почтительно, интересовались, не по моим ли стопам пойдут мои дети. Видать, запомнили меня по предыдущему делу. Так что, думаю, предстоящий процесс — простая формальность. — И, подняв свой взор на зарешеченные окна камеры, адвокат сказал тогда: — Нет, все-таки судьи на редкость попались квалифицированные. На редкость. Вам повезло!

Выцветший пыльный его парик под разрезающим сумрак камеры ярким солнечным лучом казался золотым, как фата моей невесты. Совсем недавно еще она примеряла свадебное платье, чтобы продемонстрировать мне, какая она принцесса!

— Повезло, — эхом повторил я и попытался подняться с расстеленной на полу каземата соломы, чтобы пожать адвокату руки. Но кандалы на ногах, быстро стершие кожу до крови, причиняли мне нестерпимую боль, и я остался сидеть, как сидел.

Адвокат, опустив на меня свой взор, как пастырь, положил мне руку на голову, удерживая меня от ненужных усилий. Другую руку он держал на моем плече, и я в порыве благодарности поцеловал рукав его камзола.

— Повезло, — повторил я и заплакал, не в силах сдержать эмоции, накопившиеся за последние дни ожидания и неопределенности. Я всегда был убежден, что к моим доводам прислушаются и меня оправдают. Ведь это так очевидно — я просто оказался не в том месте и не в то время!

— Держись. Держись, — говорил теперь неуверенным голосом мой адвокат. — Еще не все потеряно. Мы подадим прошение королю о помиловании. Все специально так задумано, чтобы король проявил милость в эти праздничные дни и отменил суровый приговор.

Последующие два дня я, можно сказать, даже не садился, стоял у дверей своего каземата и чутко прислушивался к каждому шороху. Не едет ли королевский гонец с грамотой о помиловании? Но слышал из тюремного коридора только шарканье ног грузного стражника в козьих тапочках да его старческие вздохи.

Иногда я, лежа на соломе, забывался, и перед моим мысленным взором крутились лица следователей, судей, адвоката. Они все улыбались и наперебой говорили: “Все идет как надо! Все идет прекрасно!”

Когда раздался лязг открываемых дверей, я вздрогнул. Королевский гонец? Нет, это был старый стражник. Он принес мне небольшой кувшин с красным вином.

— Выпей, сынок, во славу короля! Вся страна нынче празднует.

Он смотрел, как я пью вино, и вздохнул:

— Не теряй надежды, сынок. Случалось, что королевский гонец прибывал с грамотой о помиловании прямо к эшафоту. Кони у них самые быстрые в королевстве. — Приняв от меня пустой кувшин, он сказал: — Пора солдат, священник у тебя уже был.

И я понял, что меня приглашают на казнь. Люди за окном не просто праздновали, они шумели в ожидании казни.

Когда я поднялся на эшафот под радостные крики и вопли пьяной толпы, что-то похожее на радостное открытие шевельнулось в моем сердце. Палачом был городской лекарь, который в детстве как-то вырвал у меня больной зуб.

В городе было два палача. Один содержал городской бордель, а второй был лекарем. Несмотря на его профессию, в городе его уважали за то, что он лечил людей, давал им снадобья из высушенных внутренних органов казненных. Мог продать высушенную голову или руку.

А еще он был хороший жонглер и иногда любил своим жонглированием веселить людей на праздниках. Он подбрасывал в воздух и ловил до десятка горящих факелов, ножей, сабель. При этом он, как хороший акробат, еще ловко подпрыгивал и кувыркался. Может быть, поэтому он на городском рынке никогда не платил за овощи и мясо, всегда все себе брал бесплатно. Люди говорили, что он хочет уйти со службы палача, но его не отпускают, потому что он не может найти себе замену.

Палач мне кивнул и поклонился толпе. Ветер шевелил его редкие русые волосы на голове, подсказывая мне, что скоро лето. Чем-то палач напоминал доброго клоуна. Наверное, рыжими веснушками, усыпавшими его простодушное лицо, и своим красным трико.

Он неспешно раскрыл свой футляр, обшитый красным бархатом, и извлек оттуда две острые как бритва сабли.

— Подождите, — сказал я дрогнувшим голосом, — подождите королевского гонца с грамотой о помиловании.

Палач бросил взгляд на закрытые городские ворота и сказал:

— Стойте прямо. Не шевелитесь.

И вдруг он стал жонглировать саблями. Толпа радостно заревела, приветствуя своего любимчика. А палач не только жонглировал, он стал плясать, выделывая ногами кренделя и приседая. При этом он как волчок крутился вокруг меня. Острые сабли стали почти невидимыми в его руках, так он ловко крутил ими и подбрасывал.

Толпа заревела исступленно и восторженно:

— Слава королю!

Где-то раздался слабый, тонущий в реве толпы крик:

— Помиловать!

Я бросил взгляд на городские ворота. Но нет. Они по-прежнему были закрыты. Это кричали где-то в самой толпе.

Палач тем временем прекратил свое представление и сложил неторопливо сабли-бритвы в футляр.

— Казнь отменили? — спросил я, не смея верить своему счастью.

— Нет, — сказал палач, — вы уже казнены. Если будете стоять ровно и не шевелиться, то проживете еще несколько минут.

И он медленно, преисполненный гордостью за артистически исполненную работу, спустился вниз.

Толпа замерла и с каким-то радостным удивлением смотрела на меня, ожидая, когда весенний ветер сдует с моих плеч голову.

Я с ужасом почувствовал, как горячий обруч обвивает мою шею, а в горле разгорается огонь.

Боясь шелохнуться, я смотрел вдаль, не сводя взгляда с городских ворот. Я все еще ждал гонца. В тишине моего сознания гулко стучали копыта курьерского коня.