Маркиз де Кюстин, «Россия в 1839 году».

Цитаты

 

«Поскребите русского, и вы найдете татарина» – кто из нас хотя бы однажды не встречал этой цитаты? Не проходит буквально дня, чтобы не освятила она ту или иную публикацию, покушающуюся на критику кремлевской национальной политики карательной русификации, катящейся по трупам национальных языков, культур и традиций, наспех сочиненной и, в очередной раз, под очередного кремлевского небожителя, откорректированной российской «истории» или «великой русской» культуры; она же служит исчерпывающим объяснением почти всем тем мерзостям, что творила и творит Московия по отношению к соседям, равно как и оправданием рабской покорности народа российского. Под цитатой, само собою, ссылка на первоисточник: «Кюстин, «Россия в 1839 году» – добросовестные публицисты, критики и комментаторы не могут позволить себе риска быть уличенными в нарушении copyright: за кражу интеллектуальной собственности сегодня бьют по рукам, даже если пострадавший собственник – покойник и не может постоять за себя. Это очень и очень отрадный факт, свидетельствующий о смягчении нравов: если российские публицисты перестанут красть цитаты или «забывать» сопровождать их кавычками и ссылками, то, возможно, недалеки времена, когда на встрече с ними можно будет безнаказанно оставить на столе ручку, футляр для очков или USBstick!

К сожалению, отмеченное смягчение нравов никак не отразилось на профессиональных повадках, и добросовестность на теренах империи по-прежнему остается товаром чуждым, как и оба слова, понятие составляющие – чему и обязана своим появлением предлагаемая работа. Дело в том, что приведенная выше цитата знаменитого и незаслуженно забытого маркиза заинтересовала и меня и, поскольку часто находила я ее в разных вариантах, да еще и с привешенным иногда алиби «приписывается», что никак не могло удовлетворить моих требований академической гигиены, то и решила, наконец, обратиться к первоисточнику. Это тем легче было сделать, что текст находится в свободном доступе в интернете.

Книга поразила меня настолько, что я решила собрать привлекшие мое внимание цитаты в один документ и поделиться радостью открытия с читателями «Мостов». Делаю это, не в последнюю очередь, по следующим соображениям.

1. В процессе работы обнаружила я несколько интернет-страничек, подающих цитаты книги маркиза. Беглое знакомство с ними позволяет мне утверждать, что приведенные там цитаты либо отсутствуют в тексте, либо призваны увести потребителя в определенную сторону от главной идеи автора, ради которой шел он на смертельный риск открытой конфронтации с царским режимом, в те годы не менее могущественным, располагающим не меньшим числом шпионов и опирающимся на не менее многочисленную армию полезных идиотов во всех странах Европы, чем нынешний.

2. Перед читателем первый и до сих пор единственный случай изображения Московии европейцем без обиняков и экивоков, образов и эзопова языка, такой, какой она ему предстала: в домашних тапочках и семейной атмосфере. Это мнение европейца о стране, по крайней мере последние сто тридцать лет лезущей всем в глаза своей «европейскостью». Это мнение о Московии человека иной системы, выросшего на иной почве, вскормленного иными традициями, наивно поверившего в то, что Московия действительно стремится стать европейской державой, что за словами о европействе найдет он европейские же черты: культуру, менталитет, права человека, гуманизм, свободу и пр., но нашедшего лишь подогнанное под время и причесанное по моде ханство Батыя.

3. Поражает текст актуальностью и открывающеюся за нею системностью характера империи. Любознательный и независимый читатель найдет в державе Николая «палкина» все без исключения признаки и черты знакомой ему Московии первых декад века ХХI: коррупцию, воровство, ложь, гибридную политику – как внешнюю, так и внутреннюю, – принудительную психиатрию, повальную шпиономанию; встретит единичных «оппозиционеров», из-под руки и шепотом критикующих отдельные черты режима; узнает о том, что продажная западная – французская и немецкая – пресса уже тогда была на содержании Москвы… – одним словом, читатель не найдет в книге ничего нового, неизвестного ему из его сегодняшних буден. Изменились методики, как меняется технический уровень возможностей, но градиент политики, суммарное направление усилий, философия режима – все это не изменилось ни на йоту. Более того, неутомимый автор приводит соответствующие цитаты из «Истории…» Карамзина, доказывая, что прямая линия московской политики остается неизменной со времен первых московских иванов, перенявших ее от своих господ – татарских ханов. От читателя не потребуется особых, из ряда вон выходящих аналитических способностей, чтобы заметить: книга маркиза де Кюстина кладет конец всем дебатам о преемственности московской политики от Батыя до наших дней. И, следовательно, политика эта не зависит ни от имени очередного кремлевского временщика, ни от названия территории, ни от политической системы, которой прикрывается кремлевский тоталитаризм.

4. Еще более поражает неизменность менталитета подданных империи: логика их объяснений, оправданий и обоснований режима, защита его террористических реакций по отношению ко всему живому и сопротивляющемуся, будь то поляки, очередное восстание которых было потоплено в крови всего за несколько лет до приезда маркиза, преследования католиков и униатов или принудительное «лечение» П. Чаадаева – все это читатель легко перенесет на свой собственный опыт.

5. Возвращаясь к п. 1 и «главной идее» книги, упомянутой в нем: «Россия…» де Кюстина – вовсе не о Московии! И сегодня я уверена, что все кастрированные, искаженные или полностью приписываемые маркизу «цитаты», гуляющие по интернету и, по лени ли, глупости или злокозненности авторов, украшающие статьи и книги, служат одной цели: увести читателя от этой главной идеи, скрыть ее под ярким покрывалом хлестких и точных маркизовых афоризмов и формулировок, уличить его в «русофобии»1. Книга – о Европе, о политике Европы по отношению к Московии. Это испуганный вопль очевидца, заглянувшего в глаза чудовищу, которое видит свое историческое предназначение в уничтожении целого континента с его тысячелетней культурой; книга – отчаянная попытка изменить, наконец, политику соглашательства и умиротворения монстра.

Труд маркиза – доказательство неизменности политики Батыя, унаследованной кремлевскими тиранами, и у Европы нет никаких оснований надеяться, что политика эта изменится в обозримом будущем.

Сегодня мы можем только подивиться правоте и прозорливости автора.

 

Несколько замечаний.

1. Чтение предлагаемых цитат не освобождает от ознакомления с первоисточником!

Судя по тому, что цитата, приведенная в начале, в оригинале отсутствует целиком и полностью, книгу не читали ни цитирующие ее авторы, ни редакторы, допустившие свободное хождение цитаты, ни читатели, авторов тех не опровергнувшие, редакторов не посрамившие. А напрасно. Книга хороша не только текстом, не только фактами, не только стилем изложения, но и, не в последнюю очередь, комментариями российского издателя, ссылками на критиков и пояснениями особенностей политики тогдашней администрации. Приведу лишь один пример. По прочтении книги Николай I высочайше повелеть соизволил написать опровержение – факт, ни тогда, ни сегодня никого в Московии не удивляющий. Факт, однако, неопровержимо доказывающий рабскую сущность Московии как идеи, как социального феномена – т. е. доказывающий правоту автора2.

2. Я долго размышляла о том, как именно, в каком порядке подать цитаты – появления их в тексте или разделенными по темам («Нация», «Менталитет», «Законы», «Гигиена», «Искусство» и т. д.). Совершенно очевидно, что оба вида подачи материала имеют право на существование и воплощение, оба несут в себе достоинства и недостатки. Все зависит от конечной цели потребителя, от того, как мой читатель будет использовать материал. Способ раздела по темам, при всей его наглядности, показался мне не совсем подходящим по следующим причинам. Во-первых, не все цитаты относятся к Московии, не все политичны или социальны. Ниже приведены мысли автора о религии, нравах, немецких дорогах, педагогике и пр. Этих последних совсем немного, и разделение их на темы было бы ничем неоправданно, или, как красиво выражались во времена маркиза: «разнообразие сих предметов ввели бы нас в подробности бесконечные». Во-вторых, процесс разделения есть ни что иное, как классификация, т. е. навязывание моего разумения читателю – действие, противное изначальному намерению выложить перед публикой «чистые» цитаты, избегая даже курсива. В-третьих, во многих случаях темы переплетаются в одной цитате настолько тесно, что упорядочение ее под одну из них означало бы то самое навязывание моего взгляда, о котором выше. В-четвертых, метод разделения на темы сопряжен еще и с дополнительной работой. Пусть предлагаемый «хронологический» порядок послужит критикам доказательством моей лени. Ведь надо же и им чем-то питаться!

3. В некоторых случаях я привожу слова, вложенные автором в уста своих собеседников. Здесь трудно отделить позиции автора и его героев, тем более что все имена скрыты за (*) и идентификация личностей и, следовательно, их взглядов, затруднена даже для узких специалистов. Я исхожу из того, что автор слышал и запомнил то, что хотел слышать и мог запомнить, то, что так или иначе вызвало рефлексию его мыслей и, следовательно, имеет полное право на место среди его собственных замечаний. В этих случаях я не привожу ссылок или пояснений, кому принадлежит сказанное – читатель легко поймет из текста.

4. Приведены мною и несколько цитат, автору не принадлежащие, но помещенные им в текст. Я нашла нужным поместить их тоже, как иллюстрацию и подтверждение позиции автора.

5. По понятным причинам я не даю ссылок на страницу текста – я пользовалась электронным его вариантом в формате Word. Указываю лишь номера писем.

6. В отдельных случаях – всего нескольких! – я сохранила ссылки на Карамзина, «Историей…» которого пользовался маркиз, описывая эпохи Ивана «грозного», Петра «великого» и др.

7. Не привожу я и пояснения имен – каждый легко найдет их в первоисточнике или интернете, здесь они неоправданно удлинили бы текст.

 

И последнее.

Позвольте совет. Принимаясь за чтение цитат или берясь за первоисточник, совершите над собой усилие: оставьте в стороне эмоции. Это в равной степени относиться как к «оскорбленным» «русофилам», так и к «злорадствующим» «русофобам». Книга маркиза не «за» и не «против» «наших», она – зеркало – холодный лист стекла, покрытый с одной стороны серебром европейского менталитета; то, что читатель видит в зеркале, обусловлено лишь покрытием. Выставляя зеркало, маркиз как бы говорит московитам: «Это – ваше лицо, каким оно отражается европейцу. Либо прекратите полуторавековую болтовню о вашей «европейскости», либо принимайтесь за работу, чтобы стать когда-нибудь европейцами!» Он, по собственному признанию, «простодушно произнес вслух то, что все /…/ скрывают из осторожности», произнес в надежде «побудить умных людей пуститься на поиски лекарства».

Но таковых, к сожалению, ни Московия, ни Европа не дали до сих пор.

И это, пожалуй, самый печальный опыт, какой дает прочтение книги.

 

 

 

 

«Россия в 1839 году»,

 Маркиз Астольф Луи Леонор де Кюсти?н

 

ТОМ I

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ИЗДАТЕЛЯ О ВТОРОМ ИЗДАНИИ (1843)

 

«только правда способна вызвать такую вспышку гнева; объедини все путешественники мира свои усилия, дабы представить Францию страной идиотов, их сочинения не исторгли бы из уст парижан ничего, кроме веселого смеха; больно ранит лишь тот, кто бьет без промаха»

«я уступил бы мелочным требованиям моды и стал сочинять бесцветные сказки в лучших традициях любительской дипломатии»

«что сталось бы с историей, если бы ее творцы замолкали из страха быть обвиненными в нескромности»

«Путешественник не только не сгустил краски и не преувеличил размеры зла, но, напротив, боясь, что ему не поверят, умолчал о множестве достоверных фактов, куда более отвратительных, нежели те, что приведены в его книге. Итак, его изображение русских и их правительства — портрет, схожий с оригиналом, но смягчающий его черты; щепетильность и беспристрастность автора так велики, что он пренебрег всеми историями и анекдотами, слышанными от поляков»

«/…/ книге, которой я страшусь не из трусости, а из сознания собственной слабости; выходить на бой с колоссом, с которого я намереваюсь сорвать маску /…/ — предприятие слишком дерзкое /…/» ( из письмаВиктору Гюго, 20 декабря 1841  г., иб)

«Если рассказанные мною факты ложны, пусть их опровергнут; если выводы, которые я из них делаю, ошибочны, пусть их исправят /…/ но если книга моя правдива, мне, надеюсь, позволительно утешать себя мыслью, что я достиг своей цели, состоявшей в том, чтобы, указав на болезнь, побудить умных людей пуститься на поиски лекарства»

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Девиз путешественника — видеть, чтобы знать»

«Когда иссякает источник рассуждений, начинают бить ключом чувства»

«российскому императору роль земного главы Церкви подобает более, нежели римскому прелату? Русские обязаны верить в это, но верят ли они на самом деле? И верите ли вы, что они в это верят? А ведь именно эту религиозную истину проповедуют они ныне полякам!»

«Я желал бы послать в Россию всех христиан, не принадлежащих к католической церкви, дабы они увидели, во что превращается наша религия, когда ее проповедует национальное духовенство в национальном храме»

«покинуть вселенскую церковь ради некоей политической церкви — значит не просто заблуждаться, но отринуть веру, уничтожить самое ее основание»

«Если сегодня Россия — одно из любопытнейших государств в мире, то причина тому в соединении крайнего варварства, усугубляемого порабощенным состоянием Церкви, и утонченной цивилизованности, заимствованной эклектическим правительством у чужеземных держав»

«смешанное правление (конституционная монархия, иб) более всего благоприятствует расцвету промышленности, обеспечивает людям наибольший уют и достаток; оно вдохновляет человеческий ум на открытия в сфере практической, наконец, оно дарует человеку независимость по закону, а не по доброте душевной»

«эти жители Востока настолько привыкли курить и вдыхать фимиам, настолько привыкли верить льстивым речам, какими они тешат друг друга, что обратят внимание лишь на хулу. Всякое неодобрение кажется им предательством; всякую жестокую истину они именуют ложью»

«они заставили меня по-новому взглянуть на монархическую идею и предпочесть деспотизму представительное правление; уже один этот выбор оскорбит их»

 

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

«Увидев русских царедворцев при исполнении обязанностей, я тотчас поразился необычайной покорности, с какой они исполняют свою роль; они — своего рода сановные рабы /…/ в поведении всей свиты цесаревича, как господ, так и слуг, видны привычки челяди. /…/ здесь господствует бескорыстное и безотчетное раболепство /…/ смесь надменности с низостью»

 

ПИСЬМО ВТОРОЕ

«Благодаря содержащимся в отличном состоянии дорогам, продуманной таможенной системе, превосходному управлению эта страна (Германия, иб), колыбель протестантизма, сегодня опережает нас в том, что касается материальной цивилизации; здесь царит некая чувственная религия, сделавшая своим Богом — человечество. /…/ нация может быть счастлива и не помышляя о Боге»

«Во всех деревнях (Германии, иб) музыка служит средством воспитания народа и одновременно источником развлечения: в каждой церкви есть орган, в каждом приходе — школьный учитель, знающий нотную грамоту. В воскресенье он учит крестьян пению, аккомпанируя им на органе; благодаря этому жителям самых отдаленных уголков знакомы шедевры итальянской и немецкой старинной музыки»

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

«разве становится главарь банды порядочным человеком оттого, что сообщники однажды взбунтовались и прикончили его? Ложное великодушие ведет к неправому суду»

«В наши дни, повинуясь ложной чувствительности, люди беспристрастности ради ставят на одну доску добро и зло; дабы лучше устроиться на земле, они разом отменяют и небеса, и преисподнюю! Дошло до того, что наше поколение почитает преступлением одну-единственную вещь — осуждение преступника, восхищается только одним — отсутствием убеждений. Ведь иметь собственное мнение — значит погрешить против справедливости… не суметь понять другого человека. А нынешняя мода велит понимать всех и вся.

Вот до каких софизмов довело нас так называемое смягчение нравов, смягчение, представляющее собой не что иное, как величайшую нравственную неразборчивость, /…/ постоянно возрастающую жажду чувственных наслаждений»

 

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ

«страна, которую ее жители покидают с такой радостью и в которую возвращаются с такой неохотой, — дурная страна»

«путешественников /…/ легкомысленных по лености ума»

«Нет человека, который не старался бы оспорить мнение, сложившееся у чужестранцев о его нации»

«Великолепная дорога, уютная, как колыбель» (в Германии, иб)

«потребность в роскоши — следствие благородства нашей натуры, и заглушить ее способно лишь чувство еще более благородное»

«все безобидные суеверия — следствия благородного обычая верить и бояться, неизменно лежащего в основании благочестия и /…/ ставящего человека выше всех прочих созданий Господних»

«у протестантов /…/ религия содержит в себе только «хлеб».

 

ПИСЬМО ПЯТОЕ

«я охотно расписываюсь в почтении к теории Монтескье. Мое настроение и мои способности настолько подвержены влиянию климата, что я не могу сомневаться и в его влиянии на политику»

Прим. 112 «В каком-то смысле можно сказать, что испытываем мы только то, что желаем испытать, а ведь желать — это самое сложное; с помощью воли мы способны на все, но не в нашей власти повелеть себе обрести волю, а это значит, что мы не способны ни на что»

«Навязать нациям правление большинства — значит отдать их в распоряжение посредственностей»

«людьми можно управлять либо с помощью страха, либо с помощью убеждения»

«поступок убедительнее слова»

«цивилизация, имеющая за плечами на тысячу лет больше, создала нравы, несравнимые с нравами русских»

«слово русского человека крайне ненадежно»

«дух хитрости, наследие лживой византийской культуры, царит среди русских и даже определяет собою всю общественную жизнь империи царей, удачливых преемников Батыевой гвардии. Абсолютный деспотизм, какой господствует у нас, установился в России в ту самую пору, когда во всей Европе рабство было уничтожено. После нашествия монголов славяне, до того один из свободнейших народов мира, попали в рабство сначала к завоевателям, а затем к своим собственным князьям. Тогда рабство сделалось не только реальностью, но и основополагающим законом общества. Оно извратило человеческое слово до такой степени, что русские стали видеть в нем всего лишь уловку; правительство наше живет обманом, ибо правда страшит тирана не меньше, чем раба. /…/ в России всякая речь есть выражение религиозного или политического лицемерия»

«князья и народы /…/ вымещают зло на невинных жертвах; они мнят, что их сила — в чужих мучениях»

«С точки зрения правоверных русских, эти зверства (подавление Польского восстания 1830-31 г., иб) достойны величайшей похвалы; сам Святой Дух нисходит на самодержца и возносит его душу превыше человеческих чувств, а Господь благословляет исполнителя его высших предначертаний; по этой логике, чем больше варварства в поступках судей и палачей, тем больше в них святости»

«У Рима и у всех, кто связан с Римской церковью, нет врага более страшного, чем московский самодержец»

«Когда наша космополитическая демократия принесет свои последние плоды, внушив целым народам ненависть к войне, когда нации, именуемые светочами просвещения, обессилеют от политического распутства и, опускаясь все ниже и ниже, впадут в спячку и сделаются предметом всеобщего презрения, вследствие чего всякий союз с этими обеспамятевшими от эгоизма нациями будет признан невозможным, тогда рухнут преграды, и северные орды вновь хлынут на нас, тогда мы падем жертвами последнего нашествия — нашествия не темных варваров, но хитрых и просвещенных властителей, знающих больше нас, ибо наши собственные злоупотребления научат их, как можно и должно править. Провидение неспроста копит столько бездействующих сил на востоке Европы. Однажды спящий гигант проснется, и сила положит конец царству слова. Тщетно станут тогда обезумевшие от ужаса поборники равенства звать на помощь свободе древнюю аристократию; тот, кто берется за оружие слишком поздно, тот, чьи руки от долгого бездействия ослабели, немощен. Общество погибнет оттого, что доверилось словам бессмысленным либо противоречивым; тогда лживые отголоски общественного мнения, газеты, желая во что бы то ни стало сохранить читателей, начнут торопить развязку, хотя бы ради того, чтобы еще месяц иметь о чем рассказывать. Они убьют общество, дабы питаться его трупом»

«Пусть даже Россия не пойдет дальше дипломатических притязаний и не отважится на военные действия, все равно ее владычество представляется мне одной из опаснейших вещей в мире. Никто не понимает той роли, какая суждена этому государству среди европейских стран: в согласии со своим устройством оно будет олицетворять порядок, но в согласии с характером своих подданных под предлогом борьбы с анархией начнет насаждать тиранию, как если бы произвол был способен излечить хоть один социальный недуг! Этой нации недостает нравственного чувства; со своим воинским духом и воспоминаниями о нашествиях она готова вести, как прежде, завоевательные войны — самые жестокие из всех, — меж тем как Франция и другие западные страны будут отныне ограничиваться войнами пропагандистскими»

«Ум этого народа-подражателя питается чужими открытиями»

 

ПИСЬМО ШЕСТОЕ

«Куда ни посмотри, Россия во всем отстала от Европы на четыре столетия»

«самодержавие открыто присвоило себе духовную власть /…/ которую давно извращало; так создался ужасный союз, неведомый ни одной из современных европейских стран»

«русский деспотизм ни во что не ставит ни идеи, ни чувства, он еще и перекраивает факты, борется против очевидности и побеждает в этой борьбе»

«Удивительная страна, рождающая рабов, коленопреклоненно повторяющих чужие мнения»

«император /…/ способен изменять прошедшее»

«громадная держава, чье влияние Европа, возможно, испытает завтра, так и не сумев постигнуть его причин»

«Правосудия в России не существует»

«От первобытной дикости избавиться можно, от мании же казаться тем, чем ты не являешься, излечиться нельзя»

«Начни я, в самом деле, вести записи, я наверняка вызову подозрения у проницательнейшего в мире правительства, располагающего превосходнейшими шпионами. Приятного в этом мало; итак, придется прятать свои письма, молчать и не подавать виду, что я догадываюсь о слежке»

 

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

«народы, слепо повинующиеся самодержцу, идут по его приказу на огромные жертвы ради ничтожных результатов»

«Национальная гордость /…/ приличествует лишь народам свободным»

«в основе /…/ тщеславия — страх /…/ в основе величия — ловко скрытая низость»

«составная часть, действующая не по своей воле, подобна винтику часового механизма — и вот что в России именуют человеком!»

«на русской границе со всяким чужестранцем обходятся как с обвиняемым»

«У русских чиновников усердие нисколько не исключает беспорядка»

«Это тот же разбой (русские чиновники, иб): если путника ограбили одни бандиты, это никак не значит, что назавтра он не повстречает других, а три дня спустя — третьих, причем каждая из этих шаек сделает с ним все, что ее душе угодно.

Судьба чужестранца-путешественника зависит лишь от характера чиновника»

«за какие грехи Господь обрек шестьдесят миллионов смертных на вечное пребывание в России»

 

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ

«несравненные детали греческой скульптуры, великолепные уловки классического искусства уступили место смехотворному современному украшательству, которое слывет у чухонцев доказательством безупречного вкуса» (об архитектуре Петербурга, иб)

«гостиница его слывет лучшей в Петербурге; это, впрочем, никак не означает, что жить у него удобно и уютно»

«стройке (восстановлению Зимнего дворца после пожара. На работах погибло несколько тысяч человек, иб) постоянно требовались шесть тысяч рабочих; каждый день уносил с собой множество жертв, но на их место тотчас вставали, дабы в свой черед погибнуть в этой бесславной битве, новые борцы, так что потери не были заметны. Меж тем единственной целью стольких жертв было удовлетворение прихоти одного человека! В странах, для которых цивилизация — вещь естественная, то есть давно знакомая, человеческую жизнь подвергают опасности лишь ради всеобщего блага, признаваемого за таковое большинством нации»

«покорство у русских — добродетель врожденная»

«Версаль обошелся во много миллионов, но при постройке его заработали на хлеб столько же французских рабочих, сколько славянских рабов погибли за эти двенадцать месяцев, ушедших на восстановление Зимнего дворца»

«В России монарх может быть любим народом, даже если он недорого ценит человеческую жизнь»

«там, где послушание сделалось условием жизни народа, ничто не может подорвать доверия к власти»

«Знай, русские, что могут извлечь мало-мальски внимательные читатели из рассказа историка-царедворца (Карамзина, иб), чья книга внушает им восхищение, а иностранцам — недоверие, по причине его льстивой пристрастности, они возненавидели бы эту книгу и, раскаявшись в привязанности к просвещению, роднящему их с нынешней Европой, бросились бы в ноги императору, умоляя его запретить все сочинения по истории, начиная с труда Карамзина, дабы их прошлое оставалось покрытым тьмой, равно споспешествующей и покою деспота и благоденствию подданных»

«Итак, вот что писал Герберштейн, возмущенный деспотизмом русского монарха (Ивана III, иб):

«Царь скажет, и сделано: жизнь, достояние людей, мирских и духовных, вельмож и граждан, совершенно зависит от его воли. Нет противоречия, и все справедливо, как в делах Божества: ибо Русские уверены, что Великий Князь есть исполнитель воли Небесной. Обыкновенное слово их: так угодно Богу и Государю, ведает Бог и Государь. Усердие сих людей невероятно. Я видел одного из знатных великокняжеских чиновников, бывшего послом в Испании, седого старца, который, встретив нас при въезде в Москву, скакал верхом, суетился, бегал, как молодой человек; пот градом тек с лица его. Когда я изъявил ему свое удивление, он громко сказал: ах, господин Барон! мы служим Государю не по-вашему! Не знаю, свойство ли народа требовало для России таких самовластителей, или самовластители дали народу такое свойство» (Карамзин. Т. VII. гл. IV.)

«Слово царя всемогуще», — говорят они. Да — но, оживляя камни, оно умерщвляет людей. Несмотря на это маленькое уточнение, все русские гордятся возможностью сказать чужеземцам: «Вот видите, вы три года спорите о том, как перестроить театральную залу, а наш император за один год поднял из руин величайший дворец мира» — и полагают, что гибель нескольких тысяч рабочих, принесенных в жертву высочайшему нетерпению, прихоти императора, выдаваемой за потребность нации, — жалкий пустяк и совсем не дорогая цена /…/. Я, француз, вижу во всем этом одно лишь бесчеловечное педантство. Что же до жителей всей этой бескрайней империи, среди них не находится человека, который возвысил бы голос против разгула абсолютной власти.

Здесь народ и правительство едины; даже ради того, чтобы воскресить погибших, русские не отреклись бы от чудес, свершенных по воле их монарха, — чудес, свидетелями, соучастниками и жертвами которых они являются»

«У нас работа дает человеку жить; в России она его убивает»

«Обо всех русских, какое бы положение они ни занимали, можно сказать, что они упиваются своим рабством»

 

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ

«Этот народ, лишенный досуга и собственной воли, — не что иное, как скопище тел без душ; невозможно без трепета думать о том, что на столь огромное число рук и ног приходится одна-единственная голова»

«Деспотизм — смесь нетерпения и лени»

«Российская империя — это лагерная дисциплина вместо государственного устройства, это осадное положение, возведенное в ранг нормального состояния общества»

«Воздух этой страны противопоказан искусствам: все, что произрастает в других широтах под открытым небом, здесь нуждается в тепличных условиях. Русское искусство вечно пребудет садовым цветком»

«покидаю роскошную гостиницу — снаружи дворец, изнутри позолоченное, обитое бархатом и шелком стойло»

«русские боятся своих старинных памятников и оставляют их в небрежении; памятники эти — свидетели их истории, которую они чаще всего желали бы забыть»

«в здешних краях человек кажется добрым, потому что он равнодушен»

«Русские охотно делают из своих героев святых. Им нравится смешивать воедино устрашающие добродетели своих повелителей и чудотворную мощь их небесных заступников; они стремятся освятить жестокости истории авторитетом веры»

«Я разглядывал гробницу Александра Невского скорее с изумлением, нежели с восхищением; искусства в этом памятнике нет и в помине, но роскошь его поражает воображение»

«явление императора Петра подготовили цари Иваны»

«сидел (Петр I, иб) он на пороге этой хижины, наблюдая, как по его велению созидаются на страх Европе город, нация и история»

«В России религиозная терпимость не имеет опоры ни в общественном мнении, ни в государственном устройстве: как и все прочее, она — результат милости одного человека, способного завтра отнять то, что ему заблагорассудилось пожаловать сегодня»

 

ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ

«В России дозволены лишь те развлечения, что начисто лишены смысла»

«В России разговор равен заговору, мысль равна бунту»

«мысль здесь не только преступление, но и несчастье»

«столицу, не имеющую корней ни в истории, ни в почве»

«Деспотизм, подобный здешнему, представляет собой неисчерпаемый источник наблюдений и размышлений»

«В России всякий правитель — бог»

«Однако, что бы ни говорили эти покорные подданные, что бы они ни делали, восторг их остается принужденным: это — любовь стада к пастуху, который кормит его, чтобы зарезать».

«У народа, лишенного свободы, есть инстинкты, но нет чувств»

«Русское правительство — абсолютная монархия, ограниченная убийством»

«Деспоту /…/ потребны рабы, человек же ищет себе подобных»

«В России единственный дозволенный шум суть крики восхищения»

«Наряд этот был бы неплох, умей они его подать, как говорят наши торговцы, и не отличайся большинство его владелиц уродливой фигурой и отвратительной нечистоплотностью»

«Русские вельможи любят пускать пыль в глаза, поражать роскошью и позолотой; к изяществу и чистоте они равнодушны»

«основа их характера и поведения — хитрость. Никто не вправе упрекать их за эту черту, естественно вытекающую из их положения»

«понятие о справедливости неведомо даже тем из русских, кто лишены какой бы то ни было власти»

«/…/ барину, почитаемому свободным оттого, что он владеет рабами»

«благополучие высшего сословия, — это выгода, которую в странах, устроенных разумным образом, извлекают из тщеславия богачей труженики третьего сословия»

«Я не упрекаю русских в том, что они таковы, каковы они есть, я осуждаю в них притязания казаться такими же, как мы. Пока они еще необразованны — но это состояние, по крайней мере, позволяет надеяться на лучшее; хуже другое: они постоянно снедаемы желанием подражать другим нациям, и подражают они точно как обезьяны, оглупляя предмет подражания»

«Русские сгнили, не успев созреть» (приписано Д. Дидро, иб)

«обычно первым следствием цивилизации является облегчение условий существования»

«кто ничего не может сделать, тому всякое знание — обуза»

«Если народ живет в оковах, значит, он достоин такой участи; тиранию создают сами нации»

«Или цивилизованный мир не позже, чем через пять десятков лет, вновь покорится варварам, или в России свершится революция куда более страшная, чем та, последствия которой до сих пор ощущает европейский Запад»

«Сегодня Франция лает на нас, толком нас не зная, но если завтра она нас узнает, то непременно искусает»

«/…/ лейб-медика, которого, несмотря на его русское происхождение, мне отрекомендовали как человека весьма ученого»

«эти люди (русские врачи, иб) созданы скорее для того, чтобы сочинять летописи, нежели для того, чтобы лечить больных»

 

ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ

«Российские политические порядки не выдержали бы и двадцати лет свободных сношений между Россией и Западной Европой»

«несмотря на получаемое ими поверхностное образование /…/ русские еще не могут считаться людьми цивилизованными. Это татары в военном строю — и не более. Их цивилизация — одна видимость; на деле же они безнадежно отстали от нас и, когда представится случай, жестоко отомстят нам за наше превосходство»

«не выношу людей, которые делают глупости, когда у них есть возможность не делать вовсе ничего»

«В свите императора находился татарский хан — данник России, свободный лишь наполовину /…/ Этот царек-раб, поставленный в двусмысленное положение завоевательной политикой его покровителей, счел уместным явиться на церемонию и просить императора всея Руси принять в число его пажей своего двенадцатилетнего сына, которого он привез в Петербург, дабы обеспечить его будущность»

«здесь всюду просторно; это — преимущество страны, где нет нации»

«в обществе, устроенном так, как это, толпа породит революцию»

«Как ни старайся, а Московия всегда останется страной более азиатской, нежели европейской»

«Петербург подобен огромным строительным лесам; леса падут, как только строительство завершится. Шедевр же, который здесь созидается, принадлежит не архитектуре, но политике; это — новый Византий, который русские в глубине души почитают будущей столицей России и мира»

«искусство это держалось по большей части терпением; секрет его в том, чтобы, худо ли, хорошо ли, подражать другим народам и, не выказывая ни разборчивости, ни вкуса, переносить на свою почву то, что было изобретено в других краях»

«Русские почитают верховную власть как религию, авторитет которой не зависит от личных достоинств того или иного священника»

«комедии под названием «Северная цивилизация»

«Великих результатов нельзя достичь, не пойдя на великие жертвы; единоначалие, могущество, власть, военная мощь — здесь все это покупается ценою свободы, а Франция купила политическую свободу и промышленные богатства ценою древнего рыцарского духа и старинной тонкости чувств, именовавшейся некогда национальной гордостью. На смену этой гордости пришли иные добродетели, менее патриотические, но более всеобщие: человеколюбие, религия, милосердие»

«Здравый смысл нации состоит в том, чтобы угадать и выбрать себе цель в согласии со своим духом, а затем решиться на все жертвы, необходимые для достижения этой цели, поставленной природой и историей. Именно в этом — сила Англии»

«заметил я также и старую царицу Грузии, вот уже три десятка лет как лишившуюся трона. Несчастная женщина бесславно прозябает при дворе тех, кто отнял у нее корону»

«в России я стал демократом, но это не помешает мне оставаться во Франции убежденным аристократом; все дело в том, что крестьянин, живущий в окрестностях Парижа, или наш мелкий буржуа куда более свободны, чем помещик в России»

 

ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ

«на Неве в присутствии всего двора /…/ спущен на воду 120-пушечный корабль /…/ самый большой, какой бороздил когда-либо эту реку» (19 июля 1839 года, иб)

«для поэта молчать значит трудиться»

«механизм управления в моей стране весьма прост; когда бы при наших расстояниях, создающих трудности во всем, правление было сложным по форме, для него недостало бы головы одного человека» (Николай I, иб)

«Русские дорого бы дали, чтобы обзавестись прошлым в несколько веков!»

 

ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ

«русский высший свет всю жизнь занят поисками модных образцов в дальних пределах; случается, русские ошибаются в своем выборе, и тогда из их промашки проистекает весьма странный вид изысканности — изысканность безвкусицы»

«беспрестанная озабоченность общественным превосходством других наций»

«кровь немцев, шведов, ливонцев, финнов — разновидности лопарей, спустившихся с полюса, — калмыков и иных татарских рас влилась в кровь славян»

«Знающие люди отнесли мятеж этот (декабристов, иб) на счет влияния тайных обществ, которые вели в России свою работу со времен союзнических кампаний во Франции и частых поездок русских офицеров в Германию»

«В России еще существует деспотизм, ибо в нем самая суть моего правления; но он отвечает духу нации» (Николай I, иб)

«собственное чистосердечие велит мне верить в искренность других — даже в искренность российского императора»

«Когда государь забавляется, он уже не кажется деспотом»

«Люди, что живут здесь (в Петербурге, иб), пришли из Азии»

«им кажется удобнее и проще презирать весь род человеческий без изъятия»

«В России вещи носят те же имена, что везде, но сами они совершенно иные»

«я не только не желаю еще расширять нашу территорию, но, напротив, хотел бы сплотить вокруг себя население всей России. Нищета и варварство — вот единственные враги, над которыми мне хочется одерживать победы; дать русским более достойный удел для меня важнее, чем приумножить мои владения» (Николай I, 14 лет до Крымской войны, иб)

«Император — единственный человек во всей империи, с кем можно говорить, не боясь доносчиков»

«По характеру, равно как и по убеждению, я аристократ и чувствую, что одна лишь аристократия может противостоять и соблазнам, и злоупотреблениям абсолютной власти. Без аристократии и от монархии, и от демократии не остается ничего, кроме тирании, а зрелище деспотизма будит во мне невольный протест и наносит удар по всем моим представлениям о свободе, что коренятся в сокровенных моих чувствах и политических верованиях»

«подданный, полагающий, будто у него есть права, в глазах деспота — бунтовщик»

«До нынешнего путешествия мои идеи касательно деспотизма были подсказаны наблюдениями, сделанными над австрийским и прусским обществом. Я и не предполагал, что государства эти только называются деспотическими, на самом же деле в них к исправлению государственных установлений служат нравы; я говорил себе: „Тамошние народы, которыми правят деспотически, кажутся мне счастливейшими на земле; стало быть, деспотизм, умеренный мягкостью обычаев, вещь вовсе не такая отвратительная, как утверждают наши философы“; я еще не знал, что такое сочетание абсолютного способа правления и нации рабов.

Нужно приехать в Россию, чтобы воочию увидеть результат этого ужасающего соединения европейского ума и науки с духом Азии»

«Искусства в Петербурге вымуштрованы и производят на заказ интермедии, годные для того, чтобы развлекать солдат в перерывах военных упражнений. Все это более или менее великолепно, устроено по-королевски, по-императорски… — но не увлекательно. Артисты здесь сколачивают богатство; вдохновение их не посещает, богатство и изысканность полезны для талантов, но действительно: необходимы им хороший вкус и свободомыслие публики, которая о них судит. Русские еще не достигли той точки в развитии цивилизации, когда возможно испытывать подлинное наслаждение от искусства. Энтузиазм их в этой области и поныне есть не что иное, как чистое тщеславие, одно из их притязаний. Пусть народ этот обратится к самому себе, прислушается к своему первородному гению, и — коли небо одарило его чутьем к искусствам, — он откажется от копирования и станет производить на свет то, чего от него ожидают Господь и природа»

 

ПИСЬМО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

«люди знающие и, следственно, почитаемые здесь злонамеренными»

«Русские — выходцы из сообщества племен, которые долгое время были кочевниками и всегда отличались воинственностью; они еще не вполне позабыли бивуачную жизнь. Все народы, недавно переселившиеся из Азии в Европу, стоят в ней лагерем, словно турки»

«из-за врожденной неорганизованности и нечистоплотности народа, живущего в этой стране, площади последние сто лет загромождены обломками всякой всячины и нечистотами любого свойства. Вся эта дрянь год за годом копится в русских городах, оспаривая притязания немецких государей, что мнят, будто воистину послужили просвещению славянских народов»

«если и есть у них вещи, какие называются городами и домами, то не потому, что эти вещи им нравятся или они ощущают в них нужду, но потому, что им говорят: их надобно иметь, либо, скорее, терпеть, дабы шагать в ногу с древними цивилизованными расами Запада»

«Бедные экзотические птицы, оказавшиеся в клетке европейской цивилизации, они — жертвы мании или, вернее сказать, глубоко рассчитанных устремлений честолюбцев-царей, грядущих завоевателей мира: те прекрасно знают, что прежде чем нас покорить, следует подражать нам всегда и во всем. Калмыцкая орда, что разбила лагерь в лачугах, окружив скопление античных храмов; греческий город, спешно возведенный для татар, словно театральные декорации, декорации блистательные, но безвкусные, призванные обрамлять собою подлинную и ужасную драму, — вот что сразу же бросается в глаза в Петербурге»

«Природа и история никак не затронули русскую цивилизацию; ничто в ней не вышло из почвы или из народа — прогресса не было, в один прекрасный день все ввезли из-за границы»

«русский находит вкус в рабстве»

«Надо побывать здесь, чтобы узнать, какие размеры может принимать презрение богатого человека к жизни бедняка, и понять, насколько малую ценность вообще имеет жизнь в глазах человека, обреченного жить при абсолютизме»

«на протяжении более чем столетия благовоспитанные русские — знать, ученые, власти предержащие, только тем и занимались, что клянчили идеи и искали образцов для подражания во всех обществах Европы»

«Гений азиатских народов, бродивших по Африке, вряд ли мог быть противен гению других восточных наций, только что осевших в Европе»

«Простите за шутку: мне часто приходит в голову, что было бы весьма предусмотрительно со стороны народов, наслаждающихся прекрасным климатом, поставлять русским топливо для доброго огня. Тогда бы северяне меньше жалели о солнце» (Намек на опасность завоевательных войн, которые Россия начнет вести, повинуясь извечной тяге северных народов на юг. Прим. 191)

«В них мало развита изобретательность, и чаще всего им не хватает механизмов, приспособленных для достижения нужной цели. Народ этот при всем его изяществе и талантах начисто лишен творческого гения»

«Они умны, но ум их подражательный /…/ такой ум все копирует, но ничего не в силах создать сам»

«У всякой угнетенной нации ум склоняется к поношению, сатире, карикатуре; за свое бездействие и унижение она мстит сарказмами»

«Русские по большей части издают неприятный запах, который ощущается даже издали. Люди светские пахнут мускусом, простонародье же — кислой капустой, луком и старыми смазными сапогами. Дух этот устойчив и неизменен»

«подавляющее же большинство их (простолюдинок, иб) на удивление уродливы и до отвращения нечистоплотны»

 

ПИСЬМО ПЯТНАДЦАТОЕ

«он (император, иб) не говорит пахарю или торговцу: «Ты такой же, как я», но дает понять вельможе: «Ты такой же раб, как они; а я, ваш бог, равно недосягаем для всех вас»

«в России слова значат не то, что в других странах. Там, где недостает свободы, нет и истинного величия: в России есть люди титулованные, но нет людей благороднорожденных»

«представьте себе полудикий народ, который построили в полки, не дав ни образования, ни воспитания, и вы поймете, каково моральное и общественное состояние русского народа»

«Однажды московский губернатор /…/ написал ей, что никто не отдает детей в школы; императрица (Екатерина II, иб) отвечала в таких примерно словах: «Дорогой князь, не надо жаловаться, что у русских нет желания учиться; школы я учреждаю не для нас, а для Европы, во мнении которой нам надобно выглядеть пристойно; в тот день, когда крестьяне наши возжаждут просвещения, ни вы, ни я не удержимся на своих местах»

«Между русскими и китайцами есть то сходство, что и те и другие вечно полагают, будто чужестранцы им завидуют; они судят о нас по себе»

«Под всякой оболочкой приоткрывается мне лицемерное насилие, худшее, чем тирания Батыя, от которой современная Россия ушла совсем не так далеко, как нам хотят представить. Повсюду я слышу язык философии и повсюду вижу никуда не исчезнувший гнет. Мне говорят: «Нам бы очень хотелось обойтись без произвола, тогда мы были бы богаче и сильней; но ведь мы имеем дело с азиатскими народами». А про себя в то же время думают: «Нам бы очень хотелось избавить себя от разговоров про либерализм и филантропию, мы были бы счастливей и сильней; но ведь нам приходится общаться с европейскими правительствами»

«Страх в России замещает /…/ мысль»

«там, где нет свободы, нет ни души, ни истины»

«Мы у себя дома несчастны, однако чувствуем, что наше счастье зависит от нас самих; у русских же оно невозможно вовсе»

«По-моему, прежде чем принимать изъявления всенародной любви, следовало бы создать сам народ»

«Либо страну эту живописали до сих пор лишь те, кто по положению своему, по складу характера не мог быть независимым, либо же самые искренние умы, едва оказавшись в России, утрачивают свободу суждений»

«Да и что такое, в конце концов, эта толпа, которую окрестили народом и которую Европа почитает своим долгом простодушно расхваливать за ее почтительную короткость в обращении к своим государям? не обольщайтесь — это рабы рабов»

«Деспотизм выказывает себя открыто и независимо лишь по временам — когда у власти оказываются безумцы или тираны»

«попробуйте посоветовать отменить постепенно в России крепостное право, и вы увидите, что с вами сделают и что скажут о вас в этой стране»

«Прежде чем сравнивать наши два народа, подождите, пока ваш появится на свет»

«Одновременно мне на память приходил праздник, который я сам устроил в Севилье для простых людей; притом что было это при деспотическом правлении Фердинанда VII, истинная учтивость простонародья, свободного если не по закону, то по существу, доставила мне предмет для сравнения не в пользу русских»

«сама нация доселе — всего лишь афишка, наклейка для Европы»

«Торговцы, из которых составится когда-нибудь средний класс, столь немногочисленны, что не могут заявить о себе в этом государстве; к тому же почти все они чужестранцы»

«В стране, где нет правосудия, нет и адвокатов; откуда же взяться там среднему классу, который составляет силу любого государства и без которого народ — не более чем стадо, ведомое дрессированными сторожевыми псами?»

«чтобы примирить мягкость законоуложения и традиционно свирепые нравы, здесь поступают так: когда преступник приговорен к сотне и больше ударов кнута, палач, зная, что означает подобный приговор, третьим ударом из человеколюбия убивает несчастного. Но зато смертная казнь отменена!..»

«Тщетно искал я среди шести-семи тысяч представителей сей фаль— шивой русской нации, что толпились вчера вечером во дворце в Петергофе, хотя бы одно веселое лицо; когда лгут, не смеются»

«ведь я прибыл изучать эту страну в надежде найти здесь лекарство против болезней, которые грозят нам самим»

«Империя эта при всей своей необъятности — не что иное, как тюрьма, ключ от которой в руках у императора»

«Борьба же двух этих законных властей (наследственной и выборной, иб), где одна слепа как сама необходимость, а другая неуловима, словно страсть, порождает гнев тем более бурный, что у адвокатов обеих систем недостает решительных аргументов и они прибегают к одним и тем же понятиям, дабы прийти к прямо противоположным выводам»

«Петербург — это раскрашенная Лапландия»

«Люди в этой стране привыкли жить уныло потому, что сами почитают жизнь ни за что; каждый чувствует, что бытие его висит на ниточке, и каждый делает свой выбор, так сказать, с рождения»

ПИСЬМО ШЕСТНАДЦАТОЕ

«Для исконно русских он (польский коллаборационист, иб) вечно будет предметом зависти и у новых своих господ не вызовет иных чувств, кроме настороженности. Жизнь свою и здоровье он растратит в испытаниях, каким его подвергнут, дабы убедиться в его верности; а затем, в результате, если все наконец убедятся, что на него можно рассчитывать, его станут презирать именно потому, что на него рассчитывают»

«Человеку полувоспитанному никогда не придет в голову оставить гостя одного, чтобы сделать ему приятное /…/ Умение покинуть гостя, не повергая его в шок, есть вершина обходительности и высшее проявление гостеприимства»

«современные руины, возникшие благодаря скорее политике, чем времени. (руины замка в Ропше, где убили Петра III, иб) Однако вынужденное молчание, неестественное уединение, властвующее над этими проклятыми обломками, очерчивают перед нами как раз то, что хотелось бы скрыть; как и повсюду, официальная ложь здесь опровергается фактами; история — это волшебное зеркало, в котором народы, по смерти великих людей, оказавших самое большое влияние на ход вещей, видят бесполезные их ужимки. /…/ Правду не похоронишь вместе с мертвецами: она торжествует над боязнью государей и над лестью народов, ибо ни боязнь, ни лесть не в силах заглушить вопиющую кровь; правда являет себя сквозь стены любых темниц и даже сквозь могильные склепы; особенно красноречивы могилы людей великих /…/ мавзолеи государей, умеют хранить тайну о преступлениях, память о которых связана с памятью о покойном. Когда бы я не знал заранее, что дворец Петра III был разрушен, я мог бы об этом догадаться; видя, с каким рвением здесь стараются забыть прошлое, я удивляюсь другому: что-то от него все-таки остается»

«В кабаках матросы, не вовлеченные в мятеж, прилюдно упрекали гвардейцев в том, что те продали своего императора за кружку пива»

 

ПИСЬМО СЕМНАДЦАТОЕ

«Всякий несчастный случай считается здесь делом государственной важности — ведь это значит, что господь Бог забыл свой долг перед императором. Душа этого общества есть политическое суеверие, которое возлагает на государя заботу обо всех невзгодах слабых, терпящих от сильных, обо всех земных жалобах на то, что ниспослано небесами; когда мой пес поранится, он приходит за исцелением ко мне; когда Господь карает русских, они взывают к царю. Государь здесь ни за что не несет ответственности как политик, зато играет роль провидения, которое отвечает за все: таково естественное следствие узурпации человеком прав Бога»

«До сих пор я полагал, что дух человека уже не может больше обходиться без истины, как тело его не может обходиться без солнца и воздуха; путешествие в Россию вывело меня из этого заблуждения. Истина — потребность лишь избранных душ либо самых передовых наций; простонародье довольствуется ложью, потворствующей его страстям и привычкам; лгать в этой стране означает охранять общество, сказать же правду значит совершить государственный переворот»

«когда от меня скрывают хоть малость, мне видится уже не малость, а нечто гораздо большее»

«Вообразите, какое множество рассказов, споров, всяческого рода суждений, предположений, воплей вызвало бы подобное происшествие (массовая гибель людей в Балтийском море при попытке на лодках попасть на народный праздник в Петергофе, иб) в любой другой стране, и особенно в нашей! Сколько газет объявили бы, сколько голосов стали бы повторять, что полиция никогда не исполняет своего долга, что лодки скверны, лодочники жадны, что власти не только не избавляют от опасности, но, напротив, лишь усиливают ее, то ли по легкомыслию, то ли по скаредности /…/ А здесь — ничего!!! Царит молчание, которое страшнее самой беды!..»

«в Петербурге нет кафе, где можно было бы обсуждать газетные статьи, да и самих газет не существует»

«Кто скажет мне, до чего может дойти общество, в основании которого не заложено человеческое достоинство?»

«чтобы вывести здешний народ из ничтожества, требуется все уничтожить и пересоздать заново»

«Раб боится дурного настроения своего господина и изо всех сил старается, чтобы тот пребывал в спасительной веселости. Под рукой у взбешенного царя — кандалы, темница, кнут, Сибирь, либо, по крайней мере, Кавказ, смягченный вариант Сибири»

«Россия — нация немых; какой-то чародей превратил шестьдесят миллионов человек в механических кукол, и теперь для того, чтобы воскреснуть и снова начать жить, они ожидают мановения волшебной палочки другого чародея»

«Русского простолюдина бьют в жизни так же часто, как и приветствуют»

«Дурное обхождение здесь упорядочено не хуже таможенных тарифов»

«Здесь уважают кастовое достоинство, но до сих пор никто не подумал ввести ни в законодательство, ни даже в обычай достоинство человеческое»

«А вот каково правосудие: чуть дальше на той же улице увидел я конного курьера, фельдъегеря либо какого-то иного ничтожнейшего правительственного чиновника; выскочив из своей кареты, подбежал он к одному из тех самых воспитанных кучеров и стал жестоко избивать его кнутом, палкой и кулаками, удары которых безжалостно сыпались тому на грудь, лицо и голову; несчастный же, якобы недостаточно быстро посторонившийся, позволял колотить себя, не выказывая ни малейшего протеста или сопротивления — из почтения к мундиру и касте своего палача; но гнев последнего далеко не всегда утихает оттого, что провинившийся тотчас выказывает полную покорность»

«Нация, которой управляют по-христиански, возмутилась бы против подобной общественной дисциплины, уничтожающей всякую личную свободу»

«Российский император, подобно Батыю или Тамерлану, обожествляется подданными; закон у русских — некрещеный»

«Ужас, нависающий над каждым, делает покорность удобной для всех: все, и жертвы, и палачи, полагают, что не могут обойтись без повиновения, которое только умножает зло — и то, что чинят палачи, и то, что терпят на собственной шкуре жертвы»

 

ПИСЬМО ДЕВЯТНАДЦАТОЕ

«отречение есть доказательство душевной силы: отказаться по своей воле, прежде чем потерять по чужой — вот в чем кокетство старости»

«для этого несчастного народа император — это Господь Бог, это сама жизнь и сама любовь»

«вся жизнь человека свелась к надежде поклониться государю в благодарность за один его взгляд»

«Чин (штатский, по петровой «Табели о рангах», иб) — это нация, разделенная на полки, это военное положение, на которое переведено все общество, и даже те его классы, что освобождены от воинской службы»

«Петр Великий /…/ пришел однажды к мысли, что паства его чересчур много думает и чересчур независима; в стремлении устранить сию помеху — наиболее досадную для ума /…/ слишком узкого, чтобы осознать преимущества свободы, какую бы пользу ни приносила она нациям и даже правителям их, — сей великий мастер по части произвола, со своим глубоким, но ограниченным пониманием вещей, не придумал ничего лучшего, как поделить стадо, то есть страну, на различные классы, не зависящие от имени отдельного человека, его происхождения и славы его рода; так, чтобы сын самого знатного в империи вельможи мог быть причислен к низшему классу, а сын кого-нибудь из принадлежащих ему крестьян — возведен в один из первых классов, буде на то случится воля императора»

«чин — величайшее из творений Петра»

«Петр I обладал умом проницательным, но недальновидным. /…/ он не нашел ничего лучшего, как использовать приобретенную необъятную силу для того, чтобы с большей легкостью обезьянничать, копируя европейскую цивилизацию»

«русская нация, позже других взошедшая на великую сцену мира, гением своим избрала подражательство, а орудием — подмастерье плотника!» (Петра I, иб)

«Наследники сего законодателя (Петра I, иб) в римском сагуме за столетие добавили к беспомощной привычке подражать своим соседям еще и тщеславное намерение их покорить»

«у них есть чувство собственного достоинства — общественного, ибо человеческое достоинство /…/ в России неведомо»

«Из подобного общественного устройства проистекает столь мощная лихорадка зависти, столь неодолимый зуд честолюбия, что русский народ должен утратить способность ко всему, кроме завоевания мира»

«Беспорядочное честолюбие /…/ может /…/ отбить у нации способность к суждению настолько, чтобы она пожертвовала свободой ради своей победы. Не знай я этой задней мысли, /…/ я бы почел историю России за необъяснимую загадку. Тут возникает главный вопрос: что такое эта мысль о завоевании, составляющая тайную жизнь России, — приманка ли, способная более или менее долго соблазнять грубый народ, или же в один прекрасный день ей суждено воплотиться в действительность?»

«с тех пор как я в России, будущее Европы видится мне в черном цвете»

«Русские лишены научного гения, — добавляют эти мыслители, («политические оптимисты», воображаемые оппоненты автора, иб) — в них никогда не проявлялась способность к творчеству; ум их от природы ленив и поверхностен, и если они и усердствуют в чем, то скорее из страха, чем из увлечения; страх придает им готовность пойти на все, набросать начерно что угодно, но он же и мешает им продвинуться далеко по какой бы то ни было стезе; гений, подобно геройству, по природе отважен, он живет свободой, тогда как царство и сфера действия у страха и рабства ограниченны — как и у посредственности, орудием которой они выступают. Русские /…/ более покорны, чем изобретательны, более склонны к религии, чем к философии, в них больше послушания, нежели воли, и мысли их недостает энергии, как душе их — свободы. Самое для них трудное и наименее естественное — это чем-то всерьез занять свой разум и на чем-то сосредоточить свое воображение, так, чтобы найти ему полезное применение; /…/ они смогут на какой-то миг одолеть всех с помощью меча, но никогда с помощью мысли; а народ, которому нечего передать другим народам, тем, кого он хочет покорить, недолго будет оставаться сильнейшим»

«меня /…/ обвиняют в том, что я преувеличиваю опасность /…/ уговаривая /…/ признать зло, покуда оно еще не стало непоправимым /…/ Я вижу этого колосса вблизи /…/ Мне представляется, что главное его предназначение — покарать дурную европейскую цивилизацию посредством нового нашествия; нам непрестанно угрожает извечная восточная тирания, и мы станем ее жертвами, коли навлечем на себя эту кару своими чудачествами и криводушием»

«Въезжая в Россию, надо свою свободную волю оставить вместе с паспортом на границе»

«вежливость здесь превращается в разновидность слежки»

«Русские до сих пор верят в действенность лжи»

«Большинством русских в их отношениях с жителями других стран движут дикая ревность и ребяческая зависть»

«здесь даже в дружбе есть что-то от слежки»

«русские покуда еще не просвещенные люди, но уже испорченные дикари»

«Петербург был возведен не так для России, как против шведов, и должен был стать всего лишь одним из морских портов, русским Данцигом; вместо этого Петр I выстроил для своих бояр ложу с видом на Европу; заперев в бальной зале своих скованных по рукам и ногам вельмож, он позволил им издали и с завистью взирать в лорнет на цивилизацию, усвоить которую им было запрещено: ведь заставлять копировать — значит мешать сравняться с оригиналом!»

«у нас погибнет сто тысяч человек — а нам и дела нет: зато мы получим европейский город и станем называться великим народом»

ПРАВИЛА, КОИХ СЛЕДУЕТ ДЕРЖАТЬСЯ ВЗОШЕДШЕМУ

/…/

10. «Оставьте все ссоры за дверью; прежде, нежели переступить порог Эрмитажа, все, что входит в одно ухо, следует выпустить в другое. Буде кто нарушит вышеуказанный распорядок и два человека будут тому свидетели, то за каждую провинность принужден будет выпить стакан простой воды (не исключая и дам); независимо от того, прочтет он вслух целую страницу из «Телемахиды» (поэма Тредиаковского); тот же, кто в протяжении одного вечера нарушит три статьи сего распорядка, обязан будет выучить наизусть шесть строк из «Телемахиды»

 

ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ

«Чем провинился Коцебу? Его стали бояться, потому что он открыто выражал свои взгляды, а в России сочли, что не все они равно благоприятны в отношении установившегося здесь порядка вещей»

«Русские — знатоки по части осмотрительности и лжи»

«за мной следят, как следят здесь за всяким иностранцем»

«великолепная стекольная фабрика, потом громадные бумагопрядильни и еще множество других заводов, управляемых по большей части англичанами»

«Человека здесь ценят лишь по тому, в каких отношениях он состоит с властями»

«При всей необъятности этой империи мне в ней мало простора; тюрьма может быть и обширной — узнику всегда будет в ней тесно»

«Повсюду тот же вкус ко всему, что бьет в глаза»

«все здесь живут тем, что внушают другим восхищение, а быть может, зависть»

«В России изобилие — предмет непомерного тщеславия; я же люблю великолепие, только когда оно существует не для видимости /…/ Нации украшателей и обойщиков не удастся внушить мне ничего, кроме опасения быть обманутым; ступая на эти подмостки, в это царство декораций, я испытываю одно-единственное желание — попасть за кулисы, мной владеет искушение приподнять уголок холщового задника. Я приезжаю, чтобы увидеть страну, — а попадаю в театр»

«в областях, прилегающих к столице, население некрасиво; собственно, его даже нельзя назвать русским, ибо здесь множество представителей финской расы, напоминающих лапландцев»

«их меховые шубы выглядят на каждом по-разному, у них есть свой стиль, но гораздо больше от них вони — ничего нет хуже нее, кроме разве господских духов»

«когда же крестьяне видят, что господа либо прислужники господ лгут чаще, чем они сами, то продолжают еще сильнее коснеть в хитрости и низостях»

«варварство раба обличает испорченность господина»

«я только простодушно произношу вслух то, что все здесь скрывают из осторожности»

«В этой стране нечистоплотно все и вся»

«неопрятность у северян, вечно запертых в доме, глубже и отвратительнее, чем у народов, живущих на солнце: девять месяцев в году русским недостает очистительного воздуха»

«Но что вам сказать о женщинах? Все те, что встречались мне до сих пор, выглядели отталкивающе. В этой своей поездке я надеялся увидеть хоть несколько красивых селянок. Однако здесь, как и в Петербурге, они толсты, низкорослы, а платье подпоясывают под мышками, повыше груди, которая свободно болтается у них под юбкой — омерзительное зрелище!»

«столь прочный союз чиновников и правительства внушал мне страх; с содроганием любовался я на молчаливый сговор начальников и подчиненных, имеющий целью истребить любые идеи и даже самые факты»

«вся страна здесь — та же тюрьма»

«здешний образ правления есть всего лишь лицемерная тирания»

«С тех пор как я попал в русскую государственную тюрьму и на себе испытал, насколько невозможно там говорить о вещах, ради которых, собственно, всякий иностранец и приезжает в подобные места, я говорю себе: за такой скрытностью непременно прячется глубочайшая бесчеловечность»

«режим, который основан на таком принуждении и требует для своего поддержания подобного рода средств, есть режим глубоко порочный»

«Россия исполняет свое предназначение — и этим все сказано. Если мерить величие цели количеством жертв, то нации этой, бесспорно, нельзя не предсказать господства над всем миром»

«они ненавидят нас — как всякий подражатель ненавидит образец, которому следует; пытливым взором они ищут у нас недостатки, горя желанием их найти»

«от одного вида его мундира происходит нечто невероятное»

«я никогда не стану восхищаться чудесами, сотворенными страхом»

«за вычетом супа, своеобразие которого переходило всякие границы»

«русские /…/ все вещи делают дурно, но не без роскоши»

«разве для русских важно, чтобы сделанная ими вещь служила по своему назначению? Во всех вещах они ищут лишь одного: известного внешнего изящества, кажущейся роскоши, показного богатства и величия»

ТОМ II

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ

 

«я не вижу никакой разницы между несправедливыми притязаниями народа-захватчика и грабежом разбойника! Единственное отличие преступлений народа от злодеяний отдельных людей в том, что одни приносят большое, а другие малое зло»

«худшая из нетерпимостей есть нетерпимость философская»

«несмотря на стояние на коленях и все внешние проявления набожности, в своих молитвах русские обращаются не столько к Богу, сколько к императору»

«в тяжелые минуты я вспоминаю о Сибири, этой необходимой пособнице московской цивилизации»

«Что станется, когда притеснители выселят из этого уголка земли, где еще недавно процветало рыцарство, цвет старой Европы, самых благородных и отважных ее сынов, в Татарию? Тогда они кончат набивать свой политический ледник и насладятся победой сполна: Сибирь станет царством, а Польша — пустыней»

«в стране, где расстояния, оторванность людей друг от друга, болота, леса и зимы заменяют тем, кто отдает приказания, совесть, а тем, кто эти приказания исполняет, — терпение»

«русская политика в конце концов, растворила Церковь в Государстве, смешала небо и землю: человек, который смотрит на своего повелителя как на Бога, надеется попасть в рай единственно милостью императора»

«Все жестокости, все беззакония, творимые той и другой стороной, — предвестие развязки, и, видя их, можно представить себе, какова она будет. Но в народе, который так угнетают, страсти долго кипят, прежде чем происходит взрыв; опасность час от часу приближается, зло не отступает, кризис запаздывает; быть может, даже наши внуки не увидят взрыва, но мы уже сегодня можем предсказать, что он неизбежен»

«Несчастная страна, где всякий иноземец кажется толпе угнетенных спасителем и олицетворяет правду, гласность, свободу в глазах народа, лишенного всех этих благ!»

«краснейте, ибо тот, кто не восстает всеми силами против политики страны, где творятся подобные несправедливости и где смеют утверждать, что они необходимы, является /…/их соучастником и несет за них ответственность»

«Прощение было бы опасным уроком для столь черствого в глубине души народа, как русский. Правитель опускается до уровня своих дикарей подданных; он так же бессердечен, как они, он смело превращает их в скотов, чтобы привязать к себе: народ и властитель состязаются в обмане, предрассудках и бесчеловечности. Отвратительное сочетание варварства и малодушия, обоюдная жестокость, взаимная ложь — все это составляет жизнь чудовища, гниющего тела, в чьих жилах течет не кровь, а яд: вот неизбежная сущность деспотизма!..»

«дети каторжников тоже каторжники и не нуждаются в образовании» (ответ Николая I жене декабриста княгине Трубецкой на просьбу предоставить возможность хоть как-то образовать детей, иб).

«отмените хотя бы ложь, которая царит во всем, искажает и отравляет все у вас, — и вы тем самым сделаете довольно для блага человечества»

«Родные ссыльных, семья Трубецких, родовитая знать, живут в Петербурге и бывают при дворе!!! Вот дух, достоинство, независимость русской аристократии. В этой империи насилия страх оправдывает все!..»

 

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ

«русские считают, что их удел — творить насилие»

«Едва выбившись из грязи, человек тотчас получает право, более того, ему вменяется в обязанность помыкать другими людьми и передавать им тумаки, которые сыплются на него сверху; он причиняет зло, дабы вознаградить себя за притеснения, которые терпит сам. Таким образом дух беззакония спускается вниз по общественной лестнице со ступеньки на ступеньку и до самых основ пронизывает это несчастное общество, которое зиждется единственно на принуждении, причем на принуждении, заставляющем раба лгать самому себе и благодарить тирана; и из такого произвола, составляющего жизнь каждого человека, рождается то, что здесь называют общественным порядком, то есть мрачный застой, пугающий покой, близкий к покою могильному; русские гордятся, что в их стране тишь да гладь. Раз человек не захотел ходить на четвереньках, надо же ему чем-нибудь гордиться, хотя бы ради того, чтобы сохранить свое право на титул человеческого создания…»

«Если бы мне сумели доказать, что несправедливость и насилие нужны для важных политических целей, я заключил бы отсюда, что патриотизм вовсе не гражданская добродетель, как утверждали доселе, но преступление против человечества»

«Неужели меня станут убеждать, что надо веками зарывать останки этого человеческого скота в землю, дабы удобрить почву, прежде чем на ней вырастут поколения, достойные той славы, которую Провидение обещает славянам?»

«чего ждать от народа льстецов, которому льстит его государь? Вместо того чтобы поднять народ до себя, он сам опускается до его уровня»

«Относитесь с суровостью к тем, кто употребляет свою власть во зло, и со снисхождением к тем, кто страдает, и вскоре вы преобразите ваше стадо в нацию…»

«Вы хотите править всей землей, как то бывало встарь, путем завоевания; вы утверждаете, что с оружием в руках покорите все страны, какие захотите, и потом станете притеснять весь остальной мир. Вы мечтаете подчинить себе все и вся, это и безумно, и безнравственно»

«вера /…/ это единственный свет, который нужен существу, /…/ самой природой обреченному на сомнение»

«несправедливость здесь просто носится в воздухе»

«Зрелище этого общества, все пружины которого оттянуты, как у готового к бою орудия, /…/ страшно»

«если в отравленном тиранией воздухе я задыхаюсь, если ложь вызывает мое негодование, значит, я родился для чего-то другого, потребности моей натуры слишком благородны для обществ, подобных тому, какое я наблюдаю здесь, и я создан для лучшей доли»

«крестьяне меньше всех страдают от отсутствия свободы; они больше всех порабощены, но зато у них меньше тревог»

«единомыслие и незыблемость устоев вознаграждают за самое бесстыдное угнетение»

«Укрепление мощи москвитян принесло цивилизованному миру лишь страх нового вторжения да образец безжалостного и беспримерного деспотизма, /…/. И будь еще этот народ счастлив!.. Но ведь он первый пал жертвой честолюбия, которое питает гордыню его господ»

«они (дома крестьян, иб) похожи на солдатские времянки, только в солдатских времянках не так грязно»

«Слово «жительствовать» предполагает благоустройство, домашность, неведомые этому народу»

«Но не только крестьянки ходят неприбранными. Я видел русских дам, которые путешествуют в самом неприглядном виде. /…/ в гостинице /…/ феи обернулись ведьмами. Вообразите себе юных особ, которых вы видели прежде в свете и которые вдруг явились вашему взору в костюме Золушек, хуже того, в мятых полотняных косынках сомнительной белизны, без шляп и чепцов, в перепачканных платьях, с замусоленными, похожими на тряпки платками на шее, в старых, стоптанных башмаках /…/ путешественниц сопровождала многочисленная прислуга. /…/ челядь, мужчины и женщины, выряженные в старье и рванье, еще более мерзкое, чем у хозяек»

«славянские народы до сих пор живут, как на бивуаке, они еще не усвоили, что для сна нужна особая мебель; европейская кровать кончается на Одере»

«Все леса, какие я видел здесь доселе, лишены деревьев. Их называют лесом, но на самом деле это заросли кустарника, топкие и сирые, над которыми кое-где возвышаются неказистые сосны да редкие березы, чья чахлая поросль только мешает обрабатывать землю»

«На равнинах не видно вдаль, потому что всегда что-нибудь мешает; куст, урочище, дворец скрывают от глаз просторы вместе с завершающей их линией горизонта. Впрочем, ни один пейзаж здесь не запечатлевается в памяти, ни один ландшафт не привлекает взора; никаких живописных очертаний, ровные участки редки, лишены разнообразия, ничем не пересекаются, поэтому они все совершенно одинаковы»

«Когда Торжок неожиданно встает перед взором путешественника, едущего из Петербурга, он производит впечатление лагеря, разбитого посреди пшеничного поля»

«он (смотритель на станции, иб) говорил с весьма серьезным видом и /…/ считал совершенно естественным, что в стране, где государь — это все, царь имеет в своем распоряжении целую дорогу. Король, который говорил «Франция — это я», останавливался, чтобы пропустить стадо овец, и во времена его правления любой путник, пеший или конный, любой крестьянин, шедший по дороге, повторял принцам крови, которых встречал по пути, нашу старую поговорку: «Дорога принадлежит всем»; важны не столько сами законы, сколько способы их применения.

Во Франции нравы и обычаи всегда смягчали политические установления; в России они, наоборот, ужесточают их, и это приводит к тому, что следствия становятся еще хуже, чем самые принципы»

 

 

Окончание в следующем номере