Ефим Гаммер

Визави

Утром его разбудил телефон. Лани взял трубку. Поморщился, выдыхая первое слово.

– Алло! –  выдохнул. Облизал пересохшие губы. –  Это ты, Витор?

– Собственной персоной.

– Ну?

– Ты принял решение?

– Не понял.

– Проснись, балда!

– Ничем другим не занимаюсь.

– Тогда отвечай: едешь?

– Это ты о вчерашнем сабантуе?

– О нём самом!

– Да, посидели-побалдели. Голова до сих пор не своя.

– Я же говорю, балда! Но ничего, могу одолжить свою.

– И что?

– А то самое! Значит, так: входной билет зарезервирую на открытие  выставки. Не перепутай. Музей Израиля, а не шарашкина контора халтурной мазни имени Пупкина. И вали – не опаздывай. На выход с вещами не позже 16.00.

– Шёл бы сам!

– Я на границе с Газой, у разделительного забора. Подняли по тревоге и не отпускают со службы.

– Ладно. Уговорил.

– Тогда давай, Лани, не тушуйся. Прими сотенку капель на опохмел. И заканчивай все земные дела.

Лани положил трубку. Нетвердо двинулся к столу. Но какую бутылку ни опрокидывал, пусто. Где уж тут нацедить сто капелек?

Да, посидели, – мелькнуло в мозгу.

Было всё: весна-лето, подъемы на вершину, падения в пропасть. Чего не было в последнее время, так это всепожирающей любви, когда умри – не хочу, а жизнь эту сволочу.

Эх! – поморщился Лани. – Донимает. Каждое утро донимает.

И такая взяла досада, что впору напиться. Но… ни капли, будто готовил бутылки на сдачу стеклотары. Хлопнуть бы кулаком по столу, но лучше дверью. И хлопнул. Рассыпал перестук шагов по бетонным ступенькам и – на противоположную сторону улицы, под вольготный ветерок – обманный освежитель рта. У входа в кафе-бар «Гармония» выдохнул перегар с присвистом, продул лёгким кашлем горло, чтобы избавиться от изжоги. И взялся за входную ручку. Бац! – внезапный толчок двери. Инстинктивно отпрянул в сторону, ушиб голову, чуть выше виска, о косяк.

– Чёрт! Чтоб тебя! – чуть не выругался, но признал старого приятеля Гришу, с кем некогда учился в универе, и проглотил набежавшие слова матерного значения.

Теперь, если их не залить граммулькой коньяка, будут травить душу, как это часто бывает с невысказанным.

Машинально потёр висок, притомляя пульсики, и как-то неосознанно подумал, что эта боль от удара какая-то знакомая, если, разумеется, допустимо так говорить о боли. Притом, не просто знакомая, а как бы вселившаяся в него и донимающая день ото дня. Отряхнул шальную мысль, прошёл к стойке.

– Как обычно? – спросил бармен, кинув руку к пузатой склянке «Стока».

– Налей «Наполеона». Мне как раз сегодня предстоят великие дела…

– А в поджилках тряско? – сыронизировал бармен.

– И в голове балаган.

– Говорил тебе, жениться давно пора. А ты…

– У меня ситуация. Ты же в курсе. Так что… Любовь отпросилась по малой нужде. Ушла и назад не вернулась.

– Саднит?

– Давит.

– Прими на грудь – отпустит.

Лани поискал глазами, где пристроиться и принять на грудь. Взгляд его запал на девчушке в зелёной шапочке, в углу кафе, чем-то знакомой девушке, причём не случайно, как бывает при встрече в переполненном автобусе. Впрочем, память его устроена таким образом, что он неминуемо вспомнит и случайную встречу, иначе весь день будет донимать нервную систему, подбрасывая тот или иной вариант. Так что…

– Не занято? – спросил Лани, подсаживаясь с коньяком и чашкой кофе к незнакомке.

– Ещё не успели! – приветливо улыбнулась девушка, словно намекая, что есть и другие охотники занять его место.

Но других охотников в ранний час не наблюдалось и на расстоянии ружейного выстрела: все любители выпить и закусить держали в данный момент лишь в мечтах свои тайные желания, отрабатывая смену у кульмана, компьютера или школьной доски. 

– Мы знакомы?

– По вашему виду – да.

– Мне бы в зеркальце взглянуть, – сказал Лани.

– Чего так?

– Определиться с моим, так сказать, видом.

– Вид на море и обратно, – рассмеялась девушка.

– Вы – что? – из Одессы?

– Из Питера.

– Чего же тогда?

– А всё просто. Любви не прекословь, пока она в новинку.

– А если не в новинку?

– Ага, Казанова? Покоритель женских сердец?

– Отнюдь! Ланиэль, если для чужих, и Лани для тех, кто…

– Рядом?

– Правильно поняли. Кстати, как вас зовут?

– Валя.

– Тогда лехаим! Это в переводе с иврита – к жизни!

Лани поднял рюмку. И чуть смутившись, не донёс её до рта. Обернулся к стойке:

– Гарик! Девушке тоже «Наполеона».

Дождался бармена. Чокнулся с Валей. Выпил и, подзаведясь на горячительном градусе, заказал графинчик грамм на триста. Гулять так гулять.

– С утра?

– Ну, коли Казанова… Кстати, имею честь доложить: покоритель женских сердец однажды влюбился в девушку с железными принципами. Теперь на рынке продает гвозди собственного изготовления. И ничего. Обогатился!

– Анекдот?

– Сам сочинил. Я много чего сочиняю. Но вот в отношении вас… Никаких сочинений! Ощущение, будто мы чуть ли не муж и жена. Прямо не знаю, что предположить.

– Реинкарнация?

– Может быть.

– Со мной это не работает.

– А что предложите?

– Живите по совести.

– Совесть всегда при мне, но иногда прячется в таком уголке организма, что в нужный момент её не отыщешь.

– Прозит! – девушка подняла рюмку. – И помните: направляясь в рай, человек нередко ошибается с дорогой.

– Я не ошибусь! Вот вспомнить бы ещё, где мы встречались, и ладушки-лады, Валя.

– На трезвую голову вряд ли вспомните, –  девушка выправила кавалера на правильный курс и с лёгкостью поглотила коньяк.

И что? Словно истину выловила. После второй рюмки, вернее, третьей или четвертой, ему показалось: виделись они не далее, как вчера, и точно в таком же, если не этом, кафе. Глазки – бирюза, вязаная шапочка зелёного цвета, курточка на молнии с простроченными золотой ниткой карманами.

– Вы тут были вчера?

– Зачем это вам?

– Мельтешит, тут мы вчера и познакомились. Как раз в это время.

– Милый мой, посмотрите на меня.

– Не понял.

– Я в утеплённой курточке, в шапочке. Девушка-осень. Не по вашему климату.

– А яснее нельзя?

– Яснее? Мой чемодан за стойкой у бармена – это яснее? А гостиница, что напротив, не принимает. Более того, номер, зарезервированный моим турагентом в Питере, оказывается и не зарезервированным вовсе. Хоть на улицу! Это яснее? А для большей ясности…

– Ясно и без «большей». Вы только с самолёта.

– С него, с родимого.

– И вам негде преклонить голову. Могу предложить…

– Бросая слова на ветер, того и гляди, породишь бурю.

– Не обо мне ли? «А он, мятежный, просит бури».

–  «Увы! Он счастия не ищет», – ­ откликнулась смешком Валя. – А на добавку, это уже без Лермонтова… Поднимаясь на седьмое небо, не забудьте прихватить с собой парашют, чтобы не разбиться при  незапланированном возвращении на бренную землю

– «На земле не успеешь жениться. А на небе жены не найдёшь», – парировал Лани словами из песни. 

И так в душе захорошело, хоть, действительно, махни в небеса. Он  вновь подозвал бармена и попросил закинуть с посыльным чемодан Вали к нему на этаж, а заодно с чемоданом отправить наверх  всё необходимое, чтобы обмыть счастливое знакомство.

– Пойдём? – сказал Вале.

– Пойдём.

Впечатление от квартиры портил винный перегар. Но это смывалось, как полагал хозяин, плазменным телевизором, настроенным на успокоительную музыку. Лани совестливо убрал со стола бутылки, открыл окно. Несколько сконфуженно посмотрел на гостью: что скажет?

– Зато не накурено, – сказала Валя.

– А то! – обрадовался Лани.

– Я из Питера, – пояснила Валя, давая понять: такой беспорядок после тусовки для неё не в новинку.

– Тогда…

Лани не нашел, что сказать, и усадил девушку на диван, за журнальный столик, напротив телевизора.

– О! Да у вас домашний телефон имеется, как по старинке.

– Даже два! Один в спальне!

– Мне тот, что до Питера доведёт. Можно?

– Звоните!

– Какой у вас код международной связи?

– 013. А дальше код Питера. Знаете?

Валя поспешно нажимала кнопки. Но в ответ долгий гудок.

– Воскресенье! – чертыхнулась Валя.

– А у нас рабочий день, – сказал невпопад Лани.

– Чего же пьёте, а не работаете?

– Бросьте! – деланно возмутился Лани. – Работаю. Но на дому.

– Это как?

Лани показал на комп:

– Пишу статьи и рецензии. На книги, выставки, кинофильмы. Я журналист, когда не художник.

– И то, и другое?

– Сегодня журналист. Вечером мне на выставку ехать, писать отзыв. Поедете со мной?

– Сначала соображу, на каком я свете.

– В этом я верный помощник.

– Хотите сказать, сообразим на двоих?

– Понятно, третий сегодня лишний. А вот и он!

В дверь постучали. Посыльный – парнишка лет пятнадцати в очках и сандалиях на босу ногу – внёс в комнату чемодан и коробку плотного картона с припасами для спонтанного застолья.

– Гарик просил передать, коньяк за счёт заведения!

– Спасибо, малыш. Передай и ему от меня…

– Приглашение на свадьбу?

– А что? – Лани вопросительно посмотрел на девушку. – Передадим?

Валя пожала плечами.

– Кто замуж не идёт, того ведут.

– Значит? – посыльный переминался с ноги на ногу. Видно было: игра взрослых в «любишь не любишь» мало его занимала – не футбол. Но делать нечего, необходимо с чем-то вернуться к бармену.

И вернулся с заверением новообращенных жениха и невесты непременно пригласить его на свадьбу.

Тут и телефон зазвонил. Валя схватила трубку.

– Алло! Турагентство? Что? Гарик? Какой Гарик? А…  – поманила пальцем Лани. – Это к тебе.

– Слушаю, – сказал Лани, перехватив трубку. – Слушаю и не понимаю, – сказал, чуть помедлив, спустя полминуты. – Да катись ты со своими предложениями, остряк-самоучка!

Дал отбой. Искоса взглянул на Валю, пряча смешинку в уголках губ.

– Чего это он? – поинтересовалась она.

– Предлагает сходить на распродажу.

– Сейчас?

– Именно! До того, как нырять в кровать.

– Так и сказал. Нырять?

– Он бывший спасатель… на водах. Вернее, летом спасатель, осенью бармен.

– А что за распродажа?

– Пелёнки, распашонки, ползунки. В магазине для новорожденных.

– Подначка?

– Вот-вот, и я ему! Хотя не подумай, мужик он хороший, но…

– И в благодатной почве водятся черви.

– Что поделаешь? Зато без заморочек. И выпивка, и закуска – в долг, расплачиваюсь раз в месяц, в первых числах.

– В Питере на слово не верят, предъяви пластиковую карточку-вездеход.

– У нас это от алмазной биржи. Миллионами ворочают, а расплачиваются словесными обещаниями. Традиция, с незапамятных времен.

– Добавь, еврейских.

– Ты в курсе?

– Прабабушка была в курсе, когда бабушку просвещала.

– Ну, тогда давай за прабабушку. И на брудершафт, раз жизнь продолжается.

Они переплели руки и, отпив коньяку, уже не могли разъединиться, будто склеенные поцелуем. Какая-то неодолимая сила приняла их в объятия и не отпускала.

– Знаешь? – сказал он. – Мне вдруг вспомнилось, что я написал тебе акростих.

– Когда успел?

– Не знаю.

– А что это за зверь такой – акростих?

– Не боись, ручной. Но с причудами. На него надо смотреть сверху вниз.

– А попроще нельзя?

– Ну, это когда первые буквы стихотворения, если смотреть сверху вниз, складываются в имя любимой.

– Обязательно любимой?

– Не дразнись, Валя! Иначе не прочту.

– Всё равно прочтёшь.

Лани протёр пересохшие губы, погружаясь в слова, которые – вот незадача! – убегали из памяти. И удручённо сказал:

– Всё целиком не вспоминается. Первая строфа набегает сразу, а остальные…

– Начни с первой. Остальные догонят.

– Что ж… Но это особенный акростих. В нём в твое имя складываются только первые буквы каждой строфы.

– Не томи.

– Весна в зелёной шапочке

По тонкой топкой просини

Спешит к старушке осени,

Как в стародавней сказочке.

–  Теперь на букву «а».

– А серый волк дальтоником… Дальше не помню. Знаю, что сочинил, и не помню.

– Когда сочинил? Мы только-только познакомились.

– Сейчас и сочинил. Но кажется, вчера, либо позавчера, словом,  вечность назад.

– В прошлой жизни, до реинкарнации?

– Брось. Сама говорила, реинкарнация с тобой не работает.

– Зато стихи со мной работают.

– Тогда лови экспромт.

– Давай-давай, на одном дыхании.

– Весна в зеленой шапочке.

А осень в хмурой просини.

Легко ль сбежать от осени?

Ей-ей, сбегу, как в сказочке.

– Ага! В столбик вырисовывается ВАЛЕ.

– Угодил?

– Экспромтом просто уложил в нокаут.

– Подушку подложить под голову?

– Можно и без подушки.

Проснулся от трезвонящего телефона.

– Алло! – спросонья. – Витор?

– Он самый! Так ты уже едешь? Опоздаешь, зараза! А мне потом шишки снимать с твоей головы!

– Еду-еду, уймись!

– А то Гарик брякнул мне на айфон, что у тебя любовный угар. И ты, как младенец, прикипел к сиске и выпадаешь из связки.

– Уймись, краснобай!  Будто ты не в курсе, что указанный младенец выбрал не ту сиську и сосёт молочко из-под бешеной коровы.

– Шутить изволишь?

– Пытаюсь войти в форму.

– И впрямь, угар. Не потеряй голову. Мне от тебя нужна толковая рецензия. Слов на восемьсот.

– Разводить микробов и придурку ума хватает.

– Этим и займись со своей девушкой, пока не сбежала.

– Чёрт!

Дани чуть не выругался вкрутую, внезапно осознав, что рядом с ним в спальне нет Вали. Казалось бы, об этом стоило подумать в первую секунду, но отчего-то  не подумалось. Сбежала? Что за глупости? Подобное может случиться во сне, но не наяву. Где же она?

Из ванной комнаты донеслось журчание воды. И сердце отпустило.  Боль, с которой оно было плотно знакомо, откатила в прошлое, в тот проклятый день, когда резкий телефонный звонок разделил его жизнь на две половины. Звонил командир КПП, сказал, что Лея, его жена, погибла от взрыва самодельной бомбы во время досмотра палестинки, направляющейся на приём в иерусалимскую больницу «Шарей цедек» – «Ворота справедливости», в переводе на русский.

Подумалось: много ли человеку нужно для неизбывного горя? Один телефонный звонок. А для неизбывного счастья?

Наверное, кощунственно прозвучит, но журчание воды в душевой, означающее присутствие Вали в его жизни, одаривало ощущением счастья. Не мимолётной радости, а именно счастья. И представлялось: это счастье уже не обманет, не взорвется в секунду, как самопальная бомба, не усеет окровавленными осколками последующие годы. Валя, обернутая до колен в махровое полотенце, выглянула в проёме двери:

– Как я тебе?

– Главное, что ты со мной!

– Признание в любви?

– Мне без тебя теперь никак! – вырвалось у Лани.

Валя присела на кромку кровати, пригрела ладонь на его лбу.

–Температура?

– Жизнь!

– Только не говори мне, что я твоя первая и единственная!

– Ты не поймёшь, Валя!

– Не в том универе училась?

– Причём здесь универ?

– А курс о спонтанной страсти в стенах общаги?

– И общага здесь ни при чём.

– Всё загадками будем? А след от обручального кольца на твоём пальце? Чисто курортник. Поматросил да и бросил.

– Вот я и говорю, не поймёшь ты, Валя!

– Туристка?

– И это… Понимаешь, я ещё не готов с кем-то встречаться.

– Потому не на свиданку позвал, а сразу в постель.

– Брось! Просто не прошло и полгода, как погибла моя Лея.

– Девушка?

– Жена, – Лани приподнялся, губами коснулся женской руки.

– Чего же ты? – Валя отдёрнула руку.

– Я и сам не понимаю. Всё это время я сторонился каких-либо знакомств. А с тобой… С тобой что-то  у меня невероятное. Будто ты и я одно целое. Неразрывное. На века.

– Ага! Надо полагать, вечная жизнь до тебя дозвалась.

– Без иронии, Валя. Я ведь сказал, сам не понимаю.

– А кто?

– Может, Он? Говорят, браки заключаются на небесах.

– Опять реинкарнация?

– Я не о реинкарнации. Я о том, что кто-то на небесах о нас думает.

– Твоя девушка?

– Жена. Даже, если так, Валя, это ничего не меняет в наших отношениях.

– Конечно! Коль скоро ей не довелось вкусить счастья вместе с тобой, она не захотела лишать тебя твоей доли счастья. Ну-ну! Чисто мужская логика.

– Мужская – женская… какая разница? Но согласись, наша встреча не нами спланирована. Сколько совпадений! Будь у меня на столе хоть капелька на похмел, не побежал бы я к Гарику, а сидел за компом и писал статью. Будь твой номер зарезервирован, ты тоже не пошла бы в кафе, а сидела бы в гостинице.

– Да-да. Спасибо, что напомнил. Пора ещё раз позвонить турагенту.

Вале побежала в салон, придерживая за узелок, у горла, сползающее полотенце. Та поспешность, с какой она убежала, занозисто вцепилась в душу, и опять, в который уже раз, почудилось: не то сказал. А как сказать «то»?  И что это «то» из себя представляет? Например, древнего динозавра, жившего до нас за миллионы лет, представишь без видимых усилий. А собственного ребенка, которому оставалось до рождения всего полгода, представить не в силах. Будто катаракта наплывает на глаза, и щупальцы тоскливой боли запускает прямиком в сердце. Кому объяснить? Да и нужно ли? Только хуже будет. Как при таком душевном разладе искать точные слова? Иногда легче рубить сплеча, чем придерживаться правил хорошего тона.

– Валя!

– Что тебе?

– Дозвонилась?

– Занято.

– Значит?

– То и значит, что с места не сойду, пока не дозвонюсь.

– Но нам пора.

– Это тебе пора.

– Как же я без тебя?

– Не канючь. Жил без меня, проживёшь и дальше.

– Но ты не уходи.

– Некуда.

– Вот и не уходи. Дождись меня. Тогда и решим, как жить дальше.

– Ладно тебе, балабол.

Лани влез в одежду: пиджак, джинсы, кроссовки. И кинув на выходе воздушный поцелуй Вале, поспешил к своей «Реношке».

Ключ зажигания, урчание мотора, первая скорость, вторая, и – поехали. «Крепче за баранку держись, шофёр».

Пространство и время – это одно целое, как доказали учёные, по подсказке Эйнштейна. Получается, что когда мы попадаем не в своё время, нам ни в коем случае нельзя строить виллу – отберут тут же. Когда же мы попадаем не в своё пространство, необходимо помнить о своём времени и своём месте в нём, тогда никаких неожиданностей. Иначе – конфуз. На выставке – персональном пространстве маститого живописца – надо помнить себя журналистом, но отнюдь не художником, даже будь им по призванию. Нарушишь правило,  начнёшь толковать о недочётах в композиции, ракурсе, цветовом решении, и  окажешься, того и гляди, нерукопожатым.

Лани правила знал превосходно. Он демонстративно вписывал что-то в блокнотик, стоя у той или иной картины. И вызывал лишь любопытные взгляды творческих коллег, в которых читалось: из какой ты газеты? Но немые вопросы, ясно и курице, остаются без ответа. А на изустные чего не ответить? Не секрет, хотя еженедельник именно так и называется «Секретные новости».

– И давно вы в «Секрете»?

– Порядочно.

– На ставке?

– Фрилансер.

– О новых книгах тоже пишете?

– И о старых.

– Не напишите ли о последней книге Общеровича?

– И впрямь последней?

– Гонорар за мной. И в разы больший, чем обычно.

– А я уже написал. В рубрике «афоризмы на все случаи жизни». Когда этот графоман наконец-то зароет в землю свой талант, это не вызовёт лихорадки кладоискательства.

– Поговорили…

– А то нет…

– И всё же предлагаю на меня работать.

– А как же Витор?

– Вышел в тираж.

– Бросьте! Час назад по телефону…

– Так то час назад… Разве у вас в тачке нет радиоточки?

– Не включал.

– На обратном пути включите.

– Что там?

– Теракт у разделительного забора на границе с Газой. Три резервиста вдребезги.

– Витор?

– Среди них, так передавали по радио.

И тут Лани с какой-то неумолимой ясностью осознал, что его томило с самого утра. Нет, не похмелье, не сопутствующая ему изжога, не какая-то неопределенность в жизни, а чувство беды. Конкретной беды. И не с кем-нибудь из посторонних, известных разве что по имени, а с Витором. Должно быть, поэтому, в тот ранний час, когда он позвонил и предложил сходить на выставку, всё нутро сопротивлялось этому журналистскому заданию, и проще было послать Витора по матушке, чем согласиться. И был бы он жив. Но не послал. Купился на отговорку, что Витору вырваться со службы гораздо сложней, чем ему махнуть в центр Иерусалима. Вот и махнул. Заодно и махнул жизнью старого приятеля.

– Я пойду! – с горечью сказал Лани.

И не прощаясь, поспешил к машине. До пятичасового выпуска новостей оставалось восемь минут. Новости были удручающие. И опять навалилось-надавило, не продохнуть. Одна отдушина – Валя. Только она, только она, и никто другой! Но… Это был удар, дополнительный, повторный, бросающий в оморочь. Ни Вали, не её чемодана. На столе, под бутылкой «Наполеона», записка. «Оказывается, я попуталась с гостиницей. Бегу устраиваться, а то за неявку номер отберут, как сказала моя турагентша».

Ни названия гостиницы, ни адреса.

Нашла крышу над головой, и гуд бай?

Утренняя изжога вернулась вновь. Надо бы воды с содой и капелькой уксуса, но под рукой лишь коньяк.

Коньяк так коньяк!

Утром его разбудил телефон. Лани взял трубку. Поморщился, выдыхая первое слово.

– Алло! –  выдохнул. Облизал пересохшие губы. –  Это ты, Витор?

– Собственной персоной.

– Ну?

– Ты принял решение?

– Не понял.

– Проснись, балда!

– Ничем другим не занимаюсь.

– Тогда отвечай: едешь?

– Это ты о вчерашнем сабантуе?

– О нём самом!

– Да, посидели-побалдели. Голова до сих пор не своя.

– Я же говорю, балда! Но ничего, могу одолжить свою.

– И что?

– А то самое! Значит, так: входной билет зарезервирую на открытие  выставки. Не перепутай. Музей Израиля, а не шарашкина контора халтурной мазни имени Пупкина. И вали – не опаздывай. На выход с вещами не позже 16.00.

– Шёл бы сам!

– Я на границе с Газой, у разделительного забора. Подняли по тревоге и не отпускают со службы.

– Ладно…

И вдруг его охватила оторопь, и какая-то дикая мысль с гвоздевой настойчивостью раз за разом ударила в мозг. Это же было! Было, было! Вчера это было, позавчера, пять дней назад, десять. Каждый день начинается со звонка Витора и заканчивается…  Нет, нет! К чёрту такую вечную жизнь!

Лани и не уловил, когда перешёл на крик.

– К чёрту! К чёрту! Ты меня слышишь, Витор? Иди ты к чёрту со своей выставкой! Мне Валя дороже!

– Какая Валя?

– Моя Валя!

– Меня со службы не отпустят.

– Отпросишься, не впервой.

И бросил трубку. И потянулся к бутылке, и хватанул из горлышка, взахлеб, сбивая напряжение и невероятную боль в мозгу.

Ближе к вечеру его разбудил телефон. Лани машинально посмотрел на часы: 17.15. Взял трубку. Поморщился, выдыхая первое слово.

– Алло! –  выдохнул. Облизал пересохшие губы. – Кто это?

– Гарик! Не признаёшь?

– А-а, Гарик? Ох, и посидели мы вчера. Голову так и ломит.

– Вот и звоню по этому поводу. Не пора ли поправить здоровье? А то проспишь все новости, и выгонят тебя из редакции.

– А что произошло?

– Полчаса назад рвануло терактом у разделительного забора с Газой. Трех резервистов порвало осколками.

– Уже спускаюсь.

У входа в кафе-бар выдохнул перегар с присвистом, продул лёгким кашлем горло, чтобы избавиться от изжоги. Прошёл к стойке.

– Соблазнил? – спросил бармен, кинув руку к пузатой склянке «Наполеона».

– Не то слово. Витор заходил?

– Минуту назад. Прибежал как взмыленный. Со службы, говорит. Времени в обрез. Промочить горло, снять форму, помыться и на выставку.

Лани неосознанно перевёл взгляд в угол кафе, к окну, неподотчетно ожидая увидеть за столиком девушку.

Бармен перехватил его взгляд. И чему-то тайному улыбаясь, сказал:

– Витор её увёл.

– Кого?

– Туристку из Питера. Сама не своя, с чемоданом, и деваться некуда, а тут на подхвате Витор. Хапнул стакан, присмотрелся к подружке и пригласил на выставку.

– А девушка?

– Девушка соблазнилась. Выставка ей очень пришлась по душе.

– Ну и Витор!

– Не промах.

– Твоё здоровье, Гарик!

– Твоё, Лани! – и они сдвинули рюмки. – Куда теперь?

– На кладбище. Лею проведать. Свечку зажечь, пока не стемнело.

 

К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера