Валентина Бендерская

Стихи

ПРИГОВОР

 

Был страшный ветер, и гроза

три дня и ночи бушевала,

как будто было с ними «за»

девятого исчадье вала.

Цветы, которые вчера

тянулись к солнцу (образ счастья),

растерзаны, в углу двора

лежат с обломками ненастья.

Средь них я вижу наяву

обрывки чувства-пустоцвета,

их лепестков разрыв по шву –

так не познавших радость лета.

Им не подняться из руин,

им приговор подписан свыше…   

Кто ты, безбожный властелин,

чьей грозной силой буря дышит?

Вдруг захотелось рисовать.

И этот куст, побитый градом,

я занесу в свою тетрадь,

чтоб там он цвёл бессмертным садом,

и остриём карандаша

вдохну жизнь в груды сердолика,

как в обескровленность – душа,

врываясь в мир младенца криком!!

 

ПРЕДЗИМЬЕ

 

Кровью на тле расписалась

осень за дерзость весны.

Клочьями зги покрывалось

небо… От пики сосны

тени кривые впивались 

в мокрую склизкую плоть,

низкое солнце садилось –

глоданный мглою ломоть.

Буйства предзимнего праздность –

ласы оттенков сурьмы.

Редкая – искрою – радость

взнуздана шпорой зимы.

 

ИНОВЕРЕЦ

 

Потухли мои глаза –

отражение сердца.

И висит надо мной гроза

без глазниц! Иноверца

я взрастила в себе, идя

по мощёному гадиной следу.

Я отраву бы ей подала, 

приглашая к обеду…

 

МАЛЬТИЙСКАЯ АРАБЕСКА

 

А у нас осень тоже зелёная!

Но тобой я была окрылённая:

и фасадами, и перелесками,

и поэзии каменной фресками!

Синевою морской разложистой,

обнимавшей твой берег кожистый,

упивалась, как скифским золотом,

заблудившись в прибрежье колотом,

рассечённом ножами-бухтами

да пропахшем рыбой и фруктами.

Наливались там гроздья лакомством

на рифе извилистом, кряжистом.

Опоил виноградный исток

соблазнителем винных истом.

Яркоглазая россыпь лагун

с переливами тысячи лун,

в плавучести звёздной воды,

с прозрачностью тонкой слюды

восхищала своим убранством

над таинственно скрытым коварством. 

Я вечерний покой у камина

отдала б за полёт на Камино,

повседневную тихую прозу,

чтобы снова вернуться на Гозо.

В очертаниях бабьего лета

снится щедрая шармом Валетта,

как пою в «луццу»* Витториозе

с нежным плеском волны – ариозо.

Так, играя на солнце, как смальта,

поселилась в душе моей – Мальта.

 

* – Луццу (мальт. Luzzu) — название традиционных рыбацких лодок на Мальте.                    

 

БУДЬ СО МНОЙ

 

Из чулана на заплечье

прошлое зовёт на встречу,

ходит под руку со мной

чернотропом, как конвой.

Воском от мадам Тюссо

крутит память колесо…

И ни выбросить, ни сплавить,

ни убавить, ни прибавить.

Прошлое – оно как есть:

в нём и совесть, в нём и честь,

и слабинки, и грехи

так и просятся в стихи.

Так и просится на волю

прошлое из шкафа молью,

перетруской, перетяжкой,

дыркой, длинною затяжкой…

Но в душевной канители,

сидя у моей постели,

греет сон своей любовью,

наклонившись к изголовью.

И за то, что, взяв за плечи,

не лишает дара речи,

как язычник или гой,

заклинаю: будь со мной. 

 

НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА

 

Опять цветеньем замело

огромный куст напротив глаза.

Кисть у зимы перехватив,

весна пришла в цветах экстаза,

в кошачьих криках, в пеньи птиц

и в просветленьи мрачных лиц!

Холмов зазеленевшей грудой

природа стала полногрудой.          

Всё воскресает, захмелело,

что под листвой опавшей прело,

живою плотью набухает,

всё округлилось, раздобрело!

Ся страсть желаний неотступна,

и воля эта неуёмна,

и сила эта не преступна,

а Богом одухотворённа!!!

 

ПЕСНОПЕНЬЯ

 

Еле слышный привлёк ухо фон

монотонной молитвенной песни,

что прокралась сквозь стёкла окон,

пригвоздила урчаньем… На месте,

не сдвигаясь, впадала я в транс

от мужских низовых обертонов.

Чистотой, выдавая аванс,

вторил дискант мольбе баритонов.

Точно так же три тысячи лет

песнопенья звучали унывно,

чтоб растаял в песках мерзкий след

от раба в душах внука и сына.

Чтоб, плавильные тигли пройдя 

(куст синайский послал извещенья  

об исходе), – за толику дня

род поднялся с колен – в поколенья!

 

НОВЫЙ ГОД НА ХЕРМОНЕ

 

Мандарины на снегу –

будто солнце расплескало

сок из своего бокала,

или словно накидало

перец на кусище сала,

на сметану – курагу.

Мандарины на снегу…

Ты и я. С горячим чаем

термос… Мы с тобой встречаем

Новый год. Непререкаем

вихрь, сложивший караваем

снежную пургу.

Он улёгся на горе,

расстелился рушниками:

остропузыми камнями

и еловыми ветвями.

Синеокими глазами

смотрит небо в январе,

как на года именины,

весь разрезав «каравай»

лыжами, присев на край,

пили крепкий сладкий чай.   

И в снегу – как поцелуй –

солнечные мандарины!

К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера