Что там? Стихотворения

ОСЕННЯЯ СОНАТА

Ветрено.
Ноябрь холодный, медленный.
Параллель шесть-ноль.
Другой бы глобус
завести, чтобы сверкал Канопус,
а не Алголь.

Вечером
бесчувствие намечено.
Корень слова — «бес».
Судьбы пасьянсом
вдруг сошлись во времени пространства.
Единство мест.

Видимость
прошла. Осталось выдумать
вместо что-нибудь.
Заржет конь бледный.
Наползет Туманность Андромеды
на Млечный Путь.

Времени
единство станет бременем.
Корень слова — «бред».
Обманет слово.
Трудно жить и невозможно новым
стать в ноябре.

АКТ ТВОРЕНИЯ

Терпение. Сейчас уже начну.
Вот только подойду сперва к окну.
Взгляну — что там? Но вряд ли что увижу.
Поскольку там темно. Задерну шторы. Ну,
и передвину стул к столу поближе.

Тетрадка — вот, раскрыта. Ручка — вот.
Сейчас начну. Нет, заболел живот.
Нет, не болит. Где пепельница? Вот же.
Все, сел. Нет, загремел водопровод.
Сосед, урод, кран заменить не может.

Ну ладно. Закурил. Сейчас начну, готов.
Где пепельни?.. Ах да. Але? А это кто?
Ошиблись, девушка. Не стоит. Погодите...
Жаль, трубку положила. Не про то
мне мысли лезут в голову. Забыть их.

Итак, начнем. Стоп. Горло промочить
неплохо бы. Так, вот стакан. Он чист.
Бутылка где-то здесь. Нет, только полстакана.
Пишу стихи. Стихи пишу в ночи.
Зеваю. Как тут быть? Ведь завтра рано...

ЗАКАЗ

Новых яблок желтоплодных,
да еще орехов грецких,
запах барышень и плоть их,
и движений меньше резких,
чудищ маленьких, как нэцкэ,

и нестрашных, чистых мыслей,
пиджаков две пары, легких
отношений (легких в смысле
без надрыва, льда и плетки),
и еще надрыв и лед их,

вдохновения, на выход
указателей, от дыма
чистых легких (вдох и выдох
чтобы глубже), чтобы ты мне
стала ближе, допустимы
также честь, часть чувств о чистом,
а другая часть о чем-то
человеческом, лечить чтоб
только чудом, чтобы черта
отогнать, и чтобы четко...

* * *

Любви не бывает слишком много —
особенно теперь.
Говорят, в Бологом видели Бога
проездом в Тверь.

Говорят, свобода это благо,
ради которого жить
стоит или взойти на плаху,
голову сложить.

Вот только любви свобода
будет только мешать.
Говорят, что душа без Бога —
не душа.

* * *

Дядя Гера, иссохший и нервный
(имя вряд ли от слова «герой»)
рассказал свою жизнь: его первой
стала рыжая лгунья, второй —
конькобежица (первое место
на районных любительских), но
убежала, а третью в кино
он увидел и понял — невеста.

Вся страна ее знала, и Гера
ревновал ее к этой стране
и, микроб перед эсэсэсэром,
он топил свою ревность в вине
под названьем портвейн (три семерки,
тридцать три или семьдесят два).
Дядю Геру, живого едва,
брали, клали на койку в каморке.

Встав с похмелья, шепча ее имя,
на открытки с любимым лицом
(вся каморка обклеена ими)
он смотрел и, себя подлецом
называя, сползал еле-еле
вниз к вдове-самогонщице он
похмелиться и вставить пистон,
чтобы снова запить на неделю.

От любви этой неразделенной
загрустив у хромого стола,
дядя Гера, нетрезвый влюбленный,
знать не знал, что любовь умерла
от лейкоза (он слышал, конечно,
и не раз, но тотчас забывал).
Раз любима, выходит — жива,
и герой с ней повенчан навечно.

* * *

Он уехал, этот дом, пропал,
он исчез, как будто не бывало.
Но я помню, как он здесь стоял,
вписан в геометрию квартала.

Здесь был вход. Направо три окна
и налево пять, и дверь в две створки,
и крыльцо из трех ступенек. На
нем помет — следы пернатых оргий.

Спертый запах лестницы и лифт,
словно старый зверь, в железной клети
затаился, зол и молчалив.
Лучше, не спеша, пешком на третий.

Помню дверь. Семь кнопок, семь звонков.
Если на четвертый сверху пальцем
надавить, то главный из замков
сам начнет, как в сказке, отпираться.

Боком в дверь, там тихо и темно,
светит взгляд любви, надежды, веры.
Голос: «Я тебя ждала». — «Давно?»
«Я тебя ждала… до нашей эры».

* * *

Мой внутренний — про тундру,
про трубы и про труд,
а слева — пряник с дурью,
а справа — добрый кнут,

а сверху — невод неба
(взлетевших душ отлов),
а снизу — нежить, небыль,
неправда, нелюбовь,

а сзади — факты, тексты
о первой прожитой,
а впереди — невеста
за темною фатой.

НОЯБРЬ

От ноябрьских аллей,
от опавших тополей,
от вечнозеленых сосен
убегает в зиму осень
все быстрей.

Незаметна связь времен,
только мозг обременен
сокращенных дней подсчетом
и надеждами на что-то.
Ослеплен

солнцем глаз через стекло,
словно странником циклоп —
ведь до этого ни разу
солнца не было. Из глаза
потекло.

Но соленая слеза
не спеша вползла назад
вопреки законам плача,
мир вокруг чуть-чуть иначе
показав.

Непривычен, незнаком,
задрожал напротив дом,
и пронзил горючий сполох
ряд деревьев полуголых
за окном.

Ветер солнце с неба сдул,
и последний свет в году
отлетел, как детский мячик,
к южным странам — не иначе,
в Катманду.

Потемнел двора квадрат,
но заметнее стократ
стали признаки ухода
осени, а с ней и года
со двора.

И хотя немножко жаль
мокрый с листьями асфальт,
впереди звонки, и вечер,
и бессмертие, и встречи,
и февраль.