Свет расходится кругами

КТО КОГО

 

проговаривая пламя

(искра, ветка, уголёк),

дыма тонкими телами

тайный страх во тьме залёг –

 

видит, слышит, осязает,

искру к сердцу поднеся.

 

заливаешься слезами

можно нужно и нельзя

 

онемел и дышишь часто

не от страха – от того,

что едва живой от счастья

сам пылаешь, сам огонь.

 

 

СИНЕМА

 

сначала кажется что горько потом что мало а потом

как рот себе не зажимала хватала воздух жадным ртом

а воздух так себе везенье не насыщает а звенит

дыханьем барышень кисейных рамен и персей и ланит

нет ни вины ни виноватых одно смятение одно

спасенье нашатырь и вата на репутации пятно

кино вино

 

 

ОСУЩЕСТВЛЯЕМОЕ

 

хочу на поезд – с тем, кого люблю,

на дальний-дальний допотопный поезд –

и средней полосы пейзаж безлюдный

течёт, как голос,

 

в распахнутое летнее окно,

куда-то в грудь и глубже, холод зимний,

как будто в солнечное полотно

плеснули синьки –

 

и стало всё, как будто никогда

быть не могло нас, лишних не бывает.

теперь всё это талая вода

живая.

 

теперь согреться, новая волна

тепла – титан, заварка, подстаканник,

и ложечка звенит, и жизнь полна

дыханья.

 

 

СВЕЧЕНИЕ

 

ты прекрасен, любимый! – отныне и впредь

на тебя мне так вольно и больно смотреть.

что за сила стекает от сердца к плечу,

знать едва ли хотела – и впредь не хочу –

 

как стекает она от плеча на ладонь,

и легко обращается в свет и огонь,

и теперь что ни свет – маяки, маяки

неприкаянной тьме вопреки, вопреки.

 

и первичное «аум» есть радость и свет,

если смертного нет – и бессмертного нет.

ты струишься рассветом от сердца к плечу,

и не страшно ничуть.

 

 

САРМАТСКОЕ МОРЕ

 

временем обкатаны холмы

сглажены черты до мелкой ряби

и кустов рыбацкие челны

вспыхивают ягод янтарями

 

зной качает смазывает мнит

распыляет на крупицы света

в ненадёжной временной тени

больше солнца чем листов и веток

 

маревом стираются следы

смертных и бессмертных их историй

не хватает йода и воды

белым рифам сгинувшего моря

 

 

ПРИВЕТНОЕ

 

низко-низко серая картонка

неба над гудящей головой

подмокает рвётся там где тонко

стынет жёсткой тряпкой половой

 

руки леденеют охватить бы

сбитых листьев мокрые клочки

словно от знакомства до женитьбы

ничего и не было почти

 

словно никогда и не любили

не срывались листьями впотьмах

проливая слёзы крокодильи

сквозь картонки сердца и ума

 

 

ПРИВЕТНОЕ 2

 

заземлены но не вещами

а чем-то более простым

каким-то безобразным счастьем

подмигиванием звезды

 

когда одна за ней другая¹

а мы стоим поражены

и свет расходится кругами

сиюминутной тишины

_ __ _

¹ …если одна, то за ней другая.

только так оттуда и можно смотреть сюда… (И. Бродский)

 

 

ВЕЧЕРНЕЕ

 

жёлтый как подтаявшее масло

свет легко взбегает по стволам

и густеет в охряной и красный

полыхает вспыхнуло погасло

сумерки с тревогой пополам

 

и цикады громкие как черти

провожают как в далёкий путь

пилигримов жизни то есть смерти

то есть нам ни проводить ни встретить

а плечом к плечу и как-нибудь

 

 

БЛАГОДАРНОЕ

 

празднуй, цикада, гаснущий пышный август!

скоро сухой одуванчик пойдёт на закусь –

как тут с весны всё съехало в сикось-накось,

так и лежит, даже затишье в тягость.

 

но есть у нас яблоки наливные, тугие груши,

орехи в меду, мятые листья в лужах

вечно кому-то нужен боже кому ты нужен

между собой и собой разница говорю же

 

хуже всего, когда ненадолго лучше,

а после тихо – да так, что гаснет любая радость,

ничем её не нарушить,

и тут –

тишина как лакмус расцвечена звуком –

празднуй, цикада, гаснущий пыльный август!

 

 

ВСЁ БЛИЖЕ

 

тут ещё ничего, а на холме сдувает –

первый холодный день, и каштаны градом.

как-то особенно ясно: душа живая;

хрупкая жизнь бесконечна;

смерть, безупречна, рядом.

 

тут ещё ничего, но ветер, ещё недавно

ласковый, жаркий, сухой,

в грудь ледяной ладонью

резко толкнул, грудь распахнул, как ставни –

теперь там гулко, светло, ярко, потусторонне.

 

так ещё ничего, и каштаны звонко,

яблоки глухо, айва бесконечно долго

падают, сыплются, бьются о барабанные перепонки,

и вот уже тыгыдым, тыдым, ту-ту – и волчок улыбается с верхней полки.

 

 

ОТСТРАНЁННОЕ

 

а что тебе такое обо мне

известно – я не ведаю и не

могу предположить хоть отдалённо,

поскольку суета и маята –

есть всё, чем я по сути занята:

преодолимым, непреодолённым.

 

и что такое можно бы со мной

переживать – и ни с какой иной –

не угадать, не выпытать, не вызнать,

вот и живу, как будто ни при чём

и ни при ком, и мир мой обречён

качаться, шаром ёлочным повиснув.

 

 

О ЖИЗНИ

 

да что мы всё о смерти да о смерти? –

смотри, какая нега разлита!

тут сказочные ангелы и черти,

вчера топтались, нынче ни следа,

 

и можно говорить, что мы – бессмертны,

и верить в это – а во что ещё?! –

в упругость паруса и в силу ветра,

в божественный спасительный просчёт.

 

и всё-таки, и всё-таки о жизни

как будто вовсе нечего сказать,

не угадать, не выпытать, не вызнать,

а жить и жить и локотки кусать