Дарьяна Антипова

Нарисуй на небе солнце

Глава I

Стёпа ненавидел чёрных. Они были повсюду. Вон, на соседском участке какую-то фигню возводят, то ли новую сауну, то ли крытый бассейн. Если высунуться до пояса из окна и посмотреть налево — через ещё один соседский заброшенный участок — опять они. Сидят на допотопных «девятках», кругом машины (если эту рухлядь можно назвать машинами) понаставили и музыку свою слушают, слушают, слушают... А там барабаны какие-то играют, потом не пойми чё — то ли гитара, то ли их национальная бандура, название которой Стёпе знать не хотелось.

Он посмотрел направо, где почти до горизонта тянулись коттеджи, и из-за них с гудением взлетали самолёты.

Стёпа уже третью ночь не мог спать: он ворочался с боку на бок в непривычной домашней кровати, и ему снились эти самолёты. Будто он сидит себе, смотрит в ноуте «мемы», которые друзья запостили ему на стену «В Контакте», и вдруг становится темно, земля начинает трястись, гудеть, и Стёпа видит сквозь розовые занавески, как с потемневшего неба спускаются на их участок десантники. И совсем это не русские десантники. Они одеты во всё чёрное, как ниндзя, и в руках у них оружие. Стёпа бросается вниз, падает на крутой лестнице, расшибает колено, там, в комнате, спит его младшая сестрёнка. Ей почему-то всего годик, но она именно в эту ночь спит одна и не замечает, как у её окон тенями десантируются враги. Как ночное небо начинает озаряться жуткими протяжными молниями, наверное, враги обстреливают МКАД, чтобы никто живой из Москвы не выбрался, а вместе с дорогой захватывают и все прилежащие к нему дома. Стёпа бежит, хватает спящую сестрёнку, вытаскивает её прямо с пелёнками из ажурной кровати, видит, как тёмная фигура выбивает окно, а у него самого ноги становятся ватные-ватные, и нужно всего несколько секунд, чтобы добежать до подвала, спрятаться за стиральными машинками, бесшумно, дрожащими руками, стараясь не выронить сестру, закрыть дверь...

Стёпа кричал и просыпался. Скидывал жаркое одеяло с тела и распахивал окно, за которым качалось тёмное, по-осеннему голое дерево. Стёпа уже и не помнил, какое именно, не так уж и долго живут они в этом доме. Вернее, не так долго в нём живёт он.

Где-то за домом зашумели ворота, отъезжающие в сторону, значит, мама всё же её привезла. Стёпа бросился к двери, захлопнул её со всей силы, подбежал к шкафу и налёг на него всем телом. Книги посыпались на пол, снизу закричала бабушка:

— Степан! Ты чего придумал! Ну-ка быстро спускайся вниз!

Ага, щас. В этом доме сильнее Стёпы только его отец, но тот в Питере, по бизнесу. То ли открывать там магазин, то ли закрывать и увольнять тупого директора, который променял отцовскую фирму на участок в глухом лесу с заброшенным заводом и мечтает его подороже продать. Так что отец не скоро приедет, а когда и доберётся до дома, Стёпа уже будет далеко отсюда — вернётся к дедам в родной Екатеринбург.

Забаррикадировавшись, Степан залез на стол, потом на подоконник и, подтянувшись на ветке тополя, забрался по стволу наверх, ногой нащупал крышу, перелез туда и пополз ещё выше.

Мама в машине долго пыталась заехать в ворота. Год как водит, а всё научиться не может,— хмыкнул Стёпа. Автоматические ворота то закрывались, то открывались, мама высовывала руку с пультом из окна, потом хваталась за руль, машина истерично пищала — сзади, в полуметре, был ещё один соседский забор. Через несколько минут, когда у Стёпы уже замёрз живот — всё-таки не лето на дворе, мама вышла из машины, накинув новое пончо на плечи, а с другой стороны машины вышло худое существо в длинном чёрном пальто. Стёпа чертыхнулся, прыгнул обратно на дерево, слез с него и в два прыжка добежал до забора. Подтянулся на руках, кувыркнулся, как их учили в кадетском корпусе, через голову и замер в соседской траве. Мама с новой репетиторшей вошли в дом.

Этот небольшой заросший участок был единственным Стёпиным утешением после возвращения домой. Здесь его никто не искал. Посреди жёлтой, пока ещё яркой травы лежали заплетённые вьюном плиты. Несколько яблонь скрывали участок от чужих глаз. Стёпа сорвал одно яблоко, надкусил звонко, и по губам у него потёк сладкий, холодный сок.

К нему медленно подбрёл пёс. Это был безымянный старый пёс. Он жил на этом участке всего несколько дней, как и Стёпа. Он пришёл сюда умирать, это было ясно сразу. Худые бока нервно дрожали, когда Стёпа водил рукой по костлявой голове и слегка тёр за длинными ушами. Пёс был абсолютно бездомным. Поэтому Стёпа вытащил из карманов джинсов полную горсть всякой ерунды — остатки от печенья, раздавленные на крыше, и чипсы.

— Стёпа! — кричала во дворе мама.— Иди сюда, неприлично же!

— Ну вас всех,— Стёпа принялся за второе яблоко и вздрогнул от холода. Сбежать-то сбежал, да вот, тупая башка, куртку забыл взять.

— Степаааан! Я сегодня видела директора соседнего совхоза, им очень нужны лишние сильные руки! Не выйдешь — пойдёшь к нему работать! Я уже почти договорилась! — кричала бабушка.

— Стёпаааа! — тонким голосом завопил Егорка, Стёпин младший брат.— Выходииии! А то я на твоей гитаре буду играть! Она внизу стоит.

Стёпа заметался по траве. Вот невезуха! Точняк, он чуть ли не всю ночь рисовал маску Джокера и учил аккорды Раммштайн! А Егорка её точно сломает. Или струну порвёт, или уронит на бетонный пол.

— Даже трогать не смей! Убью! — заорал он во весь голос и высунулся из-за забора.

— Вот он! Наш будущий комбайнёр! — воскликнула мама и улыбнулась.— Ты не бойся, Стёпа, мы за тебя досрочно заявление в армию напишем! И подпишем за тебя! У нас там тоже знакомые есть.

Репетиторша оказалась совсем молодой. Откуда мама вообще её откопала? Говорила, что нашла хорошего репетитора из университета. Из-под тонкой шапочки торчал веснушчатый нос и тёмные волосы. Чёрными-чёрными глазищами она с удивлением смотрела на него. Ну и ладно. И не таких видели.

— Прошу вас! — Стёпа демонстративно открыл дверь дома перед репетиторшей и галантно отступил, пропуская вперёд её и маму. Забрал у матери тяжёлую сумку с едой.

— Опять у хачей купила? — строго спросил он.

— Ой, ну хватит уже! В магазине я купила! Какая разница, у кого?

— Не буду их есть!

— Твоя воля. Тогда не тырь шоколадки.

Стёпа хмыкнул. Он уже давно перерос маму головы на три. Ещё годик — и будет ростом с отца. Он всегда был выше своих одноклассников.

Репетиторша неловко стояла в прихожей и оглядывалась. Бабушка в коротких шортах выглянула из кухни, бронзовая от загара.

— Привет! Будете чаю?

— Да, спасибо,— улыбнулась репетиторша и протянула Стёпе руку.— Меня Эля зовут. Привет.

— Просто Эля? Без отчества? На «ты»?

— Да.

— Не...— немного подумав, ответил Стёпа.— Лучше на «вы», так всё-таки серьёзнее.

Стёпа быстро пожал руку и унёс пакет на кухню. Ну совсем ему не хотелось сегодня заниматься английским языком. Да и вообще заниматься. Да ещё и за два месяца до дня рождения!

Стёпа посмотрел на часы, затем взял неожиданно тяжёлый рюкзак у Эли и понёс его на второй этаж, показывая заодно и дорогу в свою комнату. Репетиторша медленно шла за ним и смущённо оглядывалась по сторонам.

Перед дверью Стёпа встал и хмыкнул. Он и забыл, что дверь он закрыл изнутри. Совсем забыл.

— Извините... Подождите секундочку.

Стёпа надавил плечом на дверь, затем, как только внутри что-то громко посыпалось на пол, протиснулся в появившееся пространство и через мгновение уже открыл дверь.

— Извините ещё раз... Это моя комната. Здесь мы будем заниматься. Сразу говорю, я английский не знаю. Вы у меня... уже третья. А ещё меня выгнали из... пяти школ. И больше никуда особо не берут. Поэтому я учусь онлайн. Редко хожу в школу сдавать книги или демонстрировать свою персону лично. А это тупо и скучно. И вообще всё это — скучно.

Стёпа пододвинул два стула к большому столу, ткнул на выключатель и поставил на стол ноутбук. Пока Эля садилась и раскладывала какие-то очередные учебники, он запихал книги с пола под кровать ногой. Поставил шкаф на место. Вечером Глория приберёт и расставит всё по своим местам.

— У нас всё вот тут, в инете,— Стёпа подошёл наконец к столу.— И домашку мы тоже по инету делаем. А вы со мной домашку будете выполнять, да?

Эля осторожно опустилась рядом на стул. Видно было, что она стесняется. Сколько же ей лет?

— А что вы в школе проходите? Это для тебя слишком сложно? — Наконец спросила она и взглядом показала на стопку учебников.— Какие у тебя любимые предметы?

— У меня нет любимых предметов. Всё — скука и суета сует.

— Ну, это понятно...

— Чё вам понятно?

— Что английский ты не любишь.

— А зачем его любить?

— Ну...— протянула Эля и откинулась на стуле.— Это же не правила. Это — язык, который тебе открывает дверь в мир. И ещё — это очень эротичный язык.

— Чего? — Спросил Стёпа и хихикнул.

— Ничего. Включай ноут, заходи в контакт. У тебя есть контакт?

— Ну, есть.

— А девушка есть?

— Неа... Но это не того... не потому... просто... я наказан пожизненно, и из этого дома меня никуда не отпускают. Да и не нравится мне никто.

— Чего так?

Стёпа почесал затылок.

— Чё искать-то?

— А какая у тебя любимая музыкальная группа?

— Раммштайн. У меня даже их автографы есть. Показать? — осторожно спросил Стёпа и прикусил язык.

— Тащи.

— Ааа! Круто! — Стёпа подпрыгнул на месте, взлетел на кровать и стал рыться на верхней полке.— Я их тут прячу от брата. Смотрите! Я прям к ним сквозь толпу! Я прям... первый как выпрыгну! А там охрана! А я...

Эля, улыбаясь, посмотрела на фотографию с четырьмя автографами.

— И как ты им объяснил, что тебе нужно?

— Да просто! Раз — под нос! Меня — раз — под руки охрана. А я — раз!

— А если бы по-английски говорил, то мог бы и на чай напроситься. Ну... или что они там после концертов пьют... Я так однажды... ну, не с Раммштайн... ну неважно.

— Ну да... Но у них нет песен на английском.

— А спорим, что есть. Открывай аудиозаписи. Итак...

Вечером Стёпа слушал Джоан Осборн в наушниках, выстукивая ритм пальцами по столу, и смотрел на тёмные ветви голых деревьев, качающихся на сентябрьском ветру. Приоткрыл окно, и тёмно-какие-то шторы приподняли свои подолы и смахнули тетрадку с английскими упражнениями со стола. Сотик пикнул. Стёпа лениво провёл пальцем по экрану. Открылся контакт.

 



Анастасия


Очень мешаю? ????

 

Кто это, Анастасия?

 



Степан


Скорее не очень

 

С аватарки на него смотрела типичная 14-летняя девчонка, изогнувшаяся перед камерой: одна рука на худом и ещё не сформировавшемся бедре, вторая — у выпяченных губ. Жесть.

 



Анастасия


Хорошо, один вопрос и я отстану...Ты в Москве сейчас?

Степан


А что?

Анастасия


Просто интересно

Степан


Да, в Москве

Анастасия


Спасибо

 

И что это было? Стёпа вставил телефон в планшетник, с которого слушал музыку. Алгебра? Русский? Английский? Что Эля задала учить? Так... English Grammar in Use, страница... сорок шесть. If I do. If I did. Условные наклонения. Опять они. Каждый год учит — каждый год забывает. Хотелось спуститься в подвал, в комнату, которую мать называет «спортзал», и покачать пресс.

Планшетник тоже пикнул и автоматически открыл контакт. Да что ж это за такое? Они сговорились?

 



Александра 


Привет! Можно вопрос?

Степан 


Привет. Можно.

Александра 


Ты с кем-нибудь встречаешься?

 

Стёпа откашлялся. Глубоко вдохнул несколько раз. Спокойствие, только спокойствие.

 



Степан 


Нет. А ты?

Александра 


И я сейчас нет.

Степан 


Почему? Неужели никто не предлагал встречаться?

Александра 


предлагал

он

но

они все были дебилы

только секс интересовал

Стёпа открыл учебник по английскому и начал делать упражнения, автоматически отвечая в чате.

 



Степан 


Понятно.

Александра 


спасибо тебе мася

Степан 


за что?

Александра 


за понимание

 

If we go by bus, it will be cheaper.

If we went by bus, it would be cheaper, but the train is quicker.

Нужно быть вежливым с девушками.

 



Степан 


Обращайся

Александра 


хаха) девушки твоей повезёт

или повезло) )))))))))

Степан 


Ну не знаю

 

Часы на стене щёлкнули. Полночь. А спать не хочется. Ну совсем не хочется! В спортзал теперь не спустишься — весь дом на сигнализации, даже не пожрать. А жрать хотелось. Или пресс покачать? Или всё же пожрать?

 



Александра 


Что ты делаешь?

Степан 


Чай пью.

Александра 


Какой-то особый чай?

Степан 


Да. Бамбуковый.

Александра 


лол и как ты?

Степан 


Вкусно)

Александра 


чё правда)

Степан 


Серьёзно)

Александра


я тоже хочу

Степан 


Я не жадный) Угощу)

Александра 


ахах) спасибо

а можно вопрос?

Степан 


Конечно)

Александра 


а почему у тебя нет девушки?

Степан 


Трудный вопрос...

Александра 


)))))))))) прости если заставила задуматься))))))))

Степан 


не нравлюсь никому, наверное))

Всё хорошо, я люблю думать)

Александра 


как

ты че

ты просто супер

поверь

мне

Степан 


Спасибо))

Иди ложись)) Сон полезен)

Александра 


хаха) спасибо)))))))))) ты чё меня гонишь????????

Степан 


Я тебе желаю сладких, добрых снов)

А не гоню))

Александра 


ахах) спасибо приятно

всё всё всё щас иду

Степан 


Хорошо)

Да что с ними всеми такое?



Глава II

Эля, подобрав пальцами концы скользкой тряпки, потянулась всем телом в дальний угол полки. Да так, что мышцы на животе свело. Большая стопка старых курсовых работ вдруг зашаталась. Эля, цепляясь руками за шкаф, попыталась инстинктивно поддержать их подбородком, но они расползлись прозрачными файлами и рухнули вниз. Эля медленно слезла со стула и села на кафедральный диван двадцатилетней давности. Может быть, даже тридцатилетней давности.

Утро за окнами кабинета начинало звучать завываниями сотни машин в пробках. Поэтому Эля просыпалась каждое утро в 6 утра, чтобы пораньше быть на работе. Она здоровалась с сонным охранником, поднималась по погрызенным временем ступеням института на третий этаж и открывала кафедру.

Эля посмотрела на многолетнюю груду курсовых и контрольных работ по теоретической стилистике, разлетевшихся даже до входной двери, и грустно вздохнула. Всё утро насмарку. Тихо тикали настенные часы, подаренные выпускниками какого-то лохматого года. Что-то шипело в старых трубах у подоконника.

Эля встала, помыла несколько чашек в ледяной воде в туалете, погрузила их в тёмное чрево шкафа и присела у работ. «Может, выкинуть их к чёрту?» — подумала она и подняла несколько книг, свалившихся вместе с папками. Одна из книг была про муравьёв, очевидно, написанная бывшей заведующей кафедрой. Эля полистала книжку и положила к себе на стол. Вторая книга была посвящена английским сказкам. Поглядев на часы и убедившись в том, что ещё есть время прочитать одну сказку, Эля откинулась на диване и включила чайник.

Первая сказка была про английскую игру XVII века. В длинные тёмные вечера аристократы, которым надоело сидеть в замке, играли в прятки. Они тушили весь огонь, прятались за вековыми пыльными шторами и, когда ведущий проходил мимо них, должны были шёпотом говорить «it’s me» и незаметно исчезать в бесконечных коридорах замка. Так, однажды во время этой игры было убито около двадцати английских аристократов кем-то из гостей особняка.

— Ой, какой у вас бардак!

Эля подскочила, но Людмила Валентиновна уже внесла своё большое тело в кабинет. Её ярко-красные губы расплылись по кривой диагонали.

— Это чьи работы, Эльвира? Печникова? Он их хранит? Пылит? — заговорила она медленно, но так, чтобы Эля не успела вставить слова.— Маразм крепчает у нашего профессора? Свои мысли забывает, так перечитывает в работах студентов?

Эля молча отложила книгу, поздоровалась в стену и начала собирать работы, стараясь не смотреть на синее платье, занимавшее половину кафедры.

— Ах, а почему у вашей заведующей нет своей папки? У всех есть, а у неё нет? Я ей сказала, чтобы она с вами поговорила об этом, это даже как-то неприлично — забывать о собственном начальнике!

Эля вежливо и нарочито громко произнесла:

— Мне было сказано, что папка не нужна.

— Ах, бедная моя Ксюша! Как же она в этом гадюшнике будет работать? Такой светлый гениальный человеке! Будет работать с этими вашими... «хачатряно-гаспарянами»? Скажите, как?

Эля потрогала холодной рукой лоб и взяла сумку.

— Никто вашу Ксюшу здесь не трогает. Аспирантка и мечтать не может о лучшем к ней отношении, как здесь! Извините, мне нужно сходить в деканат.

— Вот ты! — Людмила Валентиновна внезапно по своему обыкновению перешла на «ты» и перегородила проход.— Считаешь, что ей нужны советы ваших неудавшихся профессоров-доцентов?

Она ткнула толстым пальцем с красным ногтем в папки преподавателей.

— Да она умнее всех их! Кто они? И кто я! Я! Её научный руководитель! Я — доктор наук! Только у меня на этой кафедре защищаются аспиранты!

Эля умудрилась протиснуться между Людмилой Валентиновной и неработающим ксероксом, вылетела из кафедры, перевела дух и пошла вниз. Но Людмила Валентиновна скрипнула наверху ключами и на удивление быстро догнала её на лестнице.

— Мне тоже в деканат надо, Эльвира. А ты уши на правду-то не закрывай! Где твой начальник? Как всегда её нет. А я каждый день работаю за всех, в деканате сижу, а они выбрали заведующей её! Решили перекроить мой индивидуальный план! Так я ей не дам, слышишь меня?

Эля свернула к преподавательскому туалету и начала трясущимися руками доставать ключи. Людмила Валентиновна стояла рядом, наклонившись, и почти шипела:

— Слышишь меня, пусть она понервничает, пусть попляшет...

— Извините...— cказала Эля и захлопнула дверь. «Ну и денёчек начинается!» — подумала она и, прислушавшись к коридорному шуму и для правдивости нажав на кнопку смыва, вышла наружу.

Сердце стучало в такт убыстряющимся шагам студентов. Прозвенел звонок. Мимо прошёл декан заочного отделения и, поздоровавшись с Элей, всунул ей в руки расписание. Эля подошла к информационной доске, вытащила из сумки припасённое с пятницы объявление о переносе аудиторий и приклеила его к стенке.

— Ой, Эльвира, ты мне была нужна! — бухгалтер кинула ей несколько листов с гербовыми печатями.— Отнесёшь своим?

Эля только кивнула в ответ и, опустив глаза, поспешила спрятаться в аудитории, в которой им должны были читать лекцию.

— Что же вы так смеётесь? — радостно и одновременно сонно крикнул профессор Гаврилов. («Никакой он не профессор, так, доцент, здесь настоящий профессор — только Я!» — пролетело в голове у Эли. Тем же голосом Людмилы Валентиновны.) — Это так только первый курс смеётся, потом они уже не смеются...

Эля плюхнулась в красное кресло в переднем ряду концертного зала, в котором, из-за нехватки аудиторий, занимался их пока ещё большой первый курс.

Эля открыла тетрадь, достала оттуда большие листы с незаконченным текстом и наклонилась над ним:

 


«Так... продолжаю письмо. Вчера посмотрела три фильма подряд, все какие-то депрессивные и маниакальные. Фу, потом спать боялась. Была в институте, сделала ведомость для Александрова для должников с прошлого года, поменяла надпись на табличке на кафедре, теперь заведующая радуется, хотя я там и сделала какую-то опечатку, пришлось переделывать. Нам сегодня снова давали молоко в институте в деканате, скоро выпью. Вчера ещё купила книжку для подготовки к экзамену по Древней истории. Но всё вылетает из головы, да и читать негде, постоянно таскаю её с собой, всё надеюсь открыть. Нам обещали сегодня дать вопросы к экзаменам, но как и всегда, профессор всё забыла. Ещё вчера пили чай с Флешкой, сегодня хотели пить чай вечером с Катькой. Надо будет ещё в комнате убраться, вчера перебирала диски, которые зачем-то с собой привезла из дома, половину выбросила. Понаслушалась всего, так домом пахнуло... Уже хочется тепла и лета. Утром готовила кашу на кухне, вместе с Цоем, он варил борщ. Утром. Борщ».



 


Под монотонный гул задних рядов и голос преподавателя Эля вспоминала, как вчера одноклассники стояли на площадке седьмого этажа у таксофона. На зеркале перед раковиной висела «молитва перед экзаменом по античной литературе».

В первый же день Эля прыгала у плиты в общей кухне и училась готовить сама, а заодно и не бояться тараканов. Они выскакивали из духовки и злобно разбегались по стенам, почуяв запах газа. Эльвира их жутко боялась и подходила к плите, громко стуча ложкой по раковине и стене, чтобы к её приходу между конфорками их осталось поменьше. Её соседки по комнате давили самых маленьких и не таких страшных тараканов.

К ней подошли какие-то девочки, видимо, её будущие сокурсницы. Сияющие глаза, смех. Осторожно спросили, как жить в общаге.

— Хорошо,— ответила Эля. И начала рассказывать о поступлении, о нервных иностранцах на третьем этаже, легенды о Нобеле, Мачо, Медведе, Сталлоне и других.

— А как вас зовут-то? — спросила она на исходе первого часа своих рассказов.

— Рузанна.

— Йондоз.

— Там ещё Эмиля заселили на седьмом.

— Ярослава с Нежданой будут жить вместе на пятом.

— А тебя как зовут? — встречный вопрос.

— Эльвира.

Так и сложилась у них компания, которая теперь сидела в аудитории на первом ряду и откровенно спала.

Эля даже здесь была самой младшей. Она никому бы не призналась, кроме новоиспечённых подружек, что ей всего шестнадцать и что мама отпустила её учиться в Москву. Да и устала она жить с мамой и бабушкой в старом доме. Особенно после всех этих взрывов в столице республики и гибели соседки.

На первом же практикуме по практической грамматике преподавательница заявила, что на их кафедре появляется вакантная должность секретаря. Точнее, методиста по научно-методической работе. Зарплаты почти нет. То есть... как можно назвать зарплатой жалкие 5 тысяч рублей? В аудитории все смеялись, а Эля после пары подошла к преподавательнице и попросилась к ним. На кафедру русского языка. Пусть будет пять тысяч, зато хоть что-то. Из дома всё равно денег высылать не смогут. Что мать вышлет со своей работы библиотекарем? Она получает шесть тысяч. По ценам в их деревне — так Эля ещё и хорошо устроилась. Общежитие почти бесплатное. Обед раз в день бесплатный. До учёбы недалеко, да и обещанный студенческий проездной тоже дешёвый. Как-нибудь да проживёт.

Эля посмотрела в окно. И вновь открыла письмо:

 


«Мам, сегодня ещё и история будет. Надоела мне эта история! Если бы для себя просто так почитать, то конечно! А когда понимаешь, что тебя могут спросить всё что угодно, то от этого начинаешь всё заново перечитывать и сидишь по несколько часов над одним вопросом. Говорят, здесь на Истории Древнего мира всех валят на первой сессии. Очень боюсь. Сегодня ещё и лило как из ведра. Посмотрела фильм „Любит — не любит“, ужасный фильм, стёрла. Тема ужасна. Но композиционно фильм сделан очень даже ничего. Но потом пришли Флешка с Катькой и принесли клёвый фильм, с той же Одри Тоту, которую я не очень люблю. На самом-то деле. Светлый фильм про любовь. Мне нра. Вчера ещё приходила Ульянка, она предлагает поехать летом на фестиваль Пустые Холмы, это под Калугой, но в местах сражений с немцами. Причём священник, который должен был освящать это место для фестиваля (зачем?), отказался это делать, сославшись на то, что там лежат одни немцы (как это он решил, интересно?). Этой осенью там ходят толпы людей с металлоискателями, ищут и находят! — бомбы всякие, железную проволоку, там, по-моему, даже кладбище есть с неизвестными могилами. Вот такое отличное место для фестиваля».


 

Посреди лекции в аудиторию ворвался их новый преподаватель по физкультуре. Прокричав что-то безумное, он вновь исчез, чтобы появиться уже на большой перемене и зачем-то провести перекличку. Наверное, чтобы понять, сколько народу не ходит на его важнейший в Литературном институте предмет. Вооружившись журналом, он начал выкрикивать фамилии. Сначала всё шло нормально. А потом...

— Патова!

— У нас нет такой.

— Значит, не пришла Патова!

— У нас нет на курсе Патовой!

— Я и сам вижу, что нет! Ни на одном занятии не появилась! Прогульщица!

Далее:

— Кобзеева!

— КТО?

— Кобзеева!

— У нас такой нет!

— Я знаю, что её нет! Наверное, с Патовой прогуливает!

И наконец.

— Кайфулин.

— Шайхулин!

— Файхулин?

— Шайхулин!

— Нет, Файхулин! Что, тоже прогуливает? Девочки, кто хотел плавать, но нет купальника, приходите ко мне после занятий!

— Мы вас вчера искали после занятий! — крикнул Кирилл.— Но мы вас не нашли!

— Я всегда бываю в общежитии, в том числе и вчера! Так что вы зря так! Призываю вас ходить на физкультуру! Ребята, которые плохо ходят. Проснитесь! Ребята! Мужчины! Я вас прошу! Будут проблемы! Если у вас есть часы или много часов...

Эля усмехнулась и тихо выскользнула из аудитории.

Стёпа хотел спать. Стёпа хотел есть. Ему нужно было выучить какие-то уроки, но телефон на столе вибрировал беспрестанно.

 



Анастасия


Привет, как жизнь? Как дела?

Степан 


Привет. Супер, твои как?

Анастасия


Тоже отлично)

Как в школе дела? Как тебе вообще школа?

Степан 


Порядок, всё нравится.

Анастасия


Тогда отлично. Что делаешь?

Степан 


Уроки, а ты?

Анастасия


Ничего...

Какой урок сейчас делаешь?

Степан 


Химию

Анастасия


Я наверно со своими вопросами тебя уже достала?

Степан 


Нет

Анастасия


Сделал уроки? Какие вообще задавали?

Анастасия


Чем занят?:)

Степан 


Зеваю, а ты?

Анастасия


???? Я просто печатаю сообщение

Скоро спать то собираешься?

Степан 


Не собираюсь.

Анастасия


Вообще?)

Степан 


Так точно

Анастасия


И почему же?

Степан 


Режим такой

Анастасия


Из за чего? Ты что, ночью куда то ездишь?

И как же ты только высыпаешься...

Странно, днём по тебе вообще не видно, что ты не спишь

Так всё-таки почему? 
Или это секретная тайна?

Степан 


Необъяснимо, но факт.

Анастасия


Но очень странно...

И что тебе помогает, не спать всю ночь?

Степан 


Голова

Анастасия


Я думала ответ будет немного другой, например телефон или кофе или компьютер

И всё же странно, ты вроде бы в школе такой позитивный и ничуточки не усталый. Тебя не раздражает этот график?

Степан 


Ни капельки

Анастасия


И как долго ты живёшь так?

Степан 


Сколько помню

Анастасия


И сколько?

Степан 


Долго

 

Стёпа пытался разучить на гитаре новую песню. Он подключил гитару к комбику, надел наушники, чтобы не разбудить спящий дом, и подбирал мелодию на слух.

 



Анастасия


Ну зачем же... Это тайна останется навсегда не раскрытой...

Я даже не представляю, как ты такой не нервный из за этого

Хорошо, сменю тему...

Как ты относишься к Маслову? 
Просто интересно

Степан 


Кто такой Маслов?

Анастасия


Одноклассник твой.

Степан 


Ему лечиться надо.

Анастасия


Слава богу ты не такой как он.... 
Я тоже так считаю

Какие у тебя интересы?

Хобби?

Степан 


Гитара

Анастасия


Какой жанр музыки любишь?

Степан 


Oomph! — Ich Will Deine Seele

Анастасия


Ничего не поняла. 
На кого поступать будешь?
Кем хочешь стать?

Степан 


Юристом

Анастасия


И как с учёбой? В нашей школе

Степан 


Порядок

Анастасия


Кто родители по профессиям?

Степан 


У отца бизнес, мама филолог.

Анастасия


Есть животное?

Степан 


3 cj, frb

3 собаки

Анастасия


Классно, какие?

Степан 


Понятия не имею.

Анастасия


Почему? Они живут не с тобой?

Степан 


Я породу не знаю

Анастасия


То есть собаки твои, а породы не знаешь?)

Степан 


Ага

Анастасия


Большие собаки-то?

Степан 


Средние

Анастасия


Прям ни у одной не знаешь породу?

Степан 


Породу матери не знаю, а оба других — щенки.

Анастасия


А, теперь ясно.

Как себя чувствуешь? В данный момент.

Степан 


Нейтрально, а что?

Анастасия


Просто интересно, как чувствует себя почти не спящий человек.

В доме живёшь?
В смысле не в квартире.

Степан 


В доме

Анастасия


С кем сейчас в особенности в школе общаешься?

Степан 


С одноклассниками

Анастасия


Только с десятиклассниками?

Степан 


Да

Анастасия


И как они тебе? Знаю, какие-то глупые вопросы

Степан 


Неплохо

Анастасия


Ты ещё не устал отвечать на мои вопросы?

Похоже, что устал.

Степан 


Откуда столько вопросов?

Анастасия


Просто интересно узнать о тебе.

В школе же у меня это всё обсудить не получается)

Ты щас с кем то ещё общаешься? Вдруг я тебе мешаю.

Степан 


Я играю

Анастасия


Во что? Если не секрет?

Степан 


На гитаре.

Анастасия


Хорошо... Тогда замолкаю.

Анастасия


Я тебя бешу? :( так и скажи, я пойму...

Анастасия


Степан.....

Ты можешь сказать правду?

Анастасия


Стёп ответь, я просто обязана знать правду.



Глава III

Это было ещё там, во Владике. В прошлой жизни. Бэн был лысый, высокий. Он учился в штате Пенсильвания, переживал расставание с бывшей девушкой и называл Элю «My Russian Flower». У него был очень красивый почерк, замечательное чувство юмора, маленькая белая собачка, которую он любил больше бывшей девушки. В его комнате на стене висела огромная коллекция экзотичных ножей и винтовок, доставшихся от отца-полицейского. Бэн тоже собирался быть полицейским.

Будучи романтиком, Бэн звонил по вечерам и говорил, как хочет приехать в Россию. Просто познакомиться.

Эля при этих словах расплывалась в улыбке, откидывалась на диване и представляла, как этот красивый стройный парень войдёт в её жизнь и как вдруг она поедет в Америку в гости в штат Пенсильвания. В комнате появилась карта США, но попытка выучить названия всех штатов провалилась.

Когда почти все планы по встрече Бэна были созданы в голове, а экспедиционные маршруты по родному городу и республике начерчены на бумаге в специальной тетрадке, Бэн поехал с друзьями на машине во Флориду на выходные. И пропал.

Эля села писать длинное письмо. На пятой странице мелким почерком бросила на время эту затею и записала диск с любимой музыкой. Получилось два варианта. Один — романтичный, другой — депрессивный и какой-то гнусный.

Романтичный с письмом был на следующий день отправлен в США. А гнусный, провалявшись на столе с месяц, был отправлен другому человеку — Саймону из Англии. Саймон ничем Эльвиру не вдохновлял, писал странные, короткие, сухие электронные послания раз в две недели и ничем не выделялся из толпы временных переписчиков. Тех, которые появились только благодаря желанию выучить английский и которые пишут от силы месяц — два, да и теряются навсегда в джунглях Интернета.

Денег у Элиной мамы на репетитора не было. В школе английский язык то почти не преподавали, то преподаватели увольнялись пачками. Оглядываясь по сторонам, Эля понимала, что без русского и английского языков она никогда не выберется с Кавказа. Не то чтобы её влекла огнями Москва, но прятаться от реальности больше было негде. И Эля погрузилась в литературу, а затем всё чаще и чаще стала приходить к маме в библиотеку и по часу в день копаться в Интернете. Сначала — самоучители по английскому, затем — клубы друзей по переписке. Началось всё с курьёза, Эля получила несколько писем от «single guy» и не ответила им только потому, что не знала таких слов. Она знала только «singer» и «gay», но переписываться с геями-певцами ей почему-то совсем не хотелось.

Она не копировала первые письма с помощью Ctrl + C, а каждый раз каждый день писала их заново. Что её зовут Эля, что ей 15 лет, она живёт в пригороде Владикавказа на берегу реки Терек, воспетой Лермонтовым, русским поэтом из далёкого XIX века, в республике Северная Осетия — Алания и она изучает английский язык самостоятельно, поэтому ищет друзей по переписке.

Через полгода от Бэна пришёл диск с музыкой. Без записки, без нежных слов. Студентка из Беркли, видимо, увлекла его больше, чем Россия и перспектива любоваться на снежные вершины. От Саймона тоже пришёл диск с песнями Мэрилин Мэнсона, Нирваны и Пласибо. Диск был безвозмездно отдан однокласснице на вечное хранение.

Однажды Эля нечаянно назвала Саймона Иосифом, и он обиделся. Они поругались и двадцать дней не общались.

Когда летом Эля наконец-то собралась поступать в институт в Москву, то зачем-то написала об этом Саймону.

 



Анастасия


Привет

Степан 


Привет

Анастасия


Что делаешь? Просто интересно

Интересно было бы с тобой пообщаться хотя бы тут

Степан 


Ничего особенного, а ты?

Анастасия


Тоже...

Через что сидишь? 
К примеру через компьютер. Планшет?

Я так понимаю ты занят?

Степан 


Чуть-чуть, сижу через компьютер.

Анастасия


Я тебе скорее всего мешаю? :D

Степан 


Не то что бы

Анастасия


Очень мешаю?

 

Стёпа три раза ударился лбом о стол и выключил телефон.

Эля остановилась перед объявлениями в институте.

«Ректорат и кафедра физ. воспитания рада видеть вас у объявления! Всем желаем удачного дня и приятных сюрпризов сегодня! Как радостно, что вы пришли в родной институт, несмотря на слякоть, пробки и осеннюю хандру! Вы лучшие студенты, которые у нас были! С уважением и любовью навсегда!» «2-ой курс, пожалуйста, подумайте!!»

Эля поздоровалась с преподавателями на кафедре, несколько женщин сидели вокруг небольшого круглого стола посреди их тесной кафедры и пили чай.

— Здравствуйте, Эльвира! — воскликнула Елена Анатольевна, рассеянно потянувшись за сахаром. При этом папка с контрольными работами с её колен упала на пол.

— Я подниму,— сказала Эля и наклонилась у стола, стараясь протиснуться сквозь стулья.

Раздался стук в дверь, и все обернулись на девушку с короткой стрижкой. Та поправила на переносице очки и улыбнулась.

— Здравствуйте, уважаемые преподаватели!

— Здравствуй — здравствуй, Алёнушка, проходи, поздравляю с окончанием института!

— Ещё год остался, поздравлять особо не с чем! Как у вас дела, Елена Анатольевна? Я хотела с Вами поговорить, если это возможно.

— Сейчас чай допью... Хотя давайте пройдём, точнее, переместимся поближе к окну. Как Ваши дела?

Эля исподлобья взглянула на Алёну и переложила чью-то толстую папку со своего стола на принтер. Вещи лежали повсюду, для пятнадцати преподавателей это помещение было явно тесным. Вот бы шкаф сюда поставить... а лучше два... И по папке каждому преподавателю завести, для контрольных работ, для программ, для отчётов, чтобы всё было красиво и систематизировано. Что для этого нужно сделать? Куда писать заявление? Или требование? У кого подписывать? Кому нести? В какой форме писать?

Пока Эля разгребала завалы на своём новом рабочем месте, она невольно прислушалась к Елене Анатольевне и Алёне. А если произнести друг за другом и быстро: Еленаанатольевнаиалёна. Жесть просто. Говорили они что-то о подготовке к аспирантуре.

Скоро должен прозвенеть звонок на занятие. А отчёт, о котором говорила заведующая кафедрой, так и не написан. А кружки после вечно спешащих преподавателей так и не вымыты. Но сама причастность к институту через эту кафедру уже казалась волшебной. То Эля — обычная девочка из далёкой кавказской деревни, и вдруг — методист кафедры русского языка в московском институте.

— Привет,— раздалось сзади.

Эля вздрогнула и обернулась. Алёна широко улыбалась и протягивала руку.

— Меня Алёна зовут, а ты, видимо, новая хозяйка этой кафедры?

— Типа того...

— Тебе повезло вообще! Это — лучшая кафедра в нашем институте, не чета остальным. А ты на кого учишься?

— На переводчика...

— Итальянского? — радостно воскликнула Алёна.

— Ну да... я хотела на английский поступать, но в этом году только на итальянский набирали, с нуля фактически. Я даже не поняла, как я экзамены прошла.

— Все проходят, у кого мозги есть. Хочешь, помогу с итальянским на первых порах? Я как раз сейчас заканчиваю пятый курс перевода с итальянского, а ты поступила. Здорово! — Алёна даже подпрыгнула, и её светлые волосы взметнулись в разные стороны. Эля завидовала таким лёгким людям с лёгкими волосами. У неё всегда они были настолько тяжёлыми, что к вечеру начинала болеть голова.

— А тебе не лень?

— Нет! После занятий? По четвергам? Или утром? До занятий?

— Наверное...— Эля совершенно опешила от такого поворота событий.— Только я хотела подработку найти... ну, у нас все в Булгаковский музей в кафе официантками устраиваются... я и подумала...

— Пф... Глупости! Записывай телефон. Это мои бывшие ученики. Вроде им сейчас не итальянский, а английский требуется. Потянешь? Мальчика зовут Стёпа.

— Я... Я никогда английскому не учила... я его и сама-то...

— Потянешь! Запомни: никто ничего не знает. Поняла? Тебе сколько лет, кстати?

— Шестнадцать...

— Ой, и много тут вас теперь таких? Выглядишь умнее.

— Половина курса. Спасибо.

Алёна хмыкнула.

— Это всё, что я хотела сказать,— проплыла мимо девочек Елена Анатольевна.— Сейчас пойду за другим куском!

Алёна засмеялась, записала быстро номер телефона на бумажке и с первыми звуками звонка испарилась в воздухе.

На занятие Эля опоздала. Она крутила в руках телефон незнакомых ей людей и сомневалась. Села за крайнюю парту, так, чтобы не попадаться на глаза Олегу Ивановичу, который вёл у них практикум по орфографии, как Эля поняла, тоже профессор с её кафедры, и открыла под партой «Поэтику» Аристотеля. «Мысль — то, посредством чего доказывают существование или несуществование чего-нибудь, или вообще что-нибудь высказывают» — прочитала кем-то до неё выделенную цитату и вздрогнула.

«Целое — то, что имеет начало, середину и конец. Начало есть то, что само, безусловно, не находится за другим, но за ним, естественно, находится и возникает что-нибудь другое. Конец, напротив, то, что по своей природе находится за другим или постоянно, или в большинстве случаев, а за ним нет ничего другого. Середина — то, что и само следует за другим и за ним другое».

Вновь открыла письмо.

 


«Так... на чём я в прошлый раз остановилась? Ага... Ещё девчонки зовут в Крым, говорят, что там красиво. Может быть, скатаемся туда на майские. Советуют поехать в Севастополь. Хочу везде. Всё хочу объехать, только нужно денег заработать за этот год. Я немного начала привыкать к местной жизни. Я мало говорю, больше слушаю. Меня всё удивляет. Многое пугает. Кстати, вчера пришли поздно вечером две девушки с заочки, сказали, что наши преподаватели что-то без меня праздновали вчера вечером, жалели, что меня не было, наверное, было лень посуду мыть самим. Так вот. Говорят, пили за моё здоровье зачем-то, а потом отправили с ними мне в общагу два литра вина, кучу хлеба и какие-то овощи. Теперь у меня полочка в холодильнике полна какой-то еды с барского стола. Ещё на днях ходила в библиотеку, зарылась там в песенники старые и летописи. Что-то оттуда выписываю постоянно и получаю от этого непонятный кайф. Как дома. Посмотрела в полночь «13 друзей Оушена», фильм идёт часа полтора, а я смотрела часа четыре! Потому что раз пять приходила Светка, Цой кормил пловом, ещё кому-то что-то нужно было... Я медленно теряю себя. Не знаю, как это объяснить. Я всегда с кем-то. На учёбе, на кафедре, в метро, даже в общажной комнате. Помнишь, как я могла часами сидеть в саду и смотреть на закат? Или читать книгу под виноградными ветками? Читать, затем смотреть на бабочек, перелетающих с цветка на цветок, замечать, как сверкают у них крылья. Или учить английское стихотворение перед печкой, глядя на огонь? Он прыгал по дровам, красный становился чёрным, а иногда и фиолетовым. Пока я смотрела на огонь, на чистое пламя или на качающиеся ветви за окном, я чувствовала себя живой. Я чувствовала себя частью Вселенной, частью этого мира и Земли. Теперь же я не остаюсь одна. Никогда. Я только улыбаюсь и киваю, поддакиваю, что-то делаю. Механически. И даже когда я на несколько минут остаюсь одна, например, глубоко ночью, когда мои соседки уходят в другие комнаты, чтобы там потусоваться, я не могу сидеть и смотреть в окно. Там — всего лишь Останкинская башня, как Око Саурона, всегда светится. Всегда шумит дорога и перекрёсток. Я включаю музыку в наушниках или чаще всего — компьютер одной из соседок. И смотрю фильмы. Будто даже в эти драгоценные минуты я боюсь остаться сама с собой, наедине со своими мыслями. Либо оказаться в тишине, хотя тишины здесь не бывает, и понять, что мыслей-то и нет. Пустота в моей голове. Так... о чём же это я. Да. О ночи. Часа в два ночи смотрели со Светкой «Другая сторона постели», сидели и ржали. Знаю, ты не одобришь и скажешь, что нужно было спать. Я каждый раз почему-то думаю, запретил бы мне это делать отец или нет. Обычно получается, что да, запретил бы. И я делаю всё наоборот. Да. Нужно было спать. Спать. Но не спится. Очень по тебе и бабушке соскучилась. Вроде на два дня в себя пришла, а теперь опять бессонница. Только будильник — тик-так...»



 


За орфографией следом шла история России: «Да будет так! Да будет так! Да будет так! Все были одописцами. Век такой!» — вещал преподаватель.

Затем быстро закончилась и античная литература: «Сначала хор был хором. Сейчас трудно об этом судить!», «Миф можно съесть!».

Эля снова оказалась на кафедре на большой перемене. Эля сорвалась быстрее всех, еле протиснулась сквозь мечтающих покурить однокурсников, добежала до деканата. Там, приветливо поздоровавшись с секретарём и Людмилой Валентиновной, которая пыталась преградить своим необъятным телом выход, выскользнула наружу уже с листком посещений и, столкнувшись в коридоре c ректором, а затем и с главным экономистом института, взлетела вверх по кривой старой лестнице. Зашла на кафедру и буквально рухнула за свой стол. По правде сказать, иметь своё рабочее место на этой тесной кафедре, где преподаватели ютились на коротком старом диване и на разваливающихся стульях вокруг крохотного стола, было круто. У Эли был и стол, и стул, и компьютер, и даже тумбочка для документов. И слишком много вопросов в голове. Особенно насчёт той кучи бумаг в шкафу у входа... или ещё одной кучи около неработающего ксерокса...

— Я сегодня зачем-то посреди лекции прицепился к грекам — и всё занятие их тревожил по тому или иному поводу,— наливая себе чая, жаловался Александров.

— А мы сегодня заговорили о... ногах...— рылся в пустой коробке из-под печенья Иванов.

— Зачем? — ужаснулась Елена Анатольевна.— Зачем вы стали говорить о ноге и совершили такой варварский акт?

— Вид... женской ноги был в 19 веке таким... скандальным...

— Я бы сказала — волнующим,— добавила Елена Анатольевна и села за стол.— А мужской тем более!

Эля уставилась в чёрный монитор и пошевелила мышкой. К разговорам уставших преподавателей она уже начинала привыкать.

Итак... что нужно... что нужно... Нужно заменить диван. Где же найти в этой помойке на компьютере заявку для хозяйственного отдела? А кто занимается хозяйственным отделом? Как называется человек, который руководит хозяйственным отделом?

Эля в растерянности оглянулась на преподавателей.

— Я подписала-таки договор на издание книги. Она у меня родилась экспромтом, под впечатлением захоронения Суворова! — размахивала руками Евгения Львовна.— Я её писала почти три года! Строка заканчивалась, стих заканчивался... когда-то же он должен закончиться... А книга не заканчивалась! Я три года не могла поставить точку!

— Вам нужно было отложить микроскоп, взять бинокль и посмотреть на книгу издалека,— философски заметил Александров.

— А скоро книга выйдет? — спросила Елена Анатольевна.— Мы с вами обязательно должны будем собраться и хорошенько это дело отметить!

— Хороводы поводим от радости.

— Возьмите хоровод и найдите там всё в зачаточном и не расчленённом состоянии! — ляпнул Александров, и все вдруг разом замолчали. Даже Эля услышала, как её однокурсники возвращаются с обеда в «макдаке» и столовой обратно в институт. Обед... Когда она в последний раз обедала?

До Стёпиного дома она добиралась долго. Сначала до Киевского вокзала с пересадками на метро, в котором она ещё путалась, затем — электричка до Кокошкино мимо Переделкино. Там её встретила Стёпина мама — Анна. На огромной красной машине, из окна которой она приветливо помахала рукой. Эля три раза глубоко вдохнула, набираясь смелости и, широко улыбнувшись, залезла вовнутрь.

— Здравствуйте, меня Анна зовут, мы с вами по телефону общались.

— Да, да, конечно, здравствуйте...

— Надеюсь, вы не замёрзли?

— Да нет. Даже интересно было за пределы Москвы выехать.

— Давайте сразу оговорим цену и время. Вы не против заниматься два часа?

— Два академических или два... нормальных? — от волнения Эля чувствовала, что забывает слова.

— Два нормальных! — засмеялась Анна.— Два раза в неделю по два часа. Вторник и четверг, допустим? В 10 утра?

— А... у меня семинары в это время... Может быть, после обеда?

— Семинары? Вы ведёте? Кто ваши студенты?

Эля с тоской посмотрела на моргающий светофор и вновь глубоко вдохнула. Ей нужна эта работа. Ей нужна эта работа. Пять тысяч рублей в месяц, которые ей планировали платить на кафедре, в Москве просто ничто.

— У меня... группа итальянская и английская. Но... это переводчики, поэтому есть мастера по переводу, по художественному переводу, и есть я... я язык преподаю, чтобы затем студенты работали над переводом.

— Вы говорите по-итальянски? Я всегда хотела учить итальянский! Я уже занималась с вашей Алёной итальянским, она прекрасна, но я после Доминиканы уже всё забыла! Вы позанимаетесь со мной итальянским? Помимо английского со Стёпой?

— Э...— Эля даже похолодела при мысли об итальянском.— Давайте попробуем!

— Ура! Здорово! Вас устроит вторник — четверг в три дня? Два часа со Стёпой, а потом час со мной? Допустим, две с половиной тысячи рублей за Стёпу и две с половиной за итальянский?

Эля удивлённо взглянула на Анну, размахивающую руками и совсем не обращающую внимание на дорогу. Пять тысяч за день. Пять тысяч рублей за день. Пять тысяч в месяц в институте и десять тысяч в неделю за занятия. Придётся учить итальянский быстрее.

— А вам... сколько лет, извините, что спрашиваю,— осторожно спросила Анна и покосилась на Элю.

— Двадцать... один...— пробормотала Эльвира.— Я в шестнадцать лет поступила, в прошлом году закончила, и теперь в аспирантуре.

— Ага,— недоверчиво откликнулась Анна.

На дорогу ушло почти двадцать минут. Распахнулись огромные ворота, и машина въехала на небольшую территорию участка, обнесённого высоким забором. Половину участка занимал трёхэтажный дом. Обычный такой, кирпичный трёхэтажный дом. С закрытым бассейном.

В доме стоял какой-то невообразимый гул. Высокая бронзовая женщина представилась бабушкой, младшая девочка была такой же бронзовой. Как поняла Эля, они только что вернулись из Доминиканы, где недавно купили дом. Средний ребёнок, мальчик, что-то кричал насчёт гитары. Стёпин отец был в отъезде. А сам Стёпа оказался очень симпатичным и высоким парнем. Выше её как минимум на две головы. Примерно её возраста. С тёмными глазами и хитрой улыбкой. «Он — мой ученик, он — мой ученик» — несколько раз повторила про себя Эля и тоже улыбнулась.


Глава IV

Прозвенел звонок на большую перемену, и Эля с Алёной столкнулись в дверях кафедры. Эля вежливо пропустила будущую аспирантку вперёд. На кафедре уже сидела Швецова Галина Анатольевна.

— Нет, вы представляете? — воскликнула она при виде девушек.— Вчера я уходила с работы после четвёртой пары, это было около пяти, и всё было на своих местах! Сегодня вернулась к десяти утра — и в шкафу пусто!

Елена Анатольевна покачала головой и пробормотала «А ведь у нас новый методист всего две недели»...

— Мы сдавали по 200 рублей буквально... Когда мы сдавали деньги на еду, Эльвира, напомните? — продолжала Швецова.

Эля чувствовала, как краснеет.

— Позавчера,— пробормотала она и забилась в угол между «чайным» шкафом и шкафом с научной литературой.

— Нет, вы подумайте, там столько печенья было!

— И шоколад...— сказала Евгения Львовна, роясь в шкафу.

— Вафли, пряники, даже два круассана осталось!

— И шоколад...— повторила Евгения Львовна.

— Даже сахар спёрли! — крикнула Галина Анатольевна.

— Да весь шкаф вычистили, подлецы! Разве так можно? Там же печенья на месяц вперёд было! А теперь мы будем пить остатки дешёвого зелёного чая в пакетиках! Даже без сахара! — Елена Анатольевна устало села за пустой стол.

— Я даже кружки вчера помыла! Все! За всю кафедру! А то чистая посуда кончилась, кто-то даже открыл пачку с одноразовой посудой, лишь бы не мыть за собой чашку! — из папки Швецовой вновь выпали чьи-то контрольные работы.

Стоя у принтера, Эля негромко сказала:

— А почему принтер выдаёт чистые листы?

— Позавчера он полосил, вчера чихал чернилами, а теперь — вот...— Ольга Викторовна демонстративно включила чайник.

— Как обычно Ира делала, когда принтер не хотел работать? Ну... Ира, бывшая методистка? Забыли вы её уже?

— Вот так она делала! — сказала Евгения Львовна, достала картридж и начала трясти его, да так, что из него на ковёр посыпалась чёрная сухая краска.

— О, лучше поставьте его на место. А то теперь у меня даже чай чёрный стал.— Елена Анатольевна чихнула.

— Эльвира, а куда вы звоните, когда у нас техника ломается?

— Я пока ещё никуда не звонила...— тихо ответила Эля.

— Да никуда. Я не помню, чтобы она у вас ломалась,— заявила Алёна.

— Техника у нас постоянно ломается, только мы этого не замечаем. Не могли же мы, в конце концов, за неделю всё из строя вывести, пока Эльвира тут обустраивается? — спросила Евгения Львовна.

— Где же нам теперь печенье искать? — стучала длинными музыкальными пальцами по столу Елена Анатольевна.

— И вы посмотрите! Ладно бы одну печеньку украли, а то все наши баночки вынесли!

— Какие баночки?

— Сахар у нас в коробочке лежал.

— Обычные баночки! — сказала Швецова.— Ну, не баночки, штуки эти, из-под подарочных наборов конфет, в которые Ира печенье кладёт, чтобы оно не засохло.

— А! Из-под «Рафаэлло»? — воскликнула Елена Анатольевна.

— Уже из-под «Рафаэлло»? Вроде на прошлой неделе цветная от новогоднего подарка была?

— Я её поменяла,— вставила Эля и опять ушла в тень шкафа.

— Может, сходит кто-нибудь, узнает у охраны, кто мог ночью забрать с кафедры печенье? — вдруг предложила Алёна.

Эля выползла из сумрака и, оглядываясь по сторонам, по тёмному коридору пошла налево. Сначала постучала в двери деканата.

— Чего тебе? — грубо спросила Наталья Григорьевна, даже не поднимая взгляд от бумаг.

— У нас с кафедры ночью кто-то украл все печенья. На тысячу рублей. Так как покупала я, теперь как-то неуютно стало. Вы не знаете, кто вечером в институте оставался?

— Посмотри расписание заочки.

— Смотрела уже...— вздохнула Эля.

— Тогда пиши на имя ректора заявление о воровстве.

— Воровстве?

— О воровстве печенья. Три года назад мы забыли закрыть деканат и вышли на три минуты, чтобы в чайник воды налить. Приходим, а шубы-то уже и нет!

— Чьей шубы? — ужаснулась Эля.

— А ты догадайся, чьей! А два года назад из деканата исчезла сумка с документами и деньгами. А через день её подкинули обратно. Без денег, так хоть документы вернули. И сумка хорошая, я её в Индии покупала.

— То есть заявление писать?

— Пиши, пиши...— сказала Наталья Григорьевна и снова уткнулась в пропуски студентов.

Тогда Эля пошла обратно к себе на кафедру.

— Нет, слушайте, я уже двадцать лет профессор, доктор наук. Но не помню такого случая, чтобы с кафедры ночью кто-то выносил всю еду. Ладно бы красная икра была! А то ведь — печеньки! — Почти кричала Галина Николаевна. Елена Анатольевна уже пыталась найти на своём столе блокнот.

— Как могут звать нашего техника?

— Ильёй его зовут! Вроде,— подсказала Алёна.

— А, вот, нашла. Сейчас позвоню... Здравствуйте, Илья! Это вас кафедра №4 беспокоит. Что? А кто вы? Владимир? Техник института? С прошлой недели?

— Пусть принтер починит! — прошептала Галина Николаевна.

— И ксерокс! — добавила Алёна.

— Деканат советует писать заявление на имя ректора,— сказала Эля так, чтобы её слышала только Алёна, но обернулись почему-то все.

— И напишем! Почему нашей кафедрой вечно кто-то пользуется?

— Кто пользуется? — спросила Эля.

— Пять лет назад у нас на месте стола с ксероксом...— начала Елена Анатольевна, положив трубку.

— Нашей кафедре даже ксерокс заменить не могут! — возмутилась Галина Николаевна.

— ... стояла кушетка с пледом,— продолжила Елена Анатольевна,— и каждое утром мы приходили на работу и видели, что на ней кто-то спал, а утром чай пил с нашими печеньками.

— Даже не мыл за собой чашку, подлец!

— Как раз в то время в Москве проблемы с регистрацией были.

— Я знаю, кто это был...— сказала Алёна. Казалось, она знала всё на свете. Наверное, следовало её и про хозчасть спросить.

— Охрана!

— Нет. Тузов, ныне заведующий кафедрой №5,— улыбнулась Алёна.

— Потому что он не русский?

— Потому что у него сейчас половину кафедры занимает диван, а внутри лежит постельное бельё. Уборщица говорила охране, охранник — кассиру, а я в кассе подслушала.

— Грех-то какой — воровать. Кто в институте продался дьяволу?

— Да ещё шоколад...— вздохнула Евгения Львовна.

У Эли заболела голова, и она вышла в коридор. Подумав немного, оглянулась на небольшую кучку студентов у кафедры перевода.

— Привет, Эля, мы тут попросили ключ у охраны, хотим на кафедре оставить наши дипломы.

Это были будущие выпускники. Тоже итальянцы, те, которые с Алёной учились. Эля ещё не запомнила их имена.

— Ты представляешь, мой рецензент потерял мой диплом!

— А мне в прошлом году за две недели до защиты заявили, что один мой рецензент не имеет права вообще работать с дипломами! И оставили на второй год! Поэтому теперь я отдам им диплом осенью!

— А мне надо на кафедре кое-что посмотреть,— произнесла Эля и толкнула дверь. Она открылась. Эля присела и открыла дверцы буфета.

— И здесь ничего нет...

Та же девушка с длинными кудрявыми волосами положила на стол пачку дипломов.

— А что ты ищешь?

— Пытаюсь выяснить, кто украл у нас на кафедре вчера ночью печеньки...

— Расследование проводите?

— Скорее обыск. Здесь ничего нет, пойду дальше. Деканат говорит, надо заявление писать, а принтер всё равно не работает. Да и ректор в командировке, подписывать некому. Придётся самим разбираться.

И Эля вернулась обратно на кафедру и отрапортовала:

— На кафедре перевода наших печенек нет!

— Надо позвонить в хозяйственный отдел и выяснить, у кого от нашей кафедры есть ключи.

Постучали в дверь, и на кафедру вошёл незнакомый толстый парень.

— Здравствуйте! Какие у вас проблемы?

— У нас миллион проблем. А вы кто? — спросила Елена Александровна.

— Меня Владимир зовут, вы мне звонили.

— У нас принтер перестал работать.

— Так... мне звонили и просили вроде ксерокс поменять?

— Теперь мы просим и принтер поменять,— сказала Евгения Львовна.

— А что у вас с компьютером?

— А что с ним? — удивилась Елена Анатольевна и отодвинулась от него, как будто сделала что-то неправильное.

— Не хотите зелёного чая? — предложила Эля.

— Я в прошлый раз удалял с рабочего стала свои ярлыки, потом удалил из корзины. А они снова появились! — удивился Владимир.

— Чудеса!

Елена Анатольевна устало села за свой стол заведующей и вздохнула:

— Мне кажется, что ксерокс — это символ нашей кафедры. Он большой, дорогой. Стоит в центре комнаты и занимает целый стол. И он не работает.

— Мы на него чайник ставим,— добавила Евгения Львовна.

— Да! Розетка близко. А рядом с ксероксом стоит доисторическая лампа.

— Она здесь стояла, когда я была аспиранткой и пришла впервые работать на эту кафедру,— сказала Галина Николаевна и налила себе чаю в немытую кружку.

— Теперь её нельзя назвать доисторической. Иначе вы обидитесь.— Улыбнулась Алёна.

— Лампа коричневая, пыльная. Но она исправно работает. А ксерокс — нет.

— У вас можно попросить ключ от туалета? — вдруг поинтересовался Владимир.

— Берите. Он висит над ксероксом.

Владимир потянулся за ключом, и тот упал за стол с ксероксом. Владимир начал толкать ксерокс, вытаскивать из стола пачки курсовых работ, чтобы стол стал немного легче, и его можно было отодвинуть от стены.

Эля покачала головой и снова вышла с кафедры. Постучала в дверь напротив. Там работали проректора по научной и учебной части.

— Здравствуйте! Чем обязан? — Умнов был на месте. Стены в его кабинете были завешаны фотографиями с церквями.

— Можно задать вам несколько вопросов?

— Чай будете, Эльвира?

— А можно к вам в шкаф с чашками заглянуть?

— Думаете, я вас обманываю насчёт чая? Смотрите!

— Увы, здесь её нет.— Эля с улыбкой присела перед тумбочкой и открыла её.

— Чего нет?

— Коробки с нашими печеньками. Её кто-то украл. И кафедра пытается выяснить, кто именно.

— Мы не брали.— Умнов тоже улыбнулся.

— А вы не знаете, кто вчера вечером на нашем этаже что-нибудь отмечал?

— Я точно знаю, кто это был. Это кафедра зарубежки. Они вчера вечером что-то отмечали. Когда уже все ушли.

— А вы не видели никого на нашей кафедре?

— Сиротин. У него пара закончилась почти в восемь вечера. А я работал в одиночестве, он ко мне заходил чай пить. Так и передайте своим, что у меня есть алиби!

— Ясно... У вас есть алиби. Спасибо за помощь... Я пойду. А то у нас там тарарам.

— Как обычно! — Умнов сел обратно за компьютер.

Когда Эля вновь вошла на кафедру, то увидела, что Владимир заносит туда ещё один принтер и ставит на её стол методиста. Затем он потянулся к телефону.

— Осторожно! Не ставьте телефон на сканер!

Владимир вздрогнул.

— Почему?

— Иначе вы нажмёте телефоном кнопку на сканере, и компьютер зависнет!

— А когда перегрузится, то все ваши удалённые ярлыки вновь появятся на рабочем столе,— добавила Галина Николаевна.

Владимир хмыкнул и начал подключать новый принтер к компьютеру.

— А вы уверены, что он будет работать без нужных драйверов?

— Не знаю... Посмотрим... — пробормотал Владимир и поправил очки на носу.

— Даже я знаю, что не будет! — проговорила Галина Николаевна.

— Не мешайте работать! Для этого мне и нужен телефон!

— Зачем вы двигаете сканер?

— О! А зачем вам под сканером деньги?

Галина Николаевна взмахнула руками.

— Ну вот, наш тайник раскрыт.

— Так как сканер тоже не работает, то Эля под ним оставляет для всей кафедры авансы, которые ей выдаёт касса.

— Владимир, мне кажется, или вы не в то гнездо засовываете шнур...

— Извините, вы не могли бы проконтролировать? А то я дома очки забыл, ничего не вижу. Это запасные, но они старые.

Эля заметила, как Евгения Львовна крутит пальцем у виска.

— Извините... А что вы заканчивали?

— Я десять лет назад учился у вас!

Все переглянулись.

— А почему я вас не помню?

— Так я вылетел с первого курса. Зимняя сессия. Античная литература.

Галина Николаевна тихо засмеялась.

— И вы закончили технический университет?

— Я ничего не закончил. Эльвира, вы не могли бы набрать мне в Интернете службу поддержки Canon? — сердито ответил Владимир и снова уткнулся в монитор.

Эля устало подвинула стул к своему столу.

— Не продиктуете телефон справа в верхнем углу?

— Восемь... четыре девять девять... Алёна, ты не могла бы помочь? Мне нужно ещё на одну кафедру сходить, проверить.

И выскочила наружу. На свежий воздух. Температура на кафедре уже превысила все допустимые нормы.

Дверь на зарубежке открыла Макеева.

— Здравствуйте, Эльвирочка! Давно вас не видела! Как вам ваша новая работа?

— Медленно, но продвигается. Мы к вам с обыском.

— И что будете обыскивать? — Макеева развела руками и засмеялась.

— Где вы храните кружки?

— Вы стоите рядом с ними. Может, объясните, что случилось? А ко мне сейчас завалят должники с летней сессии.

— У нас украли всё печенье и шоколад. Месячный запас кафедры. Все только позавчера сдали деньги, и тут... всё исчезло!

— Идут орки! Вокруг нас одни орки! — пробормотала Макеева.— Вы проводите расследование?

— Дело о печеньках,— подумав, ответила Эля.

— Вы шутите? Мы бы не стали ничего красть!

— Ага! — вскрикнула Эля.

— Не кричите так, у меня через десять минут лекция.

— Наша баночка!

— Вы на кафедре питаетесь «Рафаэлло»?

— Вот они! Шоколадки! Жалкие остатки вафель! Наша месть будет страшна!

— Я расскажу о вашем взломе ректору. Не забывайте, что он — наш заведующий кафедрой!

— Да вы всё съели!

— Я — ничего не ела! — гордо ответила Макеева и хмыкнула.— Меня вообще вчера в институте не было! Но я хочу сказать, что кто-то из ваших пришёл на наш праздник! И сам принёс всё это!

— Гнусная ложь! Среди нас предателей нет! — Эля схватила все три банки с печеньем. Нужно было взять одну, но получилось, что взяла она всё, что видела.

— А вот и есть...— хитро прищурилась Макеева.

— Кто этот человек? Назовите его! — Эля прижала коробки с печеньем к груди, чтобы они не вывалились.

— О, нет... Пусть подозрение закрадётся в ваши ряды.

— Это доцент? Профессор?

В дверь постучали, и на кафедру ввалились студенты. Эля, издав странный победный клич, вышла в коридор.

Швецова всплеснула руками:

— Вот и пропажа!

— Теперь у нас есть подозреваемый,— сказала Эля, ставя на стол коробки.— Это Сиротин. Он единственный поздно вёл у заочников.

— Неправда. Он не общается с кафедрой №3. С ними дружит только Александров. Он мог великодушно отдать им всё что угодно.

— А я склонна думать, что это Сиротин! Это к нему ректор ходит на каждое занятие и контролирует посещаемость его студентов.

— Он писал заявление на свой курс, чтобы его не обвинили в том, что он плохо преподаёт.

— Извините, я вас плохо слышу! Алло! Драйвер удалить старый? А как это сделать? — кричал в трубку телефона Владимир.

— Это не просто воровство... — задумчиво сказала Евгения Львовна.

— Да... Это — политическое дело! — добавила Елена Анатольевна.

— Ректор нам мстит.— Алёна достала шоколадку из коробки.

— И заставляет своих преподавателей воровать у нас печеньки.

— Как будто других кафедр нет!

— Ректор нашу кафедру не любит, так как считает, что это мы голосовали против него на прошлых выборах.

— А вы за него голосовали? — осторожно спросила Швецова.

— А я не скажу.

— Будем считать, что да.

— А он думает по-другому,— уверенно сказала Алёна, которая уже сидела за столом с остальными преподавателями.

— Он после выборов весь месяц ходит по занятиям нашей кафедры и смотрит, кто как преподаёт.

— Какое унижение...

— Пятьдесят лет работаю, а такого не случалось...— прошептала Галина Николаевна.

— Он входит через пятнадцать минут после начала лекции, встаёт в дверях, и смотрит, смотрит...

— Нажимать «далее» или «отмену»? — продолжал говорить по телефону Владимир.

— И не будешь же ему от доски кричать, что я за него голосовала.

— А вдруг Сиротин за него не голосовал?

— Извините, Владимир, нам очень нужен телефон, вы скоро закончите? — спросила Эля, у которой начала сильно болеть голова.

— Не мешайте! Алло! Да, я вас слушаю! И теперь нужно скачать новый драйвер? Установить его? А как это сделать? — кричал Владимир, поправляя без конца очки.

— Какой кошмар...— продолжила Галина Николаевна громким шёпотом.— Мой муж такой же бестолковый. Когда-то заряжал воду с Кашпировским. А я смотрите, что умею...— она вытащила бумажную купюру в 10 рублей и положила её на руку.— Сейчас она будет скручиваться.

— А мой заболел. Когда бумажные салфетки кончились, начал в трусы старые сморкаться... Фу...— отхлебнула чая Ольга Викторовна.

— Что-то не скручивается. Наверное, настроение не то из-за этого печенья,— Галина Николаевна убрала деньги в карман.

— Да, я всё делаю правильно! Это вы неправильно объясняете! Почему принтер бумагу жуёт? Что значит — это не ваше дело? — кричал Владимир.

— Скажите, пожалуйста, мне сегодня рассказывать на семинаре про языковые построения с установкой на чужое слово? — спросила Алёна Лесную.

— А вы сами читали «Проблемы поэтики Достоевского» Бахтина?

— Ну всё, дело о печеньках закрыто? — спросила Эля.

— Ну уж нет... Звоните Сиротину, Эльвира! — крикнула со своего места Елена Анатольевна.

— А где мои очки? — Галина Николаевна стала рыться у себя в сумке.

Эля вытащила сотовый и набрала номер Сиротина.

— Здравствуйте! Я вас не отвлекаю? Скажите, вы не знаете, кто виноват в том, что вся еда нашей кафедры оказалась на кафедре №3?

— Нет, это ужасно...— откинулся на стуле Владимир.— Новый принтер тоже жуёт бумагу. Пусть пока он тоже здесь постоит. Я не могу ничего сделать. Я приду к вам через неделю.

— Не ставьте его на сканер! — воскликнула Эля.

— До свиданья,— сказал Владимир и исчез.

— Вы отдали? Лично? — продолжала спрашивать Эля у Сиротина.— Зачем? Какие студенты из Гнесинки? Пели? Где пели? Спасибо.

Она отключила телефон.

Преподаватели зашумели. Лекция начиналась уже через минуту.

— Где мои проверенные контрольные работы? — Галина Николаевна залезла под чайный стол, там иногда преподаватели хранили текущие контрольные работы.

— Ой, мне тоже пора! — Елена Анатольевна встала из-за стола.

— Так кто виноват в конце концов? — спросила Алёна и потянулась.

— Студенты Гнесинки выступали в институте, их пригласил ректор. Потом было поздно, все хотели пить чай, пошли на кафедру №3, а там был только чёрный чай и не было печенья. И тогда они зашли к нам, потому что здесь был Сиротин, и попросили дать им печенья. Он отдал всё,— доложила в полной тишине Эльвира.

— То есть виноваты студенты Гнесинки... — подвела итог Алёна.

— Где мои очки? — снова риторически спросила Галина Николаевна.

— И Сиротин тоже виноват! — произнесла Елена Анатольевна и, улыбнувшись, исчезла в дверях.

— Ну ладно печеньки. Но зачем было шоколад отдавать?

— Кто поставил принтер на мои очки??? — закричала Галина Николаевна.


Глава V

Никто в Москве ещё не помнил июль таким жарким. Эльвира выехала в аэропорт на четыре часа раньше, вышла на Царицынском парке и пошла по дорожке в тень деревьев между кучками мусора и дохлой кошкой. Парк напомнил Эле родную деревню, с заросшими холмами и высокими деревьями. Кузнечики прыгали на белую юбку, один залез в босоножку, и был уничтожен большим пальцем ноги. Подавляя в себе брезгливость, Эля быстро спустилась к пруду, и зашла по колено в ил. Солнце блёстками купалось в воде, по пруду плавала молодёжь в лодках. Сзади на небольшой холм поднимались старые деревья, под кустом загорала пожилая женщина. Она приподняла соломенную шляпу и, прищурившись, поглядела на Элю, на её ноги и задранную юбку. «Здесь плавать нельзя»,— сказала женщина и удивлённо легла обратно под куст.

«Не больно-то и хотелось» — проворчала Эля, вымыла босоножки, помочила лоб и тоже села в тень. Английский язык она знала ещё не очень хорошо, грамматику-то ещё ладно, но вот разговорный английский... Произношению её пугалась даже бабушкина кошка. И о чём она будет говорить с этим Саймоном? О Ленине? О группе Тату? Что ещё он знает о русской истории и культуре? Как он выглядит? Эля представила самое лучшее — светленький, длинноволосый, подтянутый... Да, и зелёные глаза.

От этого образа стало веселее, и она поехала в аэропорт Домодедово.

Фотографии Саймона она никогда не видела, она вообще не особенно им интересовалась. Они больше ругались за эти недолгие полгода переписки.

Договорились: Эля будет в белом. Как всегда. Длинная белая юбка, как у невесты, открытый топик и распущенные чёрные волосы. И Саймон её узнает.

В аэропорту она была на час раньше. Почему? Она не знала. С дрожью в теле она слушала объявления прилётов и утешалась только тем, что в это время идёт открытие литературного фестиваля и консультация перед экзаменом по изложению в институте, а она толкается здесь среди иностранного народа в холле с огромными стёклами.

Сзади кто-то подскочил к ней, обнял за талию — как целая вселенная, светлая, тёплая. Наверное, такое же ощущение бывает у верующих людей в церквях. А здесь...

— Elya! Is it you?

— Да, Саймон...— Эля обернулась и чуть не взвизгнула. Перед ней стоял молодой человек ростом под два метра, бритый под ноль, с огромными чёрными глазами. В простой чёрной футболке с Раммштайном, с цепью на шее, в напульснике с шипами, в широченных джинсах и сумкой через плечо.

«Вот ччччёрт!» — подумала Эля и потянула Саймона за руку на выход.

Эля болтала целый день и не могла остановиться. Она провезла его через всю Москву до Измайловской гостиницы, поселила на десятом этаже в заранее забронированном номере. Она говорила о Москве, о Кавказе, о России, о каких-то национальных менталитетах, этнической музыке, о Мэрилин Мэнсоне и об отличии контакта от фэйсбука. Говорила быстро, с запинками, чтобы он сам не начал говорить. Потому что его речь Эля не понимала совсем... И вечером Саймон, выйдя из душа, сел перед ней на колени и, заглядывая в глаза, медленно сказал по-английски:

— Эльвира, я тебя не понимаю! Ты говоришь так много, а я тебя не понимаю! У тебя акцент хуже, чем у моего ирландского друга, у которого родители жили в Австралии.

Она закрыла глаза, готовая выпрыгнуть в окно десятого этажа от стыда. Развернула его голову к включённому телевизору и прошептала:

— Это фильм про Электроника. Посмотри его.

— Кто такой электроник?

— Робот...

— А! — задумчиво отозвался Саймон.— Твой любимый фильм про робота?

Он обнял руками её колени. Эля разглядела его глаза — как у доброй коровы, с такими же влажными ресницами.

— Нет. Мой любимый герой — Карлсон.

— Карлсон? — переспросил Саймон.— Кто это? Твой друг-сценарист?

— Да нет же! Сказка Астрид Лингрен! Не читал?

— Нет. Про кого?

— Про... э... Карлсона...— Эльвира поняла, что бредит,— который живёт на крыше... и на спине у него пропеллер...

Саймон был похож на ребёнка из глубинки. Подарил зачем-то ей английский флаг. Хотел купить ноутбук в подарок, а Эле стало стыдно, и она отказалась. Конечно, было бы круто приехать домой, работать в универе на этом маленьком компьютере стоимостью в дедушкину машину. Но она отказалась. Какая-то девочка из абитуриентов из соседней комнаты по общаге, которая навязалась гулять с ними, воскликнула: «О, Саймон! Мне такой подари, ну чего тебе стоит?». Эля в шоке смотрела на наглый флирт и на то, как наивно Саймон ему поддаётся. Вот почему этот бордель на ножках может попросить чужого мужчину купить ей дорогую вещь и разорить его в ресторане, куда он повёл другую? А она не смеет попросить купить ей карточку на метро и занимает деньги у приятелей из Вологды?

На Красную площадь отправились всей компанией из её крыла общаги. Эля даже имена их ещё не запомнила, называла всех по названию городов, откуда они приехали. Парень из Харькова фыркал и говорил, что ходить к Кремлю — попса. Саратов прыгал вокруг вечного огня и изображал из себя шамана, у которого три руки. Саймон явно скучал и громко зевал.

— Скажи, Эля, а почему вы так носитесь с этой войной?

— Ну как же,— ответила за Элю Вологда.— Мы победили в этой войне. Кровью своей залили всю землю.

— Россия? СССР? — Саймон хмыкнул.— Не смеши. Во Второй мировой войне победила Англия. Это же в любом учебнике написано.

Эля остановилась, посмотрела на него, не веря своим ушам.

— Почему везде должны быть только вы? Американцы пишут, что это именно они победили в сорок пятом, Франция — что они!

— Но победы бывают разные! — Саймон снова зевнул и почесал руку. Эля впервые заметила, что на его руке нет волос.

— Ты бреешь руки?

— Не переводи разговор! — вступилась Вологда, и Омск с гневным лицом тряхнул рыжими волосами.

— Да, брею! Ты посмотри вокруг, Эля! Во Второй мировой экономически победила Америка, политически — Германия, она освободилась от урода. А вы ей помогли. Европа, в том числе Англия, во всех остальных сферах. А вы... вы потеряли миллионы и залили своей кровью мир.

— Ты... Ты...! — Эля скрестила руки на груди.— Как ты можешь это говорить здесь, у вечного огня? У курантов, под которые я просыпалась всю свою жизнь? Они били, а я слушала их по радио! У бабушки! Ты сейчас плюёшь на всё, что мне дорого, на моё детство, на все майские дни, проведённые у телевизора! На все гвоздики, которые мы в детстве дарили ветеранам!

— О чём она говорит? — Саймон с удивлением взглянул на Омск.— Я опять её не понимаю.

— Она тебя ненавидит,— Дальний Восток отошёл к Эле, и Саймон оказался напротив всей компании. Видно было, что он растерялся.

— За что? Что я сделал? Почему вы так ненавидите остальной мир?

— Наша страна — велика и огромна! — отчеканил Саратов.— И все хотят отломить от неё кусок. Кто там говорил, что богатства Сибири принадлежат всему миру?

— Тэтчер? — поморщился Омск.

— Надо смотреть на мир реально, а не сквозь призму ваших политиков!

— Наша страна — велика и прекрасна! И не трогай нас.— Эля отошла от Саймона, взяла под руку Саратов и парня из Харькова и пошла вперёд. И как она могла жалеть Саймона? Глупый, глупый Саймон. Пусть катится обратно в свою Англию.

Саймон постоянно лез под машины на красный цвет, отставал в метро, не понимал насмешек парней, поступающих на поэзию, которые тыкали друг в друга пальцами и говорили: «Хи из май бойфрэнд!», а потом дебильно ржали. Саймон выносил всё. Но однажды вечером после экзамена, Эля, послав всех в одно известное место, уехала ночевать к нему. Они всю ночь сидели на подоконнике тринадцатого этажа и смотрели на неспящую Москву.

— Саймон, я не понимаю, почему они такие злые?

— Они не злые.

— Ну, не завидуют же они тебе! Но почему ведут себя как придурки со двора, но не как люди, получающие литературные премии и читающие по вечерам стихи Цветаевой? Почему?

— Потому что я англичанин! — сказал Саймон. Эля думала, что он смеётся, но он был серьёзен и даже гордо выпрямился, стал ещё выше. И по-другому начал выглядеть. Как герой книг Остин, даже несмотря на свои огромные чёрные глаза, доставшиеся ему по наследству от прабабки из Индии.

Вечером перед последним экзаменом все сидели в комнате Омска, Эля засыпала на плече Саратова, который вместе со всеми добросовестно слушал Харьков. Саймон же сидел где-то сзади, фотал каждого участника и пил потихоньку пиво из банки. Кто-то читал стихи. Кто-то пел песни. Затем все аплодировали. Экзамены ещё не кончились. Ещё никто не видел своих оценок, но Эля уже знала, что принадлежит этому месту, этому институту, и что всё у неё будет хорошо.

Песня. Аплодисменты. Омск прошептал Эле на ухо:

— Там в коридоре Саймон плачет. Иди к нему. Не из-за меня же он так убивается.

Московское солнце давно село за соседние дома, и тени от них падали на позолоченные закатом окна, подоконник, на котором, в уголочке, сидел, сжавшись, Саймон. Слёзы катились по щекам из его огромных глаз и мочили кожаные с шипами браслеты на руках.

— Саймон, что случилось?

— Я... Я не хочу завтра отсюда уезжать. Эля, может быть, ты будешь смеяться, но это самые счастливые дни в моей жизни! Я не хочу в Англию... Я люблю этот город, я не хочу уезжать от тебя и знать, что я никогда тебя не увижу.

— Саймон, дорогой. Ну зачем ты так? Мы же ещё когда-нибудь встретимся! И... э... Лондон — прекрасный город!

— Да?.. Эля, я тебя люблю... Я попросил передать тебе это Антона, но он отказался.

— Омск зовут Антоном?

— Ты выйдешь за меня замуж?..

Он вдруг рывком притянул её голову, запустил руки в длинные распущенные волосы и, гладя пальцем её щёку, поцеловал в ложбинку около губ.

«Боже ты мой!» — Эля смотрела в этот момент поверх его головы на открытую дверь, где все её ребята напивались вином и как обычно рассказывали друг другу что-то философское... «Вот мне во Владике проблем-то не хватает».

— Эля, ты будешь меня ждать?

— В смысле?

— Подожди немного! Я накоплю денег, я буду работать ночами, я ведь ещё на первом курсе колледжа! И я приеду к тебе опять! Или заберу тебя к себе! И мы поженимся? Почему ты так на меня смотришь?!

«О, блин, блин. Блин, как же тут всё запущено и сложно»... Эля вздохнула и соврала:

— Нет, Саймон, у меня есть бойфренд. Его зовут... Эльяс. И ему это не понравится.

Саймон удивлённо взглянул на неё:

— Где? В твоём городе? Вы с ним всё равно расстанетесь, и ты выйдешь за меня замуж. Я ни разу до этого момента не целовал девушку.

— Ну какой «замуж», Саймон! Мне же шестнадцать!

Эля с ужасом взглянула на этого красивого парня и спрыгнула с подоконника. Интересно-то как! Но в этот момент ей расхотелось возвращаться домой. Почему-то вспомнилось, что скоро осень. У бабушки опять будет приступ, головные боли, крики. А после больных, бессонных ночей она никогда не будет помнить, что делала и что говорила. А вдруг Эля не поступит в институт?

 

— Что это? — спросил Стёпа и взял у Эли из рук тетрадь.— Лекции? «Мужики, стоя с фотоаппаратами возле подъезда, просят облегчить им жизнь». Что это?

— Это то, чем мы на лекциях занимаем... занимались. Я, например, за преподавателями записывала разные интересные штуки,— смутилась Эля. Она встала и подошла к окну.

— Так Вы давно закончили институт? — подозрительно спросил Стёпа.

— А у тебя скоро день рожденья?

— Через месяц. Мне шестнадцать. Так когда вы закончили институт?

— Н-н-недавно... закончила и стала преподавать.

— Вам там нравится?

— Я пока не поняла.

— Платят много?

— Нет.

— Тогда зачем вы там работаете?

— Мне преподавать нравится.

— Хм... Но кушать-то тоже нужно. Зачем работать, если это не приносит денег? Работа равняется деньги. Это же работа. А не хобби. Ну-с... «Заходит, а там бюстры висят», «Тогда модно было писать историю села». Это у вас реально такие лекции были? А зачем вы сейчас эти тетради с собой носите?

— Подруга... поступила... и попросила принести... записи... её Алёна зовут.

— «Было два жанра: роман и не роман», «Илье Муромцу некогда любовью заниматься». О... ладно, забирайте ваши тетради. Что вы там про to used to говорили?

— Ты домашку сделал?

— Нееееет... у меня времени не было.

— Поклонницы одолевают? — зачем-то спросила Эля и почувствовала, что краснеет. Отвернулась к окну, за которым уже привычно качались голые ветки берёзы, а вдалеке за полем бесконечным потоком ехали машины.

Стёпа хмыкнул.

— С чего вы взяли?

— Я твою страницу в контакте видела.

Эля вернулась за стол и села рядом со Стёпой. Резинка, сдерживающая длинные волосы в тугом хвосте, который, как казалось Эльвире, придаёт ей преподавательский вид, до боли стягивала кожу на голове. Эля оглянулась на закрытую входную дверь и медленно стянула резинку с волос. Вздохнула с облегчением, почувствовав привычное прикосновение волос на шее и щеке.

— А песню выучил?

— Конечно!

— Давай петь.

— Не буду я петь. Я вам её речитативом прочитаю.

— Какую следующую возьмём? Давай Скорпов. Про Парк Горького. Там говорится о 1991 годе, когда все верили в то, что наступят новые светлые времена.

— Но они же наступили.

— Ты думаешь? Do you really think so?

— I don’t know. I wasn’t even born in 1991 yet.

— Your English isn’t that bad at all by the way.

— Thank you!

Эля взглянула на часы, наконец закрыла учебник и откинулась на стуле, нечаянно задев локтем Стёпину руку. Вздрогнув, отдёрнула руку и перешла на русский. Оставалось всего несколько секунд до конца урока, но материал уже был весь пройден, а спускаться вниз и ехать в общежитие не очень-то и хотелось.

— Знаешь, что такое офени?

— Нет, а что это? — Стёпа же свою руку так и не убрал, и даже подвинулся ещё ближе.

— Я тут долго пыталась выучить фразу, услышанную на диалектологии. Пример речи офеней 19 века: «Взю бывает и один, и кóкур, а Екой — всегда взю».

— Чего?

— Гугл в помощь.

— Но вы же преподаватель, вы всё и объяснять должны.

— Тесто.

— Что?

— Тут смешная история в общаге случилась вчера.

— Вы в общаге живёте?

Эля покраснела.

— Д-да... Жила, пока училась. Теперь живу как сотрудник института. Там весело...

— Да ладно? Весело?

— Слушай... Ночью, часа в три, меня разбудил звонок сотового. «Спаси!» — орала Алёна в трубку. «Алён, ночь... ты чё? Пьяная?» — «Нет! Я трезвая! Просто — спаси!» — «От чего?!» Дальше — ответ, который до сих пор повергает меня в шок. «От теста! Тесто, оно ведь, зараза, всемогуще!» Молчание... «Элька, помоги! Оно лезет и лезет из кастрюли!» — «Может, ты его вилочкой, ножичком...» — «Идея!» Пять часов утра. Мне снится всемогущее тесто. Звонок. «Спасибо, Эля! Я его закрыла и колготками обмотала!»

— И что?

— Ничего. Смешно.

— А...

— Алёна на какой-то концерт меня сегодня зовёт.

— Везёт. Хотите. я вам песню сыграю? Вчера её разучил? Ну. Пожалуйста! Урок ведь уже закончился.

Эля пожала плечами. Стёпа радостно подскочил к стене, у которой стояли его электрогитары, схватил одну из них и сел на стол прямо напротив Эльвиры. Стёпа взял первый аккорд и запел «Nothing Else Matters». Играл он намного лучше, чем пел. Но пел как-то... проникновенно, что ли. Да и вообще, казалось, что он пел только для неё, а не просто для того, что похвастаться, и ему важно, чтобы именно она его слушала.

Эля почувствовала, что не может, никак не может произнести следующую фразу.

— А ты хотел бы пойти?

— Куда? — Стёпа перестал играть.

— На концерт,— Эля опустила голову.

— Меня не отпустят, я же говорил. Я раздолбай.

Эля хихикнула.

— Хотя с вами, может, и отпустят. Вы же вся такая со всех сторон положительная.

— Это плохо?

— Да не... наоборот... щас спрошу. Мааааам! — заорал Стёпа так, что Элю чуть не сдуло со стула.— Маааам!

— Может, хотя бы дверь открыть?..

— Можно мне с Элей сегодня пойти на концерт???

— Какой? — глухо раздалось откуда-то сверху.

— Какой концерт-то? — обернулся Стёпа.

— Классический какой-то, в консерваторию.

— В консерваторию!!!

— Сейчас спущусь! — откликнулась Анна и уже через мгновение открыла дверь. Она пристально посмотрела на Элю, затем поправила волосы. Ногти были покрашены в ярко-оранжевый цвет и коротко обрезаны. Ещё два часа назад руль машины крутили пальцы с красным маникюром.— Так что это за концерт?

— Меня... подруга пригласила. Там будет скрипичный квартет, в котором играет её парень... ну... не парень... не знаю... и известный пианист.

— И Стёпе это интересно?

— Ну мааааам... Я хочу подышать свежим воздухом.

— В Москве-то? Ну хоть в кафе зайдите тогда.

— Ты денег дашь?

— Ты лучше на работу устройся.

— Куда я устроюсь в свои шестнадцать???

— Промышленный альпинизм — это для тебя!

— Ты меня совсем за личность не считаешь!

— Для меня труп — это не личность, а в тебе я ещё не определилась.

— Мам!

— Вот я пошутила, а вы не смеётесь.

— Где у тебя кнопка выключения, а? — Стёпа тяжело вздохнул и гневно сверкнул глазами.

— Я же не преподаватель, у меня её нет. Извините, Эльвира. Студенческая шутка. Вырвалось. Собирайтесь, а то опоздаете, сейчас даже в нашей деревне пробки.

Анна исчезла в дверях, а Стёпа тяжело вздохнул и вдруг начал расстёгивать джинсы. Ещё до того, как Эля поняла, что происходит, Стёпа стоял перед ней в одних облегающих трусах, а она не могла оторвать взгляд от его загоревших ног.

— Может, вы хоть отвернётесь? — спросил Стёпа и вытащил из-под кровати брюки.

— А? — отозвалась Эля и начала собирать учебники со стола, чувствуя, как кровь отливает от её лица.

Стёпа оделся быстро, правда, половину этого времени крутился перед зеркалом и поправлял то брюки, то волосы.

— Степан, вы прекрасны. А в консерватории всё равно будет темно.— Сказала Эля, уже стоявшая на первом этаже в тёплой куртке и шапке.


Глава VI

Стёпа, на удивление, вёл себя очень галантно, даже руку подавал при выходе из метро. Моросил дождь, и в городе было очень мокро.

— У нас ещё время есть... давай пройдёмся? — Эля не очень понимала, где находится консерватория, поэтому решила следовать Алёниным инструкциям, то есть идти от института.

Тверской бульвар залило дождём, и он весь сверкал от падающих брызг под светом фонарей и фар. Эля шла рядом со Стёпой и понимала, что безнадёжно влюбляется в этот город. Она будто чувствовала, что держит невидимую нитку, ведущую её в правильном направлении. Нужно просто расслабиться и следовать за ней, принимая подарки судьбы.

— У тебя очень хорошая семья,— наконец, проговорила Эля.

— Да. Подфартило так подфартило. Я не спорю. А как вы язык выучили так хорошо?

— Ну... ботанила много. По мне незаметно?

— Нет. Если скажу «немного», вы обидитесь, да?

— А ты умнее своих сверстников.

— Да ладно? — Стёпа удивлённо посмотрел на неё.— Мне скоро семнадцать, а я всё ещё в десятом классе. Мои одногодки давным-давно в университетах учатся, кто в Ёбурге, кто в Калифорнии, а я дома сижу... с бесконечными репетиторами... не обижайтесь только. У меня испанский ещё, плюс математика. Может быть, и русский язык будет. Каждый вечер по репетитору.

Эля хмыкнула. Они прошли памятник Есенину.

— Кстати, с отцом мы постоянно ссоримся в последнее время.

— Девушку найди, и сразу станешь меньше ссориться с отцом.

— Да ну, наоборот. И с мамой боюсь на темы общаться.

— На какие темы?

— Да на любые... она сразу взрывается и орёт.

Эля поёжилась.

— И школу свою ненавижу. Я мог бы и учиться в ней, но это же капец какой-то... Я ненавижу своих одноклассников, и одношкольников, и завуча. Они такие мудаки все. Я иногда появляюсь на занятиях, типа... контрольные сдать там... Они не хотят воспринимать элементарные факты. Сегодня к нам приходили из что-то типа познавательной науки и рассказывали про курение. Тётка, которая рассказывала, говорила, что курение вызывает отложение холестерина из-за табака. Блин. Холестерин только в животном жире есть. Плюс. Потом она сказала, что все сигареты вредны, и электронные тоже. В них, конечно, ничего полезного нет, но она сказала, что никотин содержит смолу!

Эля снова поёжилась. Без зонтика усиливающийся дождь уже заливался за ворот куртки.

— И все такие «да-да, всё так!» Бесят они меня, тупые мрази! Вы правы... мне нужно почаще выбираться из дома...

— Ну вот! — Эля показала на качающиеся деревья вдоль бульвара.— Красота такая!

— Да... А про родичей-то что... Мама тут убралась у меня в комнате. Все мои учебники пропали. Все тетради пропали. Еле нашёл. Вот. А папа из принципа хотел мне стол переставить.

Эля улыбнулась и покачала головой. Хорошо, что Стёпа этого не заметил.

— Стёп, ну не моё это дело, но тебе не кажется, что тебе пора уже самостоятельно комнату в порядке держать?

— На это у нас есть Глория. Она деньги за это получает.

— Откуда она?

— Филиппинка.

— А...— протянула Эля и повернула к Итар-Тассу.

— Да отцу просто хотелось что-нибудь подвигать! Мама потом сказала, что всё было не на своих местах, хотя, наоборот, всё было на своих местах! Даже в собственной комнате у меня нет личного пространства! Я убираюсь в комнате! Глория там только пыль протирает. Вот вы же приходили, так же было чисто? Только честно!

— Да,— улыбнулась Эля и оглядела перекрёсток. И в какой из этих переулков нужно свернуть?

— Одно дело бардак, а другое дело — рабочий стол! Там куча важных вещей была, я прихожу, а он пуст! Ну да, книжки я положил на пол, а мама их убрала.

— Ужас,— хихикнула Эля.

— Вы смеётесь?

Наткнувшись на Стёпин взгляд, Эля постаралась сделать серьёзное лицо.

— Нееет, что ты... А ты куда поступать хочешь?

— В МИФИ. Там круто. Там у меня друг учится. А я вчера открыл в себе талант к физике.

— Да ну? Мы пришли, кстати.

— О, Чайковский. Привет.

Концерт был чудесным, но Эля засыпала. Утренняя работа на кафедре, лекции, лица профессоров, Стёпа, Глория, мокрый бульвар... всё крутилось у неё перед глазами. Звуки скрипок и пианино влетали в голову и закручивались там, танцевали, причиняя настоящую, физическую боль.

— Эй... Ну ты даёшь!

Эля с трудом приоткрыла глаза, зал и люди летали вокруг ещё с большей скоростью, чем на концерте. Рядом с ней стояла Алёна с небольшим букетом цветов, и она была сама на себя не похожа.

— Ой,— прошептала Эля и подняла голову с плеча... с плеча... со Стёпиного плеча... кошмар.

— Вы храпели,— хихикнул Стёпа.— Причём на весь зал!

Кошмар. Эля вскочила со стула и пошла куда-то к выходу. Голова кружилась.

— Солнце, я тебя домой не пущу. Сейчас я буду тебя приводить в чувство.

— В чувство? — Эля обернулась к Алёне.— Мне так стыдно... не надо было соглашаться...

— Забей. Пойдём. Это кто? Ты кто?

— Меня зовут Степан. Приятно познакомиться.

— Вежливый. Молодец. Когда ты успела парня подцепить? — Алёна взяла Элю под руку.

— Это...

— Меня Алёна зовут. Ты с нами?

Они вошли в какой-то дом на Тверской, долго ехали в лифте и оказались на последнем этаже. Когда дверь наконец-то открылась, на Элю обрушились звуки живой музыки, гул многочисленных голосов и спёртый горячий воздух.

— Привет! — поздоровалась Алёна, улыбнувшись незнакомой молоденькой девочке, открывшей дверь, и прошла вовнутрь. Наконец Эля поняла, что именно её смутило в подруге — её новый цвет волос. Сегодня Алёна была рыжей.

— Кто это? — прошептала Эля.

— Не знаю... тут каждый раз новая дверь открывает.

Алёна гордо прошла в дальнюю комнату, бросила на кресло свою куртку и подошла к окну. Казалось, она чувствовала себя здесь как рыба в воде. Из окна был виден Кремль.

— Знакомьтесь, ребята. Это — Эдик.

Рядом с ней стоял невысокий полный парень в запотевших очках. Эля со Стёпой украдкой переглянулись, а Алёна поцеловала Эдика в щёку.

— Эльвире очень понравилось, как ты сегодня играл. Правда, Эльвира?

Эля кивнула и, схватив Стёпу под руку, увела его в другую комнату.

— Не убегай, солнце! На вот. Полегчает.

Алёна вновь оказалась рядом и протянула бокал вина.

— Белое, сладкое... мне кажется, ты только такое и любишь.

— Я вообще не пью.

— Так хоть для приличия возьми!

— Откуда ты этого Эдика вообще выкопала? Тебе он правда нравится?! — воскликнула Эля.

— Тшшш... Да ладно тебе... Сама вон со школьником на вечеринку заявилась. Смысл-то в чём?

— Он хороший.

— Он маленький!

— Мне столько же!

— Ты — студентка. Он — школьник. Даже не думай. Тебе нужен кто-то... кто-то... вон видишь? В углу Артемий Троицкий сидит, иди, познакомься.

— С ума сошла? Отстань...

— Тогда пойдём, послушаем музыку. Я здесь сама толком ещё никого не знаю. Третий раз сюда прихожу, потому что Эдику нужно связи заводить среди музыкальной среды.

— А тебе-то это зачем?

Алёна пожала плечами, сделала глоток вина, села на пол и прислонилась спиной к роялю. Эля села рядом с ней, оглянулась в поисках Стёпы. Он болтал с кем-то в соседней комнате.

— А разве у классических музыкантов бывают такие квартиры? — тихо спросила Эля. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Нужно было ехать в общагу до её закрытия, готовиться к завтрашнему семинару... да ещё и в расчёте часов нашли много ошибок, поэтому нужно было их как-то исправлять.

— Ему от отца досталось, неважно. Смотри.

Под аплодисменты находившихся в комнате людей к огромному роялю, у которого сидели девушки, подошла статная женщина. Она взмахнула чёрными кудрями, села на невысокий стул, заиграла, а затем и запела.

— Она же не по-русски поёт? — удивилась Эля и толкнула плечом Алёну.

— Ну... она же Гвердцители, наверное, на грузинском. Вроде у неё скоро новая программа в Крокусе.

— Откуда...— Эля покачала головой и заслушалась.?Всё это казалось слишком невероятным. И этот поздний вечер, и поющая в метре от неё известная певица, которую обожает Элина мать, и это движение рояля, которое чувствовала Эля спиной, и белое вино. Эля закрыла глаза и поняла, что наконец-то ей хоть немного удаётся расслабиться.

После Гвердцители на середину комнаты вышел гитарист, которого публике представил Троицкий, и тоже начал играть что-то испанское, прекрасное и явно авторское.

— Спасибо тебе огромное...— сказала Эля и обняла Алёну.— И за помощь с итальянским, и за Стёпу, и за это... Ты как настоящий ангел-хранитель...

— Не придумывай...

— Мне, наверное, пора... Общага закрывается в полночь...

Алёна пожала плечами и помогла Эле встать с пола. Они осторожно выскользнули из комнаты, чтобы не мешать гитаристу, и подошли к Стёпе.

— Да вы не бойтесь так насчёт общаги. Мама пишет, чтобы вы к нам в гости приезжали. Она нас ужином накормит. Ну как?

Алёна приподняла одну бровь и, чмокнув Элю в щёку, убежала с Эдиком.

— Мне кажется, это не очень прилично...— сказала наконец Эля, уже и не надеясь, что этот день когда-нибудь кончится.

— Ой, да бросьте! Здесь было круто. Спасибо вам! Скоро метро закроется, нужно торопиться.

— Я люблю Лит...— сказала Эля, откинувшись на диване и положив ноги на стул.— Он наполнен мифами, легендами, сумасшедшими историями...

— Например? — Стёпа тоже сел рядом, волосы в разные стороны, на широких плечах — мокрое полотенце.

— Например... Рассказывают, что однажды один студент-грузин пошёл и покрасил ботинки статуи Герцена ваксой.

— Герцен?

— Памятник такой... Во дворе стоит.

— А... Вы чай ещё будете?

— Тащи.

Стёпа легко соскочил с дивана и пулей вылетел из комнаты.

Элю «поселили» в гостевой напротив Стёпиной комнаты. На этаже был и огромный туалет с ванной. Анна «выдала» Эльвире большое полотенце, а Стёпа — смешную футболку с изображением Доктора Хауса.

Стёпа вернулся и плюхнулся рядом и протянул кружку Эле, разлив половину по полу.

— Зелёный без сахара, как вы любите.

Эля почувствовала, что краснеет. Этого только не хватает.

— Нужно пол вытереть.

— Ща сделаю,— Стёпа вытащил из шкафа небольшое полотенце и бросил его на пол. Поводил туда-сюда ногой и, смяв полотенце в клубок, кинул в ванную комнату через весь коридор. Эля заметила, что полотенце упало прямиком в корзину с грязными вещами.

— А ещё легенды?

— Что? Ну... Одна девочка, поступив к нам в Лит, мыла Герцену ботинки каждый месяц. Говорят, на пятом этаже жил Николай Рубцов. Мы решили, что в 505-й комнате.

— Почему?

— Потому что я там жила на абитуре. И опять же, считается, что он там себя убил.

— Круто.

— Да уж... Раньше в общаговских коридорах стояли телевизоры и студенты жили по одному. А теперь вот у меня ещё две соседки. А комната... наверное... меньше, чем эта. И туалет общий на всё крыло.

Стёпа странно посмотрел на Элю.

— Из ободранной деревянной плитки в холодную зиму бедные и замёрзшие студенты жгли костры в комнатах, после чего в общаге поставили противопожарную сигнализацию. Так много всего... с ходу и не вспомнишь...

— А вам там нравится, я вижу.

— Да... Тяжело только...— Эля оглянулась по сторонам. На столе лежала груда учебников по математике. Странная красная лампа тускло освещала комнату, и Стёпина кожа казалась ещё темнее, чем обычно.— Я тут сидела на кафедре, готовилась к семинару по античке и вдруг начала плакать над книгой. Профессор спросил, что со мной. А я: «Он умер...». «Кто?» — спрашивает профессор. «Поэт» — отвечаю. «Когда? Вчера?» — спрашивает профессор. «Нет»,— говорю.— «В 621 веке до нашей эры...»

— Ну... ладно.— Хмыкнул Стёпа.— Мне завтра в школу рано. А уже почти три часа ночи. И мне ещё пресс нужно покачать. И 50 отжиманий.

— А мне... завтра в свою школу.

— Спокойной ночи?

— Спокойной ночи, Стёпа.



Глава VII


— There is this girl
I think is so fine.
There is this girl
That I want to be fully mine.
There is this girl
Who’s beauty cannot be described!
Elya, will you be mine?

Эля, что ты думаешь о моём первом стихотворении? — Саймон радостно и немного стесняясь, спросил по телефону.

А она, обхватив колени, сидела на полу комнаты и тёрлась щекой об обнажённое плечо. А Саймон продолжал говорить:

— Пожалуйста, будь осторожна! Я никогда и никого не любил так сильно, как тебя. И не забудь, что я прилетаю на следующей неделе!

— Как твоя семья поживает?

— Моя семья поживает, как всегда, отлично, она хочет тебя встретить и хочет, чтобы ты стала её частью. Моя мама тут в трубку кричит «привет», слышишь? Мам, не мешай, прошу тебя! Брат купил акции одной фирмы, думаю, скоро войдёт в кабинет директоров. Эля, я не могу дождаться, чтобы увидеть тебя снова.

— Саймон, мне так грустно по вечерам.

— Что ты делаешь?

— Сижу на полу в комнате. Пью горячее молоко с мёдом.

— Во что ты одета?

— На мне... растянутая большая футболка и грязные шорты. И я неумытая.

Саймон рассмеялся за тысячи километров от неё.

— Эльвира, ты любишь детей?

Приехали. Эля кинула карандашом в цветочный горшок, не попала, и решила признаться.

— Я не знаю, Саймон. Я люблю детей, но... Не рановато ли о таком говорить вообще?

— Мммм,— протянул Саймон.— Я с тобой согласен. Не раньше тридцати. По рукам?

Эля взяла с кровати большого плюшевого медведя, которого ей подарил очень давно отец, зажала его между ног и положила телефон ему на голову.

— Ты любишь людей? — спросил Саймон.

— Да.

— А я люблю животных больше, чем людей. Хочу уехать на годик на отцовский остров и пожить на ферме.

Эля даже не стала переспрашивать об острове.

— Расскажи мне о своей семье!

Саймон сказал что-то в сторону, быстро, и Эля поняла, как он старается медленно с ней разговаривать, чтобы она всё понимала.

— Моя бабушка дружит с нашей королевой, живёт в центре. Мы в пригороде. Всё.

— Всё? — разочарованно заныла Эля.

— А что ты хочешь? Приедешь — сама увидишь. Но моя бабушка — это мой идеал.

— Почему?

— Потому что я тоже хочу дожить до восьмидесяти лет, танцевать на званых вечерах, по утрам ездить на пикник в лес на собственном велосипеде. А ты?

Эля приоткрыла дверь и посмотрела на свою бабушку. Бабушка сидела в старом кресле, которое собственноручно обшила на прошлой неделе, вязала тёплые носки для внуков. Смотрела вечернюю музыкальную передачу, в которой пела одна и та же отвратительная попса. Каждый вечер одна и та же. Пенсия две с половиной тысячи. Миллионы болячек. Десятки операций на сердце. Старое пальто. И её подруги ждут, когда же к пенсии прибавят ещё хотя бы сто рублей.

«Хочу ли я такой старости, которую предоставляет русскому человеку наша великая страна?»

И при этом бабушка — самый оптимистичный на свете человек. Но какие же усилия требуются для того, чтобы так радоваться каждой минуте и ждать полного одиночества?

— Сладких снов!

— Саймон...— прошептала Эля,— Саймон... Спаси меня...

— Что ты говоришь? — переспросили на другом конце провода.

— Ты до сих пор хочешь выучить русский? Может, тебе помочь? Индивидуальные уроки по телефону! Как тебе?

— Да!

— Dame, dame dame dame todo el power, para que te demos en la madre!

— Что?

— Звони завтра! Пока!

Как хорошо было бы тихо собраться утром и тихо выскользнуть из этого большого чужого дома, в котором Эле почему-то пришлось провести целую ночь. Она почти не спала. Слушала завывающий и такой близкий ветер на улице. Странно было засыпать без дикого гула машин под окнами. Эля слышала, как ворчала во дворе собака, как кто-то ходил по первому этажу и открывал холодильник. Наверное, у Стёпы проснулся ночной жор. Что такое бывает у парней, Эля теперь знала очень хорошо. Соседи в общаге каждую ночь просыпались ровно в четыре утра (притом что переставали орать друг на друга только часа в два ночи) и, открыв холодильник, снова орали. Эля с соседками стучали по стене, парни начинали барабанить по батареям, на «зов» приходили соседи снизу, затем просыпались соседи напротив — и больше в общаге не спал никто.

«Вот и воспользовалась бы случаем!» — проворчала Эля и, вырубившись минут на десять, подскочила от звона будильника в 6 утра.

Она нежилась на мягкой подушке, не видевшей десяток, а то и всю сотню, неизвестных абитуриентских и студенческих голов. Гладила воздушное одеяло, так не похожее на тот ссохшийся коврик, который ей выдали в общаге. Правда, с туалетом здесь была всё та же проблема. Очередь.

Стёпа долбился в дверь и орал, чтобы Егор поскорее вылезал наружу. Егор орал, чтобы его оставили в туалете в покое. Бабушка кричала, что мальчики уже перебудили весь дом. Сестрёнка плакала где-то внизу. Эля натянула футболку пониже и проверила, на месте ли полотенце, которое она повязала на талию.

— Здрасти,— сонно буркнул Стёпа и стукнул дверь пяткой.— Эльвира тоже хочет в туалет!!!

Эля покраснела и скрылась в комнате. Нужно было срочно одеться. Неприлично щеголять перед учеником в одном полотенце. Хотя сам Стёпа по привычке ничего, кроме трусов, и не надел, он-то находится дома, а она...

— Завтрак!!! — крикнула снизу бабушка.

«Вот Гамлет, окажись он в такой ситуации... а он в ней и оказался»,— почему-то вспомнилось Эле.

— Смотрите! — Стёпа вдруг оказался в дверном проёме Элиной комнаты и провёл рукой по голому животу.— У меня кубики появились! Не зря я качаюсь!

«Отвернись, дура!» — кричала она про себя и всё равно продолжала смотреть на Стёпин живот.

— Э... Ну да...— промямлила наконец она и попыталась пройти в туалет, придерживая полотенце на бёдрах, но Стёпа схватил её руку и положил её себе на живот.

— Ну как! Чувствуете? Правда же, появились?

Эля пискнула про себя что-то и залетела в туалет, захлопнув за собой дверь.

Когда Эля спустилась вниз, на кухню, там была только Глория, невысокая темнокожая девушка. Она приветливо махнула рукой.

— Good morning!

— Good morning, Gloria!

С Глорией ещё ей не приходилось сталкиваться так близко и наедине. Эля знала, что Глория живёт в подвале, напротив прачечной и сауны и рядом с рабочим кабинетом Стёпиного отца. Там, где, как говорит Стёпа, самый лучший вай-фай. Глория вела себя совершенно незаметно, Эльвира только замечала, как исчезает грязная посуда или пол сам по себе становится чистым после того, как мальчики пробежали по первому этажу в грязных ботинках.

— Ты хочешь завтрак? — спросила Глория по-русски и улыбнулась.

— Ты говоришь по-русски?

— И немного понимаю.

— Но ведь все думают, что ты...

— Да! Я плохо говорю по-русски.

— Мне кажется, иногда лучше не понимать то, о чём другие говорят.

Эльвира присела рядом с окном на стул.

— А что есть на завтрак?

— Всё есть на завтрак. Яичница, гречка, сосиски. Даже красная икра. Хочешь красная икра?

— Хочу. Ты же улетала куда-то? Стёпа говорил, что без тебя дом погрузился во мрак.

— Просто много пыли.

Глория подала Эльвире тарелку с яичницей и двумя сосиками.

— Ты скучаешь по дому? — вдруг спросила Эля и поперхнулась.

Глория впервые посмотрела ей в глаза.

— У меня дома дети. Два мальчика. Пять лет и два с половиной.

— Они...— Эля поняла, что не сможет теперь ничего съесть.

— Они с мамой. Моей мамой. А я отсылаю им деньги. Я очень по ним скучаю. Смотрю на Егора и скучаю по своему сыну.

Анна молча вела машину, спрятавшись от хмурого неба за тёмными очками.

— Ну что за погода, дождь и дождь,— наконец, хмыкнула она и надавила на тормоз.— Ну что это за пробка? Ещё рано для пробок!

Эльвира вежливо улыбнулась и сжала руки под сумкой.

— Вот раньше, когда мы жили на Урале и у нас совсем-пресовсем не было денег, у нас хотя бы было солнце. А теперь сплошной мрак.

— На Урале? — переспросила Эля.

— Да. Я сама из Иркутска, а потом мы переехали. И моим родителям было всегда плевать, где я и что я делаю. Я полы мыла в детстве для того, чтобы себе репетиторов перед поступлением оплачивать, а Стёпа... Стёпа вообще что-нибудь учит?

Эля откашлялась. Что сказать? Сказать, что заставляет трогать свой живот и не делает домашние задания, зато начал хоть немного интересоваться английским языком в целом? А вдруг это плохо? Или ответить, что Стёпа исправно всё учит и соврать? Стёпа ведь такой Стёпа. Зачем ему что-то учить, когда у него есть всё?

— Да,— кивнула головой Эля.

— Я люблю языки. Всегда хотела выучить итальянский. И французский. Может быть, ещё испанский. Но никогда не было времени и сил. Я занялась языками тогда, когда родила Егорку. Вы знаете, Эльвира, когда выходишь из-под наркоза, лучший способ вновь почувствовать себя живой — это начать учить какой-нибудь язык.

Она несколько минут вела машину молча.

— Вам домой нужно одеяло? Или хорошая подушка? У нас есть лишние.

— Ну...— Эля не знала, что ответить. Честно сказать, что спит на полу, так как в комнату положено всего две койки, а их поселили втроём? Или что спать на полу на старых жёлтых матрасах всё же удобнее, чем на койках? — Спасибо.

— Да вы не стесняйтесь! Когда мы в первый год приехали в Москву на Жигулях, у меня был маленький Стёпа в руках и сумка с детскими вещами. Всё. Я три года на полу спала. И питалась в Ашане супчиками за 6 рублей.

Эльвира недоверчиво посмотрела на своего работодателя.

— Не верите? Ну и зря. Всегда нужно с оптимизмом смотреть в будущее. А когда вас бьют, снова и снова подниматься. Это же какой-то спортсмен сказал, вроде?

— Вроде,— эхом откликнулась Эльвира.

— Поэтому не отказывайтесь от подарков.

— Хорошо.— Эля покорно кивнула и улыбнулась про себя. Неужели скоро она перестанет чихать от вековой писательской пыли, каждый вечер ложась спать?

— А что вы заканчивали? — спросила Эля и замолчала. А вдруг зря спросила?

— Я? — Анна усмехнулась.— Не поверите, но моё первое образование — это домра. В колледже искусств. Да, я играла на домре.

— Это здорово.

— Ой, да бросьте. Затем я училась в педе на преподавателя русского языка и литературы. А сейчас у меня два ребёнка и Стёпа, который вообще учиться не хочет.

— Он будет учиться.

— Он из окон выпрыгивает при виде преподавателей!

— Вот уже несколько уроков не выпрыгивал.

— Это ненадолго...— вздохнула Анна и надела тёмные очки.— Вот увидите.

Через полтора часа Эля осторожно перешагнула порог «Старбакса» и вздрогнула от громкого «здравствуйте»! Она кивнула в ответ и медленно подошла к витрине. Сказать, что она никогда не была в настоящем кафе — совсем ничего не сказать. Пить кофе по утрам в центре Москвы? Это ли не классика жанра? Некоторые однокурсницы уже сбивались кучками для того, чтобы перед занятиями (а иногда и вместо них) выпить кофе в «Макдаке» или в итальянском кафе около института, изображая из себя героинь сериала. Другие же устраивались в кафе работать официантками. А Эле никогда — никогда даже мысль в голову не приходила, что можно потратить 300! рублей на какой-то кофе. Но до занятий деваться было некуда. На кафедру идти не хотелось. А карман жгли первые заработанные деньги.

Эля зашла в первый попавшийся магазин и осторожно провела рукой по платьям. Таким разноцветным, таким манящим, удивительным. Если бы вместо этих однообразных джинс Эля бы надела хоть раз новое красивое платье... например это, с огромными синими цветами по подолу, или то, чёрное с глубоким вырезом впереди. Как тогда приезжать к Стёпе на занятия? С таким-то вырезом? Никак. Жаль. Придётся брать что-то поскромнее.

Зелёное и расклёшенное прямо от груди? В этническом стиле с тесьмой по рукавам? Строгое коричневое? Может быть, хоть в нём она будет выглядеть немного старше?

Эля держала в руках стаканчик с латте гранде и с восторгом смотрела на одежду вокруг. Неужели теперь она могла себе позволить и лишнюю пару джинсов? И кофе почти за 300 рублей?..

Нет, конечно, она мыла пол в маминой библиотеке. И помогала бабушке продавать овощи с огорода на рынке в городе, куда они ездили с тяжёлыми сумками на автобусе. За день работы они получали эти самые 300 рублей. 300 рублей работы на родине. 300 рублей за кружку кофе в Старбаксе. Элю передёрнуло. Ей до боли стало жаль и бабушку, и маму, оставшихся совсем одних в посёлке. И шум Терека, и высокую гору, у подножия которой стоит их дом, и воспоминания о детстве.

Эля уткнулась в кофе носом.

Мама говорила, что Эля всегда может вернуться домой.

Но что-то внутри подсказывало, что не вернётся она обратно... И одна страница её жизни безвозвратно потеряна...

— Чёрт! — вдруг пробормотала Эля, взглянув на часы.— Чёрт-чёрт-чёрт!

Схватив покрепче стаканчик с недопитым кофе, она вылетела из кафе и побежала по Тверской к институту. Быстрее, быстрее. Как же она могла забыть?

Неожиданное солнце светило так ярко, Эля и забыла уже, как давно она не видела в Москве солнца, что впервые ей захотелось купить тёмные очки. Но вместо этого она замедлила бег и подставила лицо солнцу, пытаясь впитать в себя его тепло. Сквозь однообразный гул машин Эля даже разобрала пение какой-то птицы, сидящей на дереве на Тверском бульваре. Радужно сияла мокрая брусчатка. Бомж у метро раскладывал картонки, чтобы потом целый день на них играть. Эля приметила его ещё в сентябре, тогда он выглядел как симпатичная и немного потрёпанная жизнью рок-звезда. Длинные кудрявые волосы, две серёжки в левом ухе, татуировка во всю руку. И играл он классно. Это нужно иметь настоящий талант, чтобы так барабанить по картонкам. В день, когда Эля устроилась на работу методистом, музыкант уже не барабанил, а обнимался с какой-то жуткой тёткой с синяком под глазом. Когда Эля первый раз бежала из института на Киевский вокзал, чтобы уехать к Стёпе, этот человек с грязным уже лицом дрался у метро с другим грязным бомжом. Сейчас, когда Эля шла в институт, неся в руке стаканчик с кофе за 300 рублей, после ночи, проведённой у рояля в квартире с видом на Кремль, бомж, в котором уже с трудом можно было узнать музыканта, ползал на коленях по тротуару и собирал картонки в одну кучу.

Элю передёрнуло, она отвернулась от него и побежала дальше.

— А вот и она! — улыбнулась Алёна и чихнула.— Я думала, не придёшь уже. Домашку сделала?

Эля поставила кофе на столик и протянула листики.

— Не, проверять я не буду... я ж тебе не препод.

— А кто ты? — улыбнулась Эля.— Препод и есть. Меня вот учишь.

— «И вот верблюд, слава те господи, из норы выбрался... Но уже без ушей...» — проговорила Алёна и открыла учебник.

— Я бы добавила, что ты — самый классный препод из всех, с которыми мне приходилось сталкиваться.

— Спасибо! Мы — вымирающая цивилизация... Я — последний из эльфов!

Они сидели в небольшой аудитории, освещённой утренним солнцем.

— О, чудо-юдо! Красою посрамил верблюда. Чё-то меня сегодня колбасит и на верблюдов тянет. Глаголы выучила? Молодец... Все были бы такими хорошими учениками...

Алёна села рядом. Солнце упало на её волосы, и те стали золотыми, как и всё вокруг.

Эля зажмурилась. Эля продолжала влюбляться в Москву, в эти старинные стены, в деревянные парты, в портреты неизвестных ей советских писателей на стенах, в Алёну, объясняющую ей очередное правило итальянского языка, в кофе по утрам, в мокрые бульвары, в шелест голых деревьев за окном, в одинокие жёлтые листочки в ветвях, в скамейки во дворе и в солнце, освещающее одновременно Алёнины и мамины волосы. И саму маму, там, очень далеко, одиноко идущую на работу в библиотеку.


Глава VIII

Летнее солнце сквозь окна светило так, будто золотые монеты переливались в прозрачной воде. Бабушка сидела в своём любимом кресле с бахромой, ела борщ и смотрела какую-то мыльную бразильскую оперу по телевизору. Оторвалась на минуту.

— Меня так возбуждает, как ты разговариваешь с Мэнсоном...

— Саймоном, бабушка!

— Один леший... У тебя ещё хотеняшки не выскочили?

— Кто не выскочили?

— Хотеняшки, прыщи то есть, мы их так в детстве называли! Говорили: если они выскочили, то ты в кого-то влюбилась.

— Бабушка...

— Ты так со своим Эльясом так и общаешься?

— Общаюсь.

— Зачем? Тебе Мэнсон звонит, а ты — Эльяс... заладила... Бросит тебя твой Эльяс! Помяни моё слово! И не за твоё общение с Мэнсоном.

— Саймоном, бабушка!

— Один леший. Просто так бросит! В тебе слишком свободы много, мужики таких не любят. Тем более всякие Эльясы. Ты у нас слишком современная.

— Мне кажется, что у Эльяса кто-то появился...

— А разве у вас с ним всё настолько серьёзно?

— Да нет... Просто он не даст мне в Москву уехать.

— Так он же вроде сам там учится? А почему ты должна его спрашивать? Он же вроде жениться не предлагал. Уезжай. Нет, милая... Если хочешь сохранить для себя мужика, запомни два правила. Первое — даже если что-то подозреваешь, никогда не заявляйся и не проверяй. Нарвёшься на любовницу — конец вашим отношениям. А так — может, перебесится и вернётся. Это на будущее. А второе — приезжаешь и сразу его в постель тащишь. И мучаешь сексом, тьфу ты, слово какое, пока он сам не отвалится... Поняла? И чтоб он после тебя на других женщин и смотреть боялся! Чтоб сил у него на других не оставалось! А сегодня — прижми задницу потуже и сиди покрепче! Не бегай ты к нему... Вдруг Мэнсон позвонит... И перестань общаться с Эльясом. Он молодец против овец, а против молодца сам как овца...

Бабушка замолчала и демонстративно открыла газету. Эля молча села на диван.

— Я ж с ним и не общаюсь. Это он со мной общается.

— Значит, он всей деревне уже показал, что ты — его женщина. А его все боятся, и к тебе никто и никогда не подойдёт.

— Бабуль, что у нас можно поесть?

— Утром чай, в обед чаёк, вечером чаище, всё-то у нас с тобой перемена пищи...— бабушка не отрывалась от газеты.— Ты посмотри, опять кто-то заживо сварился в своей квартире, и к чему это написали? К подъёму цен ЖКХ?

— Я серьёзно!

— И я тоже... Кашку будешь? Есть гречка.

— Да ну... Всю жизнь всё плохо у нас...— Эля поморщилась и стала копаться в сумочке, чтобы раздобыть немного денег на шоколадку.

— Шелудивому поросёнку и в Петровке холодно...

— Бабуль, может, мне в Нальчик на филфак поступить... Что я в Москве буду делать? — Эля нашла двадцать рублей пятаками и шесть — десятикопеечным железом. Потянулась и уставилась на бабушку.

— А здесь ты что будешь делать? Что скисла? Мужика нет, так и сиськи на бок? — бабушка перелистнула газету, быстро оглядела рекламные объявления и наконец обратила внимание на внучку.

Эля скривилась, притянула подушку и положила на неё голову.

— У меня их целых два получается... И мне никто по-настоящему не нравится... Сложно быть шестнадцатилетней. Ты меня о таком не предупреждала... А то бы я передумала взрослеть.

— Ииииитить твою налево! Я ей про Фому, она мне про Ерёму.

— И работать преподавать в этой школе по вечерам. Всё равно это без толку. Что я их, за год научу смыслу жизни? А с кабардинцами что делать? Мальчики они умные, но грамматику русского языка не выучат — однозначно. Надоело работать...

— Работы — и завтра её не переделать, и послезавтра не переделать, а сегодня и приматься не стоит. Правильно я говорю? Тебя бы к нам в деревню, тебе бы понравилось, отдохнула бы, как я в молодости. И ведь от какой хорошей жизни в город сбежала, ты подумай! Завтрак сделаешь, коров подоишь, скотину в поля выпустишь — и отдыхаешь! А потом в поле поработаешь, в огороде пополешь — и снова отдыхаешь! Обед сделаешь, посуду помоешь, вечером коров встретишь, надоишь, попоишь, ужин сваришь на семью в двенадцать ртов, воды наносишь, дров нарубишь — и снова отдыхаешь! Ну а и эти, хобби по-вашему, у нас были — пошить, повышивать, бельё поштопать ночью. Целый день отдыхаешь! Вот жизнь! А ты жалуешься! В деревню тебя, в деревню, моя милая! Как мудро говорил твой отец — не нравится работать — иди на завод! Или в деревню тебя отправим, парубка на бульдозере тебе найдём. Живи — не горюй, только водку у него отымай! Не хочешь?

— Не хочу...— Эля грустно потянулась за лаком для ногтей и положила поудобнее ноги на табуретку.

— И в Москву свою не хочешь! Чего ж ты, дурёна, хочешь-то от жизни? Сидеть у окна и ждать принца на белом коне, который будет кидаться в окна цветами? А потом подарит тебе особняк в Шотландии? Так вот ты его и дождалась!

— Не знаю, он ли это. И не окажется ли этот пентхаус заброшенным замком с пустыми залами и развалившимися ступенями. И придётся мне самой каждый день сидеть над огнём и следить, чтобы он не потух. И Интернета там не будет.

— Ой, сердце закололо... За тебя... Мне иногда кажется, что вот ты — умная, красивая девка, а дурная, будто сглазил тебя кто. На Руси такое слово было — бедовая. И хотя есть в тебе эти осетинские-ингушские корни, подери твоего отца, царство ему небесное, но всё-таки русская. Вот по-настоящему русская. Знаешь, когда я жила под Архангельском в молодости, после замужества, меня сглазили. Огляд наслали... Одна женщина... Я слегла, у меня кровь шла, покос был... И отказаться не могу, и идти страшно — до тошноты дурно. Стоит не появиться на покосе, и всё, бабы по деревне засмеют! Никто мне не верил, что я болею. «Притворяешься — лжёшь», и все слова... И я пошла. А вечером едва добрела до шалаша, упала, и чувствую, сейчас умру... Никому ни слова, цепляясь за деревья, потопала в лес. Приспичило — как в туалет — оглянулась, а там из меня что-то красное выпало, большое, волосатое... Как мышь...

— Баба! Что за ужас! — Эля чуть не выронила лак. Чертыхнулась и отставила его в сторону.

— Нет, ты слушай... Насилу меня до дома довезли. А потом шла мимо цыганка какая-то, все её от дворов гнали, а моя мама и говорит: денег, мол, дать не могу, а помочь чем... нет, что бог послал, всегда рады. Хотя тогда бога не вспоминали. И дала еды. А цыганка зашла в дом, увидела меня. Беда, говорит, умрёт она у вас. Потом села за стол, что-то шептала, у меня волос вырвала, что-то ещё делала, не помню уже, я в полуобмороке была... Потом что-то сварила... и говорит: теперь она пойдёт на поправку, только очень медленно...

Эля молчала.

— У нас тоже много ворожей в роду было. Один только дядька мой — посмешище одно. Когда мода на всю магию эту и религию началась,— одно от другого недалеко падает, всё на вере человеческой стоит,— он объявил себя провидцем и целителем. К нему с разных городов в Архангельск ехали! А он напьётся, набрешет что-то над человеком, деньги возьмёт и отправляет восвояси... Во какие люди! А ты говоришь — благодарность... Вера во что-то сверхъестественное всегда губит людей.

Эля посмотрела на икону, заставленную книгами по садоводству в шифоньере.

— Но ты же молишься.

— Я дома молюсь! За упокой деда. Я денег не ношу этим попам жирным, я не стою как оболваненная в очереди за чудом. Вера — моя вера, и ничья другая. Мне учителя не нужны. Учителя — это всегда плохо, хоть современные, хоть мёртвые и замученные.

 

В туалете института была отдельная комната с раковинами и большим столом, на котором все списывали домашнюю работу. Эля на переменке зашла туда и застала несколько человек, ползающих под столом. «Бей её! Бей! Давай!!» — разносились крики и удары тапками по всему туалету.— Таракана бьёте? — поинтересовалась Эля.

— Нет! Аккомодацию! — крикнула одна из однокурсниц.

— Сессия, что ли, приближается? — усмехнулась Эля.— Не рановато ли?

Она вошла в аудиторию, в которой Ирина Павловна проводила консультацию по пройденному материалу. Перед ней сидел Денис.

— Денис, а что вам сегодня снилось? — спросила Ирина Павловна.

— Мне снилось, что я папирус Гомера и что меня ищут...

— Тааак...— протянула Ирина Павловна.— Следующий?

К ней подсел третьекурсник.

— Здравствуйте, Валерий. Вы сумели прочитать Бродского для зачёта?

— Вы знаете, я собирался читать, но потом мы ушли в лес... а там нечем было костёр развести...

— И развели костёр Бродским? — спросила Ирина Павловна и побледнела.— Люблю я поэтов... Забавный вы народ...

— Я сам себя не люблю,— ответил Валерий и поник головою.

— А вы читали Кысь?

— Нет...

— Так идите, почитайте.

— В библиотеке Кыси нет, есть только Некысь.

— А у меня Кысь! — вдруг раздался голос Дениса, сидящего теперь напротив Эли.

— А у меня Некысь! — отозвался Валерий.

— Подискутируйте насчёт этого! — парировала Ирина Павловна.

Телефон пискнул. Эля открыла его, у неё был старый телефон, никакой не «тачпэд», и он совершенно не подключался к Интернету.

 


«Доброе утро! У нас сегодня будет занятие?»


 

Стёпа. Степан.

 


«Будет. А что?»



«У меня завтра днюха!
Мне исполнится семнадцать!»



«Поздравляю».



«Ноябрь — это круто!»



«Ещё бы».


 

В аудиторию ворвался физрук. Он взмахнул рукой с лыжной палкой так, что чуть не убил Элю и крикнул:

— Пешко!

— Я! — откликнулась с задней парты Катя.

— Я всё решил!

— Что? — спросила Катя.

— Вам нужен массаж! — крикнул физрук.

— Зачем? — растерялась Катя.

— Обратитесь к Валерию! Он вам скажет, куда идти!

Валерий даже подпрыгнул на месте от неожиданности, а физрук уже исчез в дверях.

 


«Так как?» — тренькнул телефон.— «Предки мне билеты на концерт подарили. В ММДМ. Это на Павелецкой. Пойдёте?»



«Почему я???»



«А почему бы и нет? Мне сказали пригласить друга. Я вот и приглашаю».



«Хорошо. Только я не ожидала. Поэтому не накрашенная».



«У меня вакса есть».



«Ха, ха».


 

Эля отложила телефон и улыбнулась. Учиться расхотелось. Работать тоже. Нужно было найти предлог и сбежать отсюда. Но в дверях показалась Алёна, она, приветливо махнув рукой преподавателю, протиснулась сквозь узкие проходы между рядами стульев и плюхнулась рядом с Элей.

— Здорово. Как учёба продвигается?

Эля пожала плечами.

— Я вот тут подумала... Это не совсем привычная вещь, и многие русские девочки, а тем более гордые кавказские девочки отказались бы, но... есть один фонд. Там за главную — офигенная американская женщина. Она прекрасна. И этот фонд помогает много кому, в том числе и первокусникам, особенно талантливым и тем более приехавшим за тридевять земель. Тебе это интересно?

Эля удивлённо посмотрела на Алёну.

— Из плюсов — они клёвые и у тебя стабильно будет еда. Из минусов — нужно ездить далеко от общаги с рюкзаком в назначенное время, таскать тяжёлые сумки с едой и писать ежемесячные письма старичкам с благодарностью за помощь. Фактически отчитываться. Потянешь?

— Почему я? Потяну.

— Ты не пишешь о своей подработке в Кокошкино, всё-таки это — капля в море. А обо всём остальном пишешь полную правду.

— Поняла. А что за старички?

— Немецкие пенсионеры, которым до сих пор стыдно за Вторую мировую. Эта женщина начала проект ещё в девяносто первом. Они скидываются ежемесячно по 20 евро. Раньше деньги давали, теперь — еду. Чтобы по чесноку всё было. Я уже на пятом курсе, я автоматически вылетаю, меня и попросили посоветовать кого-то из новичков. Завтра нужно будет съездить к Татьяне Владимировне. Вот адрес. Передавай от меня привет.

 

Всё-таки странно было вести урок, когда рядом сидел ученик её возраста. Наверное, бабушка была права, когда говорила, что южные женщины выглядят старше своих лет. Никто Элю до сих пор ни в чём не заподозрил. Она старалась произносить слова медленно, уверенно. С Анной она говорила о кафедре, о смешных преподавателях, об их достижениях, о публикациях научных работ в международных сборниках. К занятиям со Стёпой готовилась не один час, по несколько раз сверяя правила в разных учебниках, подбирая самые понятные упражнения, самые интересные тексты, по десять раз выверяя незнакомые слова и их произношение. Ей хотелось, чтобы английский язык забирался в Стёпину голову незаметно, легко. Нравилось говорить с ним по-английски, это напоминало ей прошлое лёгкое лето, улыбку Саймона, жаркое солнце, оставляющее следы на её коже, свежую малину, сорванную с кустов у дома. Такое прекрасное лето, полное надежд на будущее.

Эля сидела на жёстком стуле, перелистывая страницы, и занималась тем, что возвращала Стёпу с небес на землю и к учебникам английского. Стёпа витал где-то высоко, через каждые три фразы его глаза загорались и он выпаливал:

— Это ужасное — ужасное день рождения просто! Меня наказывают! Вот на четырнадцатилетие меня отпустили с классом друга в Германию! Да, я бывал в Германии! Там было круто! У нас была договорённость с хозяйкой дома, где мы жили. Она за небольшую сумму евро не вмешивалась в наши дела. Мы уходили на всю ночь гулять, сидели в парке, ездили на фестиваль в соседний город, это было круто!

— Степан... Неопределённые артикли жаждут вашего внимания... The giraffe is the tallest of all animals... you see that «the» here doesn’t mean one specific thing, right?

— Yeah... The giraffe... and last year we went to Dominican Republic. Did I tell you about it?

— No...

— В Доминикане тоже было круто. Поначалу. А потом там мозги плавятся и, кроме еды и пляжа, тебе уже ничего не надо. Мне кажется, мы туда ещё вернёмся. Вы бывали в Доминикане?

— No.

— А в Германии?

— Same answer.

— Рекомендую вам туда слетать. Можете к нам в гости туда прилететь.

Эля вздохнула и закрыла книгу.

— Хорошо, пойдём на концерт. Наверное, уже пора.

 

Вечером Эля лежала в большой кровати и прислушивалась к тишине. Интересно, что делали в этот момент Наташа и Рая? Играли в карты? Клеили на грязные обои винтажные фотографии? Наверное, Наташа трясла над головой книгой и кричала что-то типа: «А Мольер — не мужик?», а Рая отвечала: «Он мёртвый!». И они пытаются учиться, но у них всё равно ничего не выходит. А беруши не спасают от шума с улицы. Телефон тренькнул.

 


«У нас был шмон».


 

Эля перевернулась на живот.

 


«А мы ходили на концерт. Со Стёпой».



«Вы с ним целовались?»



«Ты чего вообще... мы с ним типа дружим.
Это ты со всеми целуешься».



«Но ты хоть когда-нибудь с кем-нибудь... ну... это?»



«Я предпочту тебя не понять, Наташка».



«Ты девственница?»



«Да! И я не понимаю, почему тебя это так волнует!»



«Не психуй. У нас тут ходила огромная толпа, там и ректор, и проректор, и куча других чуваков, плюс охранник общаги, директор общаги, комендант. У соседей чайник отобрали. У Мишки — обогреватель. Говорят, Лёша прятался в туалете, а они даже в туалете шмонали».



«Жесть».



«Тебе повезло, что тебя не было. Комендант посмотрел на твою сумку неразобранную под кроватью, и сказал, что если бы ты была тут, сделал бы тебе выговор...»



«За что??? За то, что у нас одна полка для вещей на троих в комнате???»



«Ну, ты поняла, что он тебя ещё не помнит в лицо, поэтому отстал».


 

Настроение сразу ухудшилось.

 


«Так как концерт?»



«Хороший. Рок-концерт какой-то. Они там по сцене скакали, зубами и языком струны дёргали. Стёпа был счастлив. Даже меня приобнял в порыве счастья».



«И всё? Только приобнял? Это точно в ММДМ происходило?»



«Да».



«Ты подготовила доклад на завтра?»



«Чёрт».



«Нельзя писать сраму ради. Чем хорош творческий вуз — здесь можно быть самой собой. То есть ничего нет странного в танцах перед лекцией, в вальсе у туалета. Смеёшься без видимого повода — опять нормально. Поэтому придумай что-нибудь за ночь. И вперёд. Читай доклад и танцуй».



«А Рая что делает?»



«Пытается учиться. Она делает это редко, но хорошо! Ну давай. Покедова».


 

Эля перевернулась на диване. Села.

Постучала в стенку. Оттуда донёсся тихий ответ. Через секунду Стёпа постучался в дверь и вошёл в тёмный проём.

— Чего?

— У тебя есть запасной ноут?

— В смысле запасной? Могу свой отдать, я всё равно с планшета.

— Давай...

— Зачем вам?

— Забыла к работе подготовиться... к лекции... у меня же завтра первая пара... совсем из головы вылетело.

— Хорошо, сейчас...

Стёпа исчез в коридоре и снова появился. Уже в штанах. Спать он явно не собирался. Сел рядом, совсем близко, так, что их руки соприкасались. Эля поняла, что никакого доклада она не сделает.

— Вы ходите в походы? — спросил Стёпа и посмотрел на Элю. В темноте глаза его сияли, а губы казались ярко-красными.

— Ходила... несколько раз.

— Мы в кадетке тоже ходили. Идём однажды по заснеженной дороге. Перед нами с остановки уже давно идёт толпа ребят с рюкзаками. Долго идут. У нас с собой были металлоискатель и лопата. Мы собирались копать место боёв. Ребята стали на нас поглядывать. Мы такие: «Эй, чуваки! Куда мы идём?».— Они нервно «Вы — не знаем. Мы — в ЮнТур».— Мы: «Эй, чуваки! А зачем нам лопата и металлоискатель? И где Федя?».

Стёпа засмеялся и лёг на спину.

— Какой Федя? — спросила Эля и прислонилась спиной к холодной стене.

— Ну, был у нас прикол такой. Мы всех называли Федями и искали Федю.

— Весело было в кадетском?

— Весело? — Стёпа присвистнул и покачал в темноте головой. Кончики его пальцев едва тронули Элину голую ногу, и Эля вздрогнула.— Да ну, чё там весёлого... Подъём — отбой — тренировки эти... Отношения такие странные. Меня хотели в Питер отправить, но мама не дала. Зато я в Севастополе бывал на подлодке. Там круто было.

— Ты поэтому такой?

— Какой такой?

— Настоящий...

Стёпа медленно поднял голову и посмотрел на Элю.

— В смысле?

— Да неважно... Кстати, полночь. С семнадцатилетием!

— Ёёёёё...— Стёпа подпрыгнул на кровати и открыл ноут.— Что смотреть будем?

Эле хотелось поцеловать его в щёку. Вроде день рождения. Или потеребить волосы. Но, тяжело вздохнув, она взглянула на экран.

— Что-нибудь смешное, может быть? Мне тут рекомендовали фильм «Неадекватные люди». Русский.

Стёпа поморщился, отодвинул ноутбук к краю кровати и снова лёг на живот, вытянувшись во весь свой рост.

— Хочу в Доминикану...

— А что там хорошего?

— Ну... Там люди всегда хлопают, когда самолёт приземляется. В такси всегда есть ещё одно место для пассажира, даже если там уже сидит пять человек... Что ещё... Доминиканское время, например.

— Все опаздывают?

— Не то слово! Даже если вы за год вперёд всё спланируете, всё равно всё будет по-другому и в другое время. Когда вы встаёте в пробку, нужно очень громко сигналить, так, чтобы быть громче всех остальных в пробке. Там такие... такие девушки! Они все выглядят старше, чем есть на самом деле. И у них попы — во! Большие такие!

— Стёпа...

— Не, ну правда! И для них возраст просто не существует! На меня даже тридцатилетние вешались.

— И как?

— Ну никак... Давайте лучше фильм посмотрим. Идите сюда.

Эля, помедлив несколько секунд, легла рядом и прикрыла голые плечи длинными волосами.


Глава IX

Саймон прилетел в самом начале августа, когда Эля уже знала, что поступила. Она ещё не успела отнести книги обратно в библиотеку, ещё глаза были красные от недосыпания, а по ночам снились незнакомые преподаватели, задающие примитивнейшие вопросы, на которые нет ответа, а дядя Костя уже стучался в дверь.

— Ты почему ещё спишь?! Саймон через час приземлится! Нас подняла всех, будто султан какой-то приезжает. Брала бы да и ехала на общественном автобусе.

— Дядь Кость, ещё рано... ещё темно...

— Да, а я, наверное, засветло вставал! Забыла, что самолёт в 7 утра? Я с другого конца города мчался! Мне этот мужик нужен или тебе?

— ...а...

Бабушка уже переодевалась и начинала копошиться на кухне. Мама вытащила какие-то вещи из шкафа, кинула их на кровать и распахнула одеяло.

— Ну мам...

Её вытолкнули в ванную комнату, облили водой лицо, потёрли жёстким полотенцем, запихнули в рот бутерброд, дали в руки косметику.

— На, по дороге прихорошишься.

Эля посмотрела на себя напоследок в зеркало и пробурчала, что здесь прихорашивать нечего, ещё страшнее будет, если этот страх обвести.

В машине замерзала. Холодное июльское утро пробиралось в щели УАЗика, от сквозняка её белая длинная юбка развевалась и подтирала пыльные уголки кабины. Машина ревела, неслась по асфальту, Эля засыпала прямо на переднем сиденье, хотя реальность уже складывалась довольно чётко. Саймон прилетел. Он здесь, во Владике! Почти на месяц, и с этим нужно что-то делать. Селить у себя дома было практически невозможно, хотя Саймон и напрашивался. Нужно будет его выпроводить в гостиницу. Ну, или хостел по соседству в городе.

Сквозь утреннюю темноту выползали дачи, домики деревень, полицейские машины на обочине с сонными постовыми. Холмы у дороги под фарами вырастали до невероятных размеров.

Ближе к аэропорту начали появляться первые машины, все спешили, обгоняя друг друга, «летели» к самолётам.

— Эля, накинь кофточку...

— Нет,— она вылезла в одном топике и задрожала от холода,— нет, дядь Кость, так надо! Сама на это пошла, теперь надо отрабатывать.

Первой из ворот вышла баскетбольная команда, и Эля растерялась. Не то чтобы она за неделю забыла, как выглядит Саймон,— это было попросту невозможно. Но она надеялась увидеть его издалека, самого высокого среди прилетевшей толпы. А вдруг он потеряется, уйдёт не туда? Люди с табличками, люди в тёплых одеждах... Эльвиру уже трясло не от холода. Саймон вышел из прохода, мимо решёток с дикой и красной, как на зоне, сигнализацией. Подошёл, улыбнулся, обнял. Со спущенными широкими джинсами и в растянутой длинной футболке. Большой, сильный, добрый. Он поздоровался по-русски — молодец, выучил! — с дядь Костей, и они растерянно пошли к машине.

— Я привёз тебе кольцо, оно немного странное, конечно... Из титана!

«Хорошо утро начинается» — поёжилась в машине Эля.

— Поэтому ты будешь единственным человеком в своём городе с титановым обручальным кольцом,— засмеялся Саймон.

«И единственной девушкой, у которой уже два обручальных кольца» — ненароком подумалось Эле. Она совершенно не понимала, что делать с этим кольцами. Ведь, думала она, ни Саймон, ни Эльяс всерьёз не считают, что, подарив какие-то дешёвые безделушки шестнадцатилетней девушке, они вроде как обручены? Ни за одного, ни за другого Эля замуж не собиралась. Но как вести себя? Сказать, нет, мне твоё позолоченное кольцо не нужно? Титановое кольцо из Англии? Нет, спасибо, Саймон, положи его обратно. А вдруг он обидится? Да Эльяс особо и не старался произвести впечатления. Просто надел то кольцо на безымянный палец, понял, что оно слишком большое, и просто надел его на средний. Считается ли позолоченное кольцо на среднем пальце обручальным? Эля посмотрела в окно, а Саймон взял её за руку. Он всю дорогу до города болтал, вытаскивал всякие вещи из сумки и показывал их Эле. Какие-то приторные красные листочки, которые жевал. От них руки становились ядовито-красными. Эля улыбалась и поглядывала на дядю Костю, который, казалось, потерял дар речи.

Дома был уже накрыт стол. Бабушкино лицо была накрашено какими-то дикими цветами радуги, Эля мимоходом зажала её в углу и стёрла пальцем сине-фиолетовые тени на глазах. Бабушка из-за её плеча не могла оторвать глаза от большой фигуры Саймона и всё твердила: «Господи, боже мой, Господи, боже! Вот это мужик! Не то что твои глисты в обмотках! Какой глазастый! Он так всё изурочит тут!» Саймону было тесно в маленьком доме на окраине села, он постоянно на что-то натыкался, кому-то нечаянно попадал рукой по лицу и, в конце концов, сел на диван и зажал руки между ног, как ребёнок...

По вечерам Эля сидела на диване, а Саймон, прикрыв глаза, потихоньку мурлыкал, сидя на соседском кресле. Бабушка, часто слушая их непонятные разговоры на английском, рассказывала о прошлом и настоящем. Она загорела на грядках, руки стали тёмными от земли и от сока прополотых трав.

— Знаешь, кто мне вчера звонил?! Не поверишь — Пирожок! И опять нудил в трубку, как ему нужна в доме женщина. А потом ляпнул, мол, приезжай, Тоня, потри мне спинку в бане...

— А ты что?

— Я сказала, чтоб он об косяк потёр свою старую спину! Щас, полечу на ночь глядя. Не на ту нарвался! В деревне, где я жила, в детстве ещё, была одна девочка, которая постоянно меня доставала и подставляла. Сама что-нибудь сворует — и на меня пальцем тычет! Стукнет — и на меня показывает! Позорила постоянно... ещё та коза... И я решила её убить. Привела её на мостик через речку, а мостик тоненький, навесной, и говорю, давай качаться! Это такое у нас развлечение было. Один качает, а другой пытается равновесие держать. И когда она ещё только отпускала руки от верёвочных перил, я со всего размаху качнула мост. И она улетела в реку. А я помахала ей ручкой вослед и спокойно пошла домой...

— И всё?..— Эля замерла и взглянула на Саймона. Тот открыл глаза и с удивлением старался понять, что происходит.

— И всё... Она плавать не умела, её спас случай — платье надулось пузырём над её головой, и сберегло ей воздух. А пастух увидел что-то тёмное в реке, подумал, что телёнок упал, и вытащил на берег... Как же меня тогда били... по всем полям за мной гонялись.

 

Утром Эля стояла в огромной ванной комнате и смотрела на себя в зеркало. Нет, красавицей она бы себя не назвала. Обычно смесь кровей порождает прекрасных созданий, но у её родителей это явно не получилось. И брови давно не выщипывала. И ногти уже несколько месяцев как не красила. Брюки — джинсы. Ни одного платья! А ведь преподаватели должны выглядеть серьёзно и красиво! Но чтобы носить платья — нужны хорошие сапоги... И колготки. Где же на всё это набрать денег?

«Поздравляю, доченька!» — пискнул телефон.— «Бабушка передаёт привет и целует!»

— Вам что-нибудь нужно? — крикнул Стёпа, постучавшись в дверь.

— Да! Мне нужно с тобой серьёзно поговорить! — откликнулась Эля.

— О чём?

— Мне кажется, настал важный момент в моей жизни, когда мне требуется принести к тебе в дом собственную пижаму и зубную щётку!

— Хаха! Точняк! — Засмеялся за дверью Стёпа.— Ну, вы это... пальцем там!

— Что пальцем? — хихикнула Эля.

— Что — что, зубы почистите! Ладно, я внизу! Завтрак ждёт!

Эля поняла, что краснеет и, закрыв лицо руками, покачала головой.

«Боже, Боже... что я тут делаю?» Но нужно было выходить и ехать в Москву.

За завтраком бабушка молча пила кофе, а Стёпа, уткнувшись в планшетник, полностью погрузился в просмотр очередной серии «Теории большого взрыва». На английском.

— Стёпа...

— Что? — Степан на секунду поднял взгляд.

— У тебя есть какой-нибудь небольшой рюкзак? Одолжишь на несколько дней?

— Да без проблем.

На учёбу не хотелось. На кафедру не хотелось. В общагу тем более. После этого дома вся привычная жизнь начинала казаться тусклой и... какой-то бессмысленной.

Поэтому когда бабушка, чуть не врезавшись раз двадцать во все машины на встречке, довезла её до станции, а ещё через какое-то время Эля оказалась на Киевской, то прямиком пошла в торговый центр. Чувствуя какую-то непонятную вину, она ходила мимо магазинов. Почитала расписание киносеансов. Посмотрела меню в ресторанном дворике. Цены пугали. А полученные за два урока деньги будто выпрыгивали из кармана. Эле казалось, что все смотрят на её старую шапочку и выцветшее пальто. Мамино пальто, которое она выслала ей по почте, как только наступил октябрь. Сначала Эля спрятала шапочку, затем запихнула в рюкзак пальто. Но и её костюм теперь тоже казался ужасным. Всё казалось ужасным. Чтобы скрыться от самой себя, Эля всё же запрыгнула в какой-то магазин.

— Здравствуйте! — приветливо и наигранно сказала девушка в форме.

— Здравствуйте...— прошептала Эля.

— Ищете что-то определённое? — девушка уже стояла на неприлично близком расстоянии.

— Хм... Э... Я ничего про ваш магазин не знаю. Может быть, расскажете?

Вроде выкрутилась.

Дальше на Элю прыскали туалетной водой с натуральными цветочными маслами, мазали ей лицо кремами с натуральными-натуральными цветочными ингредиентами, руки были покрыты тремя слоями различных кремов. Вышла Эля из магазина, благоухая на весь торговый центр, с самым-самым дешёвым кремом для рук в сумке.

«Ну что ж»...— вздохнула Эля и заказала себе свежевыжатый сок с яблоком и ананасом.— «Гулять так гулять».

На телефон пришли смс-ки.

«Ты где?» — спрашивала Наташка.

«Не в институте»,— ответила Эля.— «Подменишь меня?»

«Ага. Взятки брать можно?»

«Только на моё имя не записывай».

«ОК».

«Вы ко скольки сможете подъехать?» — спрашивала Татьяна Владимировна также по смс.

«Можно сейчас?» — ответила Эля.

«ОК».

Ещё через час Эля бродила вокруг Домодедовской и пыталась найти нужный дом на Ореховом бульваре. Наконец, когда дверь с неработающим домофоном всё-таки открыла странная старушка со злобными морщинами, Эля поднялась пешком на пятый этаж и нажала на звонок.

— Здравствуй-здравствуй! Вот ты какая, Эльвира! — воскликнула Татьяна Владимировна и протянула руку.

Эля смущённо топталась у порога.

— Я должна тебя сфотографировать. Надеюсь, ты не против? — Татьяна Владимировна уже подняла фотоаппарат и щёлкнула.— Спасибо. Это для отчётности. Чтобы старички знали, куда идут их деньги, и что я не забираю их к себе в карман. Распишешься здесь? И здесь? Вот твой пакет. Получение всегда в середине месяца. Как тебе твой вуз?

— Хорошо.

— Здесь есть каши, консервы, сахар, одна шоколадка, пряники к чаю, чай чёрный. Но больше всего круп. Ты ешь каши?

— Я всё ем.

— Молодец. Как тебе Москва?

— Привыкаю. Мама говорит, что ассимиляция три месяца проходит. Через полтора месяца всё станет ясно, думаю. Пока я немного в шоке ото всего происходящего.

— Шок лучше депрессии. У москвичей одна болезнь — глобальная депрессия. Трудноизлечимая. Точнее, абсолютно неизлечимая.

Эля улыбнулась.

— С тебя письмо. В следующий раз принесёшь. Напиши там, кто ты, что ты, откуда ты. Хорошо?

— Хорошо. Спасибо. Приятно познакомиться.

— Привет Алёнке!

— Передам.

Пакет с продуктами едва влез в Стёпин рюкзак. И оказался просто невозможно тяжёлым. Наверное, из-за консервов. Эля медленно шла по улице и чувствовала, что сгибается под ним всё больше и больше. Эля осторожно сняла со спины рюкзак и поставила на землю. Плечи болели.

— Глазам своим не верю!

Эля вздрогнула. Она даже обернуться боялась. Онемели ноги, онемела она вся. Откуда-то изнутри поднималась тошнота. Никогда в жизни Эля не испытывала ничего подобного. Бросить рюкзак и бежать. Быстро бежать к метро. Да ведь от чемпиона не убежишь. Ей-то ли не знать, сколько раз он обгонял её в школе на физре. Она пробегала один круг, а он уже заканчивал третий. И пока он бегал, ей казалось, что он как кобра наматывает кругами своё тело на её шею.

Эльяс сам обошёл её вокруг и встал напротив.

— Вот кого не ожидал увидеть, так это тебя. Что ты забыла в нашей глуши?

Эля молчала и смотрела, пытаясь привыкнуть к Эльясу московскому. В родном посёлке он всегда ходил с расстёгнутой курткой. Казалось, что он был в сговоре с ветром, постоянно дующим ему в лицо, отчего Эльяс щурился, а все школьницы ахали и без памяти влюблялись в него с первого взгляда. Все, кроме Эли. Её же он просто загипнотизировал.

Эльяс стоял напротив неё и даже не пытался обнять. Ни приветливо улыбнуться. Он просто знал, что она здесь и никуда от него не убежит. Москва оказалась таким маленьким городом.

— Ты от меня умело всё лето скрывалась. Хотя я вас с Саймоном видел во Владике. Да. Ничего так. Всегда так ходили на расстоянии метра друг от друга. Как брат и сестра просто. Тебе он так и не понравился?

— Привет,— выдохнула наконец Эля и растянула губы в улыбке.

— А я только хотел тебе позвонить. Твоя мама сдала твой новый номер.

— Ага,— ответила Эля и передвинула рюкзак поближе к себе, как будто пытаясь им оградиться от Эльяса.

— С днём рождения, солнышко! — наконец хихикнул он и обнял Элю. Она уткнулась ему в куртку, как обычно распахнутую настежь, и вдруг поняла, что плачет. Эльяс провёл рукой по её голове, затем сжал покрепче и замер. А Эля стояла, чувствуя, как его рубашка становится всё более и более влажной.

— Ты сейчас домой? — глухо спросил Эльяс.

— В общагу... Это... на Дмитровской...

— Далеко тебя судьба забросила. Поехали. Это что? Кирпичи?

Эльяс отодвинулся, не глядя в Элино заплаканное лицо, и легко закинул рюкзак на плечи. Взял Элю за руку и пошёл вперёд.

В метро было, как всегда, шумно и, умудрившись сесть, Эля положила Эльясу голову на плечо и закрыла глаза. Они ехали молча. Все полчаса до Тверской. Молча перешли на серую ветку и зашли во второй вагон, чтобы быть поближе к выходу.

Эля хотела заскочить в троллейбус, но Эльяс уверенно пошёл в нужном направлении, будто точно знал, где находится общежитие.

Эле казалось, что люди смотрят на них. Несмотря на русые волосы Эльяса, хорошую одежду и отсутствие акцента, как-то всё в нём сразу же выдавало Кавказ. Находясь в Москве, Эля ещё ни разу не задумывалась о том, откуда приехала сама и что её шикарные чёрные волосы могут в один момент начать так привлекать внимание.

— На тебя всегда и везде пялятся,— сказала она и толкнула Эльяса в бок.

— Не... дома пялились с уважением. А здесь с ненавистью.

— А чего ты хромаешь? — вдруг заметила Эля.

— Да всё потому... Ножом саданули. Болит.

— Ты совсем дурак, да? — Эля выдернула руку.— И к врачу ты, конечно, не ходил.

— Зачем? Забей. Завтра к врачу универовскому схожу.

— Как твоя учёба?

— Да нормально. МВД как МВД. Институт как институт. А куда мне ещё, кроме военки? Преподы меня боятся — и это приятно.

— У тебя мама — профессор филологии! Пошёл бы к нам в Лит.

— Ты издеваешься? Солнце? Какая филология? Это ты девочка, вот сиди и книжки читай.

— Забыл, где мы с тобой познакомились? — воскликнула Эля.

— Напомни,— усмехнулся Эльяс и перекинул рюкзак на другое плечо. Обошёл Элю и взял её за левую руку.

— У мамы в библиотеке! Ты книг больше меня, наверное, прочитал за свою жизнь.

— И чё? И кому это надо? Ты знаешь, где я первый год в Москве работал?

— Охранником, ты же говорил.

— Да, в ночной охране в клубе. А потом меня выперли. Знаешь, почему?

— Ты не говорил.

Эльяс остановился и встал напротив Эли. Они уже проходили мимо парка. Небольшого такого парка, немного скрашивающего унылый серый пейзаж заводского района.

— Посмотри на меня. Я что, похож на амбала?

Эльяс был чуть повыше Эли. Совсем чуть-чуть. Даже будучи невысоким, он казался самым брутальным на свете.

— Нет, на амбала ты не похож. Но ты всё равно нереально крут.

— Ой, да ладно тебе... Что с того, что я могу Уайльда в оригинале цитировать? В клубе нужно было разнимать разных богатых амблов, улаживать конфликты. А я не могу физически этого делать. Я умею только душить. Сдавить горло вот так,— Эльяс обхватил рюкзак и сжал его так, что внутри что-то хрустнуло.— И всё. Кранты. С работы выгоняют.

Эля молчала. Они подошли к общежитию, и она развернулась, чтобы попрощаться.

— Ты чего? — спросил Эльяс более дружелюбно.

— Тебя не пустят. У нас охранники раньше пяти не пускают.

— Ой, да ладно... Пойдём. Уладим.

Эльяс толкнул дверь, Эля вошла следом. Она представить себе не могла, как Эльяс может что-то уладить с этими вечно пьяными мужиками, от которых страдали все студенты. Казалось, что они не студенты гуманитарного института, не поэты и не переводчики, а обычное тюремное быдло без права голоса.

Эльяс не стал наклоняться к окошку в будке, он сразу открыл дверь к охранникам, что-то сказал, засмеялся и подмигнул Эле. Она по привычке потянулась за пропуском, но Эльяс снова взял её за руку и она, опустив голову, прошла за ним.

— Какой этаж? — спросил Эльяс в лифте.

— Седьмой.

— Хороший вид, наверное.

— Да... Я по вечерам сижу за компьютером и смотрю на Москву. Внизу — старые дома и небольшой сквер. А над ними — потрясающий закат. Таких закатов не бывает, а здесь — будто гуашь пролили...

Эльяс посмотрел на Элю. Как-то по-другому посмотрел.

— Одна живёшь?

— С двумя соседками.

— Дома?

— Не знаю.

Они пошли по длинному коридору к дальнему окну.

— Сейчас приду, потом уйду, я не могу...— стонала Наташка, лёжа посреди комнаты.— Вот она утють! А мы с вами не утють! И ничего нам не светит в этом городе.

Эльяс бросил рюкзак на кровать. Наташка подскочила.

— Тебе, Наташка, надо лопату купить. Сразу жизнь без лопаты легче покажется.— Эля с облегчением вздохнула и, разувшись, села рядом с рюкзаком.— Наташа — Эльяс — Эльяс — Наташа, которая должна быть сейчас в институте и подменять меня!

— Ой, да ладно... Я Катю попросила.

— Я очень плохая староста.

— Да, ты — очень плохая староста,— засмеялась Наташка и взяла кастрюлю.— Пойду суп сварю. На второй этаж. На часик.

Эльяс сел на стул, качнулся на нём. Встал и посмотрел на полку с книгами.

— Каким боком ты — староста?

— Так получилось,— пожала плечами Эля.— Мне сказали в деканате, что нужно срочно выбрать старосту, потому что они мне и каждому на курсе ничего лично объяснять не будут. Только старосте. Я пришла на курс, встала на стул и сказала, что нам нужно срочно выбрать старосту. А Никита закричал, чтобы я сама и становилась старостой. Кто-то его тоже поддержал. Так я стала старостой. Сама в шоке.

— Власть — это хорошо.

— Это не власть, одни нервы. Даже прогулять спокойно нельзя. После каждого учебного дня я должна сдавать специальные листики со списком отсутствующих. Или бежать в деканат. И меня никто не любит. И дружить со старостами тоже не прикольно. Я хочу остаться с девчонками поболтать, но нужно идти на кафедру. Или в ректорат. Или ещё куда-то. Меня правда на курсе никто не любит. У меня нет друзей. И это ужасно.

— Ничего ужасного. Это система. И мы в ней живём.

Пискнул телефон.

 


«Вы слышали, что произошло в Бирюлёво? Мы с пацанами едем туда. Не поминайте лихом и не говорите маме. Стёпа».


 

Эля включила чайник.

— Как обычно?

— Как обычно.

Эльяс пристально смотрел на неё.

«Нет. Не слышала. Зачем в Бирюлёво?» — набрала сообщение Эля.

— Кто это? — спросил Эльяс.

— Ученик.

Эля оперлась о коленку.

— Я не уверен, что ещё к тебе в гости приеду, хотя надо бы,— сказал Эльяс.

— Почему?

Эльяс встал.

— Я о тебе беспокоюсь. Тут чёрти чё творится.

— Ты очень хороший человек, Эльяс. Пожалуйста, не забывай об этом.

— Очень сложно об этом помнить... Мы же с братом квартиру снимаем, в общаге я жить не хочу. И ты знаешь, к нам каждую неделю кто-то приезжает из Владика. И они такие... такие... мудаки, Эль! И что-то говорят о национальной гордости, постоянно на конфликты нарываются, а мы с братом их потом отмазываем или вступаемся...

— Зачем? Зачем ты за них вступаешься?

— Это сложно.

Эля застонала.

— Почему ты просто не можешь заниматься учёбой? Не ввязывайся ты в это!

— Как соседи?

— Ужасные... Тут парень какой-то типа из аспирантуры, я не знаю, что он там пишет, но спать мне не даёт... и девчонкам тоже.

— Ты к нему ходила?

— Я его боюсь. Он вечно пьяный, руки все изрезаны, длинные сальные волосы такие... Я однажды ночью, часа в три, перед контрольной прихожу к нему, стучусь в дверь, прошу, чтобы музыку выключил, так он на меня накинулся, сказал, чтобы я... заткнулась, иначе вылечу отсюда. Ну... и грубостей много наговорил

— Какая, говоришь, комната у него?

— Вот эта.— Эльвира указала на стену по левую руку.— А что?

— Да ничего. Щас.

Эльяс вышел за дверь, затем Эля услышала, как тяжело сосед встаёт с койки, пинает пустую бутылку на полу, открывает дверь. Тихий короткий разговор, и Эльяс снова вошёл в комнату.

— Больше он не будет музыку включать. Совсем. А включит — зови, ногу сломаю. Вторую.

«Бить черномазых»,— пришла смс-ка. Эля похолодела.

— Я тебя просто прошу,— Эльяс подошёл ещё ближе и взял её за руку.— Просто прошу быть осторожнее. Ты ещё слишком маленькая для этого города. Слишком наивная. Сиди на парах. Читай книжки за нас двоих. Поняла?

Эля кивнула.

— Регистрацию сделала?

Эля снова кивнула.

— Вот и молодец.

Эльяс наклонился и поцеловал её. Губы у него были удивительно мягкими. Его рука приобняла её за плечи.

— Зачем ты это делаешь? — прошептала Эля.

— Потому что я никогда этого ещё не делал,— тихо ответил Эльяс и снова поцеловал её. Эля не хотела, чтобы Эльяс останавливался, но он вдруг молча встал, снял с её пальца кольцо, положил рядом на койку, быстро впрыгнул в ботинки и исчез в дверях.

Эля встала, села на широкий подоконник, взглянула на серую улицу внизу, на Останкинскую башню, исчезающую в тёмных облаках. И поняла, что больше Эльяса не увидит.


Глава X

На первой паре преподаватель решила сама провести перекличку и стала выкрикивать фамилии:

— Вугина!

— Вучина! — осторожно поправила Эля.

— Чужак!

— Чутак! — снова сказала Эля.

— Доцент!

— Дащан!

— И О-о-о...

— Осинкина! — рявкнул весь курс.

— Эльвира, я вам высказываю своё неудовольствие по поводу вашей работы! — воскликнула Людмила Павловна.

— Что? — опешила Эля.

— Разве так можно заполнять журналы? Если у вас такой плохой почерк, как вы вообще решили поступать в Литературный институт?

— Извините...— от неожиданности и обиды Эля даже встала.— Вообще-то, в обязанности старосты не входит заполнение курсовых журналов по предметам! Это должны делать методисты кафедр, у вас таковой имеется. Вы можете попросить его переделать журналы, если вас не устраивает мой почерк. На моей кафедре я заполняю журналы в компьютере, так как у нас журналы свои, и я знаю, какой там размер строк. Извините.

Эля села обратно, но чувствовала, как её начинает трясти.

— Таааак... Проехали.— Людмила Павловна откашлялась.— Скажите мне, чем человек отличается от зверей? Медведей там, змей, птиц?..

— Внешностью? — ответил Виталик.

— Хорошо-о-о...— протянул недоумённый преподаватель.— Тогда скажите, вы, современные люди, вы можете себя ассоциировать с животными? Как индейцы когда-то?

— Да! — хор голосов.

— Мда...— протягивает преподаватель.— Я и забыла, что вы литературный институт...

 



Саймон (на английском)


Привет! Ты как?

Эля


Нормально.

Саймон


Читал в новостях про события в Москве. Это ужасно. Всё это ужасно, в целом. Я не хочу, чтобы ты жила в Москве. Я убедил маму сделать тебе вызов. Ты бы могла перейти на заочное отделение. И переехать ко мне.

Эля


Что?

Саймон


Ты. Должна. Переехать. В Англию. Напиши, куда выслать приглашение и документы. Билеты тебе забронирую и выкуплю завтра. То есть нужны даты. Родители хотят мне помочь. Люблю!

 

— Ванька-встанька, что это? — спрашивала преподавательница.

Курс нервно засмеялся.

— Это повелительное наклонение глагола?

— Нет! А вы можете преобразовать его в прилагательное?

— Ванькин-встанькин?

— Они с ума сошли? Так рано звонок подают?!

— Это не звонок, это дрель!

— Крышу ремонтируют.

— Какая-то сегодня неразбериха везде... Ваня... ээээ... Дима, начинайте, пожалуйста! (Пауза.) Петя, ну вы начнёте?

 


«Мама, привет! Это снова я. Да, я ленюсь. Мне всё сложнее и сложнее писать тебе каждый день, как я обещала тебе делать. Цой сегодня снова заходил, мы с ним какие-то слова на испанский переводили. Мои базовые знания испанского в произношении и грамматике помогли. Я поехала сегодня в Лит, поела в столовке, думала насчёт увольнения весной, там одна девочка в деканате хочет к нам на кафедру. Ещё я спрашивала Цоя о Киргизии, куда там можно пойти, если я туда к нему в гости когда-нибудь доберусь. Что ещё было на днях... Новая девочка у нас на курсе из иностранцев, я что-то в последнее время совсем разучилась понимать, где мальчики, а где девочки в Москве. Вот эта девочка, например, вот явная лесбиянка, хриплый голос, полная, с короткими крашеными волосами, с серёжками в ушах, кольца на руках. Спрашивала меня на английском обо всём, об учёбе всё утро, ну я ёе тоже о чём-то спросила, о Германии, откуда она родом. И сказала ей, что меня зовут Эльвира, а она говорит: А я Дэниэль. И паспорт просит отксерить на кафедре, у них международный отдел вечно закрыт. Открываю и понимаю, что это парень. Кошмар. Всё такое... непонятное! Давно не могу попасть в душ в общаге, вечно очередь многочасовая, все души заняты. Кажется, что скоро уже царапаться начну. Проверяла вчера компьютер на вирусы, он их столько нашёл! Потом самостоятельно что-то перегрузил и теперь такой тормозной стал. И странный. И ведь это не мой компьютер, а соседки, которая позволяет мне на нём работать. Но я сама нашла антивирус в интернете, сама устрановила и проверила всё! Уже достижение! Главное, окончательно его не доломать. А ещё мне вторую ночь снится Стёпа».


 

Эля наклонилась над партой, делая вид, что сосредоточенно что-то записывает за преподавателем, а сама попросила у Наташки планшет и подключила WiFi. Сколько стоит виза в Англию? Какие требования? Какое количество документов нужно собрать? Кто должен написать спонсорское письмо? Саймон? А если она студентка и ей ещё нет восемнадцати, то что делать ей? Да и зачем ей туда ехать? Зачем? Ей же Саймон даже не нравится. Он и правда как брат. Как младший брат. Глупенький. Наивный. Младший брат.

Семинар прошёл, а Эля всё сидела и просчитывала, сколько ей нужно денег на поездку. Как рассказать маме о плане Саймона? Бабушка-то будет рада. Она постоянно про это говорила, но вот мама...

 



Эля


Алёна, меня Саймон зовёт в Англию.

Алёна


Даже не думай ехать. Я тебе ещё ученицу нашла. Она — бизнесвумэн. Английский аппэр-интэрмедиат. Оплата — 3 тысячи рублей за полтора часа в кафе на Кузнецком мосту. Один раз в неделю по пятницам. Но! Шесть утра. Очень занятая женщина.

Эля


Они обещают помочь с документами.

Алёна


Щас скину её телефон. Не вздумай отказываться, тётка классная! И ещё. Здесь — твоя родина, какой бы она ни была и как бы она ни болела.

Эля


А я всегда хотела пожить в чужой стране, получить «международный опыт».

Алёна


Ты можешь это и сама сделать. Для этого Саймон не требуется.

Эля


У меня денег нет на поездку за рубеж.

Алёна


Заработаешь. Поработай год. Откладывай. Через год тебе будет 18 и ты сможешь поехать получать международные сертификаты.

Эля


Какие?

Алёна


Ну тот же TEFL, с ним ты станешь профессиональным преподавателем английского. А не просто девочкой, живущей и зависящей от своего бойфренда.

Эля


Он не мой бойфренд. Я не знаю, кто он. Он меня за два месяца фактически научил английскому. Он мой друг.

Алёна


Это ты так думаешь. Набери учеников. И работай как волк. Ты это умеешь.

 

Эля нахмурилась. Она понимала, что Алёна всё говорит правильно, но... сколько ещё девочек из Владикавказа могут похвастаться тем, что их зовут жить и учиться в Англию?

Эля автоматически ответила на вопрос преподавателя и снова погрузилась в свои мысли. Что там Алёна говорила про курсы преподавателей английского? Что такое TEFL? Она открыла несколько ссылок на Наташкином планшетнике. Наташка спала на плече у Кати, сзади дурачились парни, нужно было заполнить отчётный листок с посещаемостью группы, но только от одной этой мысли у Эли начинала болеть голова.

 



Эля


Мамуль, привет! Ты на работе? У меня вопрос.

Мама


Здравствуй, солнышко! 
У тебя перемена? Как учёба?

Эля


Сижу на семинаре. Но я же староста и методист, поэтому меня никто не трогает. А ответы на вопросы я итак знаю. Вчера посмотрела план работы на семестр и уже всё выучила вперёд.

Мама


Умничка доча! У нас всё хорошо. Урожай собрали. Добавили зарплату, смешно сказать, на 500 рублей увеличили. Бабушка гуляет по участку и сплетничает с соседками.

Эля


Я хочу получить международный сертификат преподавателя английского языка. Не сейчас. Через год, когда мне исполнится восемнадцать. Он стоит полторы тысячи евро. Плюс билеты, но на них я заработаю. И на проживание там — ещё тысяча евро. Их я тоже заработаю. Мне нужно откуда-то найти денег на оплату обучения.

Мама


Машина стоит в гараже. 
Если нужно, продавай летом.

Эля


Мама...

Мама


Это же твоя машина. Не волнуйся, попросим дядю Костю помочь с продажей. Жигули, конечно, не очень много стоят. Но как раз полторы тысячи евро можно получить. Если ты уверена в этом.

Эля


Уверена. Спасибо. Целую!

Мама


Я тебя тоже целую! Спасибо за письма, дорогая! Очень приятно их получать!

 

Прозвенел звонок, и группа направилась в другую аудиторию. Сергей подгонял всех, приговаривая «Кошёлочки мои! Пойдёмте!», за что сильно получил от Эльвиры учебником по голове.

 

— На древних русских рукописях 11 века писцы на страницах книг оставляли и свои приписки, иногда рассказывая об отношениях с соседями, а иногда и свои поэтические опыты. Например: «На улице пьють, а меня не зовуть».

Эля листала журнал и смотрела по сторонам. Половины курса не было на месте. Из поступивших 120 человек в аудитории вряд ли набиралась и половина.

 



Саша


Эля, здравствуй, пожалуйста, поставь мне плюсик, я проспала, скоро буду!

 

Эля потянулась, закрыла глаза, чтобы не кружилась голова. «Мы живём в системе», вспомнилось ей. Сколько уже Саша просыпает? В прошлый понедельник её не было на итальянском. В среду — весь день. Две недели назад она каждый день писала такие смс-ки. Эля тяжело вздохнула и поставила в журнале плюсик напротив Сашиной фамилии.

 



Влада


Элечка, солнышко, ты знаешь, чего я хочу, да? У меня свидание!

Ну хоть честно. Свидание. Владе — тоже плюс.

 



Зарина


Да, мне стыдно, но меня сегодня нет. Даже просить больше не буду об одолжении. Но если... то... спасибо...

 

Эля вдруг поняла, что разозлилась. Да сколько можно? Если прогуливать — то честно прогуливать. И не просить старосту постоянно тебя отмечать. Должна же быть у людей гордость, в конце концов? Эля перечеркнула все плюсы и поставила «н»-ки. Закрыла журнал. Стёрла остальные пять непрочитанных сообщений.

— От злости один глаз Кухулина ввалился так глубоко, что ни одна цапля не могла его достать, а другой вывалился так далеко, что только этот вид ввергал врагов в ужас.

 


«Мама! Я что-то устала... От людей устала, от их поведения. Странные люди. Не понимаю я их! Ааа! Помнишь, я говорила тебе, что бабушка мне звонила? Она попросила меня съездить и найти могилу её дяди, о котором уже никто и не помнит, он умер в 1942 году в Смоленской области. Вот пытаюсь найти хоть какие-то данные о той деревне, где он погиб и захоронен. А на форуме того малюсенького города Велиж — только и просьбы, что о помощи в поисках могил, информации о погибших родных. Какая же у людей жестокая история. Бабушка мне перечитала последнее его письмо её матери, про то, что земля и неба смешались воедино. Много прочитала про те жестокие бои под Смоленском в сорок втором. Там погибла сибирская дивизия. Но как ехать и искать одной? Или найти кого-нибудь и поехать вместе? Извини, что мои письма такие... бытовые, что ли! Просто писать больше ни о чём не хочется. Не хочется плакаться на жизнь. На проблески редкие какого-то позитива. Не хочется ныть. Но живой я себя тоже не очень чувствую в последнее время. Больше сонной. Давно нормально не спала. Очень давно. Только не переживай за меня, хорошо? Так обнять тебя хочется! И бабушку! Иногда прямо домой тянет. Сильно-сильно. Бестолково провожу свои дни. В полусне. Уставшая, бегаю и бегаю туда-сюда. Полночи просидела перед чужим компьютером и ничего так и не сделала. Целую! Завтра отправлю письмо».


 

Зарубежная литература. Приговор. А ведь дома Эля читала всю зарубежную классику ночи напролёт. Почему же сейчас так неприятно брать книги в руки? Потому что нужно не просто читать, а читать по-другому? Аналитически? Или потому что после семинаров перевода ты постоянно обращаешь внимание на перевод? Ты видишь ошибки перевода, ты видишь кальку и небрежности переводчика?

 



Анна


Здравствуйте, Эльвира! Нам придётся отменить уроки сегодня. У Стёпы каникулы. Увидимся через неделю!

Эля


Хорошо.

 

Ничего хорошего. Ничего хорошего. Как можно отменять уроки? Это же работа. Она готовилась к уроку. Это её хлеб. Это её время. Эля почти откинула от себя журнал посещений.

 



Алёна


Почему я так хорошо крашу глаза, только когда иду к своему мастеру, которому 72 года?!

Эля


Хаха. А у меня отмена урока. И как жить дальше?

Алёна


Возьми ещё учеников, я уже устала повторять. Или займись фрилансом.

Эля


Чем?

Алёна


Подработкой. Могу подкинуть перевод книжки детской с итальянского. Заодно и язык выучишь.

Саймон


Я выслал тебе на электронку всё, что нужно. У тебя загранпаспорт есть?

Эля


Есть. Спасибо. Посмотрю вечером.

Саймон


Люблю!

 

Эля поморщилась. Не ответила.

 



Стёпа


Здравствуйте! Мама написала, что мы отменяем урок?

Эля


Да.

Стёпа


Извините, что так получается. Отец приехал из командировки. У меня каникулы. Мы все вместе едем отдыхать к друзьям. Они миллионеры долларовые, зовут к себе в отель.

Эля


Здорово.

Стёпа


Да! А вы куда-нибудь пойдёте на выходные?

Эля


Ещё не знаю. Работы много.

Стёпа


У вас уроки по выходным?

Эля


Буду книгу переводить.

Стёпа


Круто!

Эля


Очень.

Алёна


Пойдём сегодня на вечеринку?

Эля


Куда?

Алёна


К скульптору. К Потоцкому.

Эля


Стёпа, хочешь на вечеринку к Потоцкому? Сегодня?

Стёпа


Щас отца спрошу.

Эля


Алёна, а как же книга? 
А контрольная по итальянскому завтра?

Алёна


Ты всё знаешь. Я же тебя учу.

Стёпа


Меня отец не отпускает. Говорит, что никто меня не повезёт и не будет ночью встречать. 
И что я слишком маленький для таких поездок.

Эля


А.

Стёпа


Вы не обижайтесь. Нас ночью ограбили. Помните байк огромный стоял у дома? Теперь его нет. 
И в дом проникли, в подвал. У мамы истерика.

Эля


У вас сигнализации нет?

Стёпа


Сегодня будут ставить. И решётки на окна.

Эля


Грустно. Понятно. Напиши, когда урок будет.

Стёпа


ОК.

 

Эля медленно шла по парку к общежитию, пиная пакет с едой. По дороге заскочила в магазин и купила замороженных овощей. Мама всегда говорила, что они полезнее консервов. Ну что ж. И дешевле — это точно. Без запланированного урока Эля уже с тоской раздумывала над выходными. Будет сидеть безвылазно в комнате, смотреть на Наташкины театральные постановки (Наташка училась на драматурга) или готовиться к семинарам. Нужно было ещё написать отчёт по гранту для кафедры, а для этого собрать со всех преподавателей отчёты, затем распределить всё по пунктам. Научно-исследовательская деятельность, учебно-методическая работа, общественная деятельность, международная деятельность. А ещё составить таблицу классификации бессоюзных сложных предложений закрытой типизированной структуры. Тёмные ноябрьские тучи спустились ещё ниже, и у Эли сильно заболела голова. Наверное, впервые в жизни. Земля под ногами перестала чавкать.

— Стой,— раздался сзади низкий и очень неприятный мужской голос.

Эля вздрогнула, но не оглянулась и постаралась не ускорять шаг, всем видом показывая, что ей всё равно.— Сказал — стой. Телефон.

Эля почувствовала, что с двух сторон её окружили. Дыхание сорвалось. Два парня шли рядом с ней, контролируя, так, чтобы она не смогла убежать. Эля сжала в руках пакет. Телефон? Да как она им отдаст телефон? А вдруг им ещё что-то понадобится? Открывать сумку? Что бы она сделала дома?

Парень говорил с сильным акцентом. Сколько их? Только двое по сторонам или сзади её тоже кто-то идёт? Эля прибавила шаг и остановилась, наткнувшись на одного из них, выпрыгнувшего откуда ни возьмись. Чёрная тонкая бородка, узкие глаза, спортивный костюм. По виду — лет 25. Таджик, наверное. Не Киргизия точно, на Цоя не похож. Если её институтские подруги не смогли бы их различить, то Эля делала это с лёгкостью.

Она налетела на него и отпрыгнула назад, двое по сторонам тоже остановились. Бежать? Куда? Если они увидят, что она вошла в общежитие, пиши — пропало. Будут караулить. Точно будут. Они не позволят девушке убежать от них. Они не принимают отказа.

— Зачем? — резко спросила Эля.— Не дам.

— Дай телефон.

— Да, отдай телефон,— сказал кто-то сзади. Эля поняла, что ноги у неё трясутся.

Она была так близко к выходу из парка. И, как назло, ни одной бабушки в округе, ни одной женщины с ребёнком, ни одного хозяина собаки. Хоть мопса.

Эля засунула руку в сумку.

Парень стоял так близко, что она чувствовала, как он дышит.

— Вы откуда? — спросила она.

— Таджикистан,— усмехнулся парень.— Дай телефон.

— Он у меня старый.

Парень засмеялся.

— Ты — глупый! — сказал он Эле.— Номер телефон.

Он пристально смотрел на неё. Так на неё ещё никто не смотрел.

— Нет. У меня есть парень.

— Нет, уже нет. Теперь у тебя я — новый парень. Я звонить тебе. Говорить про любоф.

Эля чувствовала, что её трясёт. Страх сменился какой-то непонятной истерикой. Им нужен её телефон. Для этого четыре мужика держат её посреди пустого парка, словно котёнка. Нельзя их злить.

Эля упрямо пошла прямо него, он засеменил рядом.

— Ты думаешь, это нормально так с девушками знакомиться?!

— Что?

Наверное, он и правда не понимал ничего из того, что она говорила.

— Не дам.

— Телефон. Секс. Любоф.

Эля знала, нужно выйти из парка, а затем — всего несколько метров до магазина. А там — люди. Там можно будет кричать, бить пакетом по их мордам, всячески привлекать внимание.

— Телефон давай,— повторял парень.

«Ещё 50 метров» — отсчитывала Эля и шла быстрее и быстрее.

— Хорошо, дам. Записывай.

Парень, осклабившись, достал свой сотовый.

Эля продиктовала свой номер, изменив последнюю цифру. Рискованно. Зря. Парень начал набирать номер.

— Это. Не. Твой. Телефон,— сказал он, разозлившись. Эля чуть не заплакала.

— Извини, я ошиблась. Это новый номер, я ещё не запомнила.

Парни остановились и прижали её друг к другу.

Эля всхлипнула.

— Поменяй последнюю цифру. Там «семь». Кажется.

Парень, нахмурившись, нажал на вызов, и заиграла весёлая мелодия из сериала «Queer as a Folk».

— Я звоню вечером. Поняла?

И тут Эля вырвалась и побежала. Побежала так быстро, как только умела. Как тогда, на физкультуре, когда её в шутку обгонял Эльяс. Он бежал впереди задом наперёд, махал рукой и смеялся.


Глава XI

— Три пять три,— закончил Стёпа.— Вы запомнили? Ещё раз скажите всё вместе.

Эля повторила номер.

— У вас хорошая память на цифры.

— Да не...

— Хорошая. В следующий раз, когда какие-нибудь уроды будут у вас номер телефона просить — сразу давайте мой. Я с ними разберусь. Как они вообще посмели к вам подойти?

Анна вышла из кухни с большим подносом с блинчиками.

— Угощайтесь, Эльвира. Может быть, вы хотите пообедать?

Живот скрутило от одной мысли о еде.

— Это было бы здорово... Спасибо! — пробормотала Эля.

— Если вы хотите, можете остаться сегодня на ночь у нас. Уже поздно и темно. После такого кошмара я бы боялась в общежитие возвращаться.

Эля покачала головой.

— Мне завтра рано утром на работу. А все бумаги остались в общежитии.

— Как знаете. А то муж нам наладил сауну в подвале. Можем туда сходить. У меня есть прекрасный крем для тела. После сауны он просто идеален! Мы привезли его из Доминиканы, там удивительное кокосовое масло. Вам сейчас просто необходим отдых. А завтра утром я вас подброшу до электрички так рано, как вам нужно.

— Они ещё и звонили вам? — спросил Стёпа и налил себе кофе из кофемашины.— Вам латте или капучино?

— Весь вечер.

— Какой ужас! — Анна села напротив.

— И теперь каждый день звонят. Никак успокоиться не могут. Главное, я вот чего не понимаю — они случайно около общежития оказались или они там живут? Мне страшно...

Эля впервые произнесла это вслух.

— Я вас прекрасно понимаю! — задумчиво сказала Анна.— Когда у нас две недели назад взломали подвал и проникли в дом...

— Вы представляете? — выглянул из кухни Стёпа.— Там очень маленький человек был! Я в подвальном окне застреваю! А он спустился по стене, там отпечатки остались! Отпечатки ног! Спайдермен какой-то.

— Вы понимаете... Стёпа был у друзей.— Продолжила Анна.— А я одна в доме с маленькими детьми и бабушкой... вот что я могла бы сделать с ними? Муж снова в отъезде. Я уверена, там было много человек. Пока один залазил в дом, другие выносили на носилках мотоцикл! Они знали, как открыть дверь! Они знали, что у нас тупые собаки — и принесли им сосисок! Собаки лаяли, мы все слышали! И подумали, что, собаки же у нас тупые, поэтому и лают посреди ночи просто так.

— Я понимаю,— опустила голову Эля.

— Жить становится всё страшнее и страшнее, Эльвира! Бежать нужно из этой страны, уезжать! Хвататься за любую возможность и уезжать! Послушайте меня! Если у вас появится шанс уехать — уезжайте! — Сказала Анна и взяла в руку дольку апельсина.— Не хотите вина? Итальянского? Берегла до какого-нибудь случая. Мне кажется, он уже настал.

Эля кивнула. Не любила она вино, но не отказываться же, в самом деле.

— Ненавижу конец ноября. Когда снега нет.— Произнёс Стёпа, стоя у окна.— Мы, наверное, уедем в Доминикану на Новый год, да, мам?

Анна пожала плечами.

— Это будет зависеть от того, как ты будешь себя вести, дорогой мой. Вы представляете, что он вчера снова сделал? Опять поссорился с отцом. И из-за чего?

— Из-за чего? — спросила Эля.

— Из-за чая! — Анна удивлённо развела руками.

— Я сам в шоке! — крикнул Стёпа из кухни.— Я просто хотел купить вкусного чая. А он не дал! И грубо ответил. И началась словесная перепалка. Он меня послал. А я сказал, что всё равно куплю этот чай.

— Было девять вечера. Вот так и живём,— Анна отпила вина из бокала.

— Мама, мама! — К Анне подбежал Егорка.— Что такое рыба-коршун?

— Коршун — не рыба, это птица.

— А почему тогда он плавает?

— Где он плавает?

— В волнах! Так в стихотворении написано. «Коршун бьётся с ним в волнах». Как же птица может драться в волнах, если она не рыба?

— Мне нужно солнце! — застонал Стёпа.

— Да, в Москве несколько лет назад солнце просто стёрли с неба.

— Нарисуй на небе свастику, ибо солнце кончилось,— пробормотал Стёпа.

Эля взяла блинчик.

— Степан! Тогда уже лучше солнце на небе нарисовать! А в Москве жить страшно.

— Во Владике страшнее.— Вдруг сказала Эля.

— На Дальнем Востоке? Вы оттуда?

— Нет, во Владикавказе. Я приехала из Владикавказа.

Над столом повисло молчание. Эля глянула на Стёпу. Тот смотрел на неё какими-то чужими глазами.

— Так почему они к вам пристали, если вы... вы...

— Степан! — воскликнула Анна.— Это неприлично!

— Но вы же... вы же... не похожи на...

— На кого? — вопрос получился уж слишком резким.

— На хачей...

Эля молчала. Чувствовала, как закипает в ней какая-то необъяснимая ярость, наполняющая всё её тело, до кончиков пальцев. Хотелось встать из-за стола, врезать ладонью по Стёпиной физиономии, затем взять обеими руками его лицо, подтянуть ближе и заорать «Это же я, Стёпа! Я! Эльвира!»

Анна приподнялась из-за стола. Лицо её пылало так, будто Эльвира в мыслях дала пощёчину ей, а не её сыну.

— Степан. Попроси прощения.

— За что?! — взвился Стёпа и откинул от себя телефон.— Ты сама говоришь, что в Москве стало страшно жить! Что нужно валить! Каждый день только об этом говоришь!!! А тут!.. Меня учить... Извините, Эльвира. У меня взрыв шаблона просто в голове. Извините... Мне нужно подумать.

Стёпа выскочил из комнаты.

Анна села обратно и налила Эле бокал вина.

Эля чувствовала, что сейчас заплачет. Глаза заполнялись слезами, а вместо ярости внутри всё заболело вдруг, будто бы вся кровь вылилась из её тела и Эльвира, с трудом приподняв руку, взяла бокал. Рука дрогнула, и вино пролилось на скатерть.

— Ничего, я вам ещё налью. Не волнуйтесь вы из-за пустяков. Извините моего сына. Он добрый человек на самом деле.

— Я знаю. Просто... у меня мама и бабушка русские. Я всегда ощущала себя полукровкой, но всегда только русской! Я даже подумать не могла, что... в Москве это станет такой проблемой. У меня идеальный русский! Я — образованный человек! И я не ощущаю себя «другой»!

Несколько минут они сидели молча. Анна подвинула тарелку с едой к Эле и подала ей вилку.

— Какие у вас дальнейшие планы, Эльвира? — Наконец, спросила Анна.

Эля пожала плечами. Болела голова. «Это просто болит голова» — пронеслась знакомая до боли строчки из песни. Лишь через мгновение Эля поняла, что это Стёпа врубил в своей комнате музыку.

— Есть идея поехать получить международный сертификат преподавателя английского языка. Куда-нибудь в Прагу. Через год.

— И что вам это даст?

— Возможность преподавать английский в языковых школах всего мира.

— Хорошая идея. А почему Прага?

— Потому что на билеты в Америку денег нет. А Прага под боком. Если что, смогу пешком вернуться.

Анна улыбнулась.

— Смотрите, снег пошёл,— вдруг сказала она, показывая на окно.— Я думаю, что всё у вас будет хорошо.

 



Анастасия


Привет, Стёпа. Что делаешь? Почему поменял аватарку в профайле? Чёрный квадрат? А почему чёрный квадрат?

Степан


Порядок. Мне грустно. Меня предал лучший друг. Я не могу никому верить.

Анастасия


Я хочу быть твоей девушкой. И твоим другом.

Степан


Правда? Хорошо, давай попробуем. Как насчёт завтра? Идём кататься на моём байке?

Анастасия


Я не ожидала... Стёпа... Хорошо!!!

Степан


Я ничего не обещаю. Не обещаю веселья. Но мне нужно отвлечься.

Анастасия


Хорошо! Куда пойдём?

Степан


Куда хочешь?

Анастасия


Мне всё равно.

Степан


Мне по большому счёту тоже. Просто хочу сбежать из дома.

 

— Один из них закончил институт, другой пол-института. Вы хотите присоединиться ко второму или первому? — спрашивала преподавательница у курса. Курс молчал и хихикал.— Уже конец декабря! Скоро сессия! Что у вас в головах-то осталось, первый курс? Вы понимаете, что с вашей-то посещаемостью (Эля нагнулась пониже к парте) половину из вас я вижу в последний раз? А раз ректорат запретил спаривать две пары, то времени на то, чтобы вложить в ваши светлые головы ещё хоть что-то, остаётся всё меньше и меньше.

Эля вздохнула. Очень хотелось спать. Она сидела над итальянскими упражнениями и внаглую делала их на консультации по зарубежной литературе.

— Эльвира, пожалуйста, сходите в деканат и принесите ведомости, если они уже сделаны!

Эля отложила в сторону учебник, прикрыла его тетрадкой, и вышла из аудитории под недоброжелательные взгляды сокурсников.

Несколько шагов по коридору, и она в деканате.

— Здравствуйте,— постучавшись, Эля вошла вовнутрь.— Можно мне...

Не успела Эля закончить предложение, как кто-то большой и сильный схватил её на руки и закружил по деканату, чуть не сбивая сотрудников института с ног. Эля даже запищала от неожиданности. Сильный удар по голове. Очевидно, её стукнули об открытую дверцу шкафа.

— Only you! — пропел над всё ещё кружащейся головой знакомый голос. Элю поставили на землю, и она пошатнулась. Крепкие руки Саймона поддержали её.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она по-английски и обернулась на замерших сотрудников деканата.— Извините! Меня за ведомостями отправили.

— Ведомости ещё не готовы,— сухо ответили ей голосом Людмилы Валентиновны.

— Спасибо. Извините ещё раз,— хихикнула Эля и выскочила из деканата, держа за руку Саймона. В коридоре прислонилась к стене. Спросила по-английски.— Ты ли это, Саймон? Как ты меня нашёл?

— Ты писала очень подробные письма. Интернет вообще тоже хорошая вещь. Там адреса можно найти. Я был в общежитии. Познакомился с твоей соседкой. Она лежала на полу. Странная у тебя соседка.

— У меня их две.

— Вторая лежала под кроватью, закрывшись от мира простынками. Я её даже не увидел. Затем приехал сюда. Здесь почему-то совсем никто не говорил по-английски. Сегодня ты получишь свою визу. И мы будем планировать наше будущее. Мама передаёт тебе привет! А это тебе.

Саймон неловко протянул цветы, наклонился и чмокнул Элю в щёку. Потом обнял.

— Я очень рад тебя видеть.

Эля улыбнулась. Она почему-то думала, что этот институт принёс в её жизнь счастье. Странное и непонятное счастье. Она здесь меньше года, а случилось всего уже на целую жизнь. И она не хочет получать визу.

— Спасибо за цветы.

— Пожалуйста, дорогая.

— А почему их четыре?

— Что?

— Четыре цветка! Чётное количество цветов — это только мёртвым людям дарят.

— Нет, это нечётное количество «дарят мёртвым людям», как ты позволила выразиться.

— Ой... Но я не могу расхаживать по городу с чётным количеством цветов!

— Это розы!

— И что?

— С розами можно расхаживать в любом их количестве!

— Мне нужно пойти на семинар по переводу.

— После посольства?

— До. А потом придётся прогулять ещё одну пару. Пойдём?

Семинар шёл своим чередом. Саймону разрешили остаться в аудитории, и он удивлённо оглядывался по сторонам.

«Этот перевод — просто мелодичный свист!» — Говорил мастер, а Эля писала на листочке бумаги:

 


«Саймон, ты как?».



«Я... не знаю. Это очень странное место».



«Да. Согласна».



«Вы и правда сидите тут и переводите книжки с итальянского на русский язык?»



«Правда».


 

— Это не текст, а набор банальностей, как говорят актёры, это «тёплая жопка»! — Воскликнул мастер.

Алёна, сидящая у окна, подмигнула Эле.

 


«Я хотел в армию уйти. Ну, до того, как мы с мамой решили тебя к себе пригласить».



«Зачем тебе армия?!»



«Всегда хотел».


 

— Из какого кошмара взялась аналогия «Я — горькая» в контрольном переводе, Лёша?!!

 


«Интересно тут у вас. А почему та девушка постоянно мне подмигивает?»



«Она мне подмигивает. Это моя лучшая подруга».



«Это азбука Морзе, что ли?»



«Хаха».



«Мы можем отсюда уйти? Время идти в посольство и отмечать новую главу в нашей жизни».



«Давай».


 

Эля знаками показала Алёне, что они уходят.

 

У посольства стояла длинная очередь, посыпанная снегом. Москва под белым покрывалом казалась удивительно красивой. И Москва-река, в которой отражался Белый Дом, и поблёскивающий на солнце пешеходный мост у Киевского вокзала. Эля и Саймон шли от института пешком. Сначала по бульварам, затем по Старому Арбату. Саймон пытался постоянно взять её за руку, стряхивал снег с шапочки и через каждые три минуты спрашивал, не замёрзла ли она.

А Эля мысленно прощалась с Москвой, которую так успела полюбить. После Нового года она полетит в Лондон, затем в Бристоль. Бристоль... Про который она раньше и не слышала, а теперь знает о нём почти всё. Это будет совершенно новая жизнь, новый язык со странным диалектом, новый дом. И пусть пока она не знает, как по-настоящему относится к Саймону, но ведь все говорят, что за границей жизнь лучше, чем в России, правда? Анна так постоянно говорит. А Саймон — прекрасный человек. Он её в обиду не даст. И, наверное, в Англии всем будет плевать, что она приехала из Владикавказа, и она никому ничего не будет доказывать, например, на сколько процентов она русская. Или будет? Или она останется бесправной на несколько лет и, наоборот, всю жизнь будет биться головой о стены и постоянно чувствовать слабость, когда не сможет красиво выигрывать словесные споры? В конце концов, это институт, ради которого она приехала в Москву. Легендарное место. Может ли Бристоль быть таким же удивительным? А что насчёт мамы Саймона? И почему Эля не думала об этом всём до того, как ответить «да»? Была слишком занята?

Эле вдруг стало страшно. Пока они подходили к посольству, стояли в странной очереди и их осматривали с металлоискателями. Страшно было переступать порог этого огромного и блестящего места и полностью попадать под влияние этих неизвестных людей. А вдруг Саймон не такой уж прекрасный и положительный, как ей казалось эти несколько месяцев? А вдруг он её бросит одну в чужой стране, и ей придётся возвращаться не солоно хлебавши обратно в Россию? А что ещё хуже — в родную деревню? Вряд ли в институте ей дадут второй шанс. Взять академический отпуск на год и посмотреть, что будет? Тогда это будет нечестно по отношению к Саймону. Боже, как же сложно... Что же делать?

— Не может быть,— прошептал Саймон и побледнел. Он держал в руках конверт с ответом из посольства и Элиным загранпаспортом.— Здесь отказ. Тебя не пускают в Англию. И запрещают подавать документы в Англию весь следующий год.

Ещё толком не понимая, что происходит, Эля услышала, как пискнул её телефон. Она автоматически достала его и прочитала сообщение.

 



Стёпа


Эльвира, мы остаёмся жить в Доминикане. Прощайте.



Глава XII

 

«Алёна, привет! Даже не знаю, с чего начать моё письмо... Ты была права, получить этот сертификат оказалось сложно... А если по порядку...

То каждое утро на остановке мы встречаем высокого парня в балахоне Burzum, лица его не видно под капюшоном. Каждое утро он садится на велосипед, быстро обгоняет наш автобус и исчезает в утренней темноте Праги. Автобус плавно переваливается с боку на бок, спускается по Липкам и мчится среди холмов к Андель.

Я сейчас сижу на старом кладбище, сюда меня притащила Вэсна, говорит, здесь любила читать письма Цветаева. Вэсна кричит по телефону по-сербски, а меня рвёт прямо между старыми могилами. Я не спала уже неделю.

Вчера Крэйг пил водку под крышей, к нему в гости пришла Мэган, недавно получившая работу в нашей школе, сразу же после окончания курса. Её парень живёт в Дубаи, а она тусуется в Праге, водит туристов по старому городу. За последний год она жила в Париже и в Кёльне. Ей 33, и сегодня ночью она громко пела караоке прямо над моей комнатой.

В доме нас живёт почти двадцать человек, если считать с Мэган и Себастьяном, то двадцать два. Я живу на третьем этаже и слышу, как у Вэсны тихо играет музыка, как Самэт общается с Лори на подоконнике, как Уолтер флиртует с Лорэн, а Маркос держит в секрете, что Себастьян уже третий день ночует у него в комнате. Почти все наши с Вэсной соседи приехали из небольших городов Америки, кажется иногда, что во всей Америке нет работы для молодёжи. Из молодых, от 18 до 23, нас всего трое вместе со мной, остальным — около тридцати. У всех у них — растерянные глаза.

Вэсна говорит, что в России у нас ещё всё хорошо. Вчера звонила её мама, говорит, что ночью не смогла купить лекарство от жара для бабушки, без рецепта не продают. Звонил ей и Милош. Просил вернуться домой. Звонила Оливера, её лучшая подруга, после окончания аспирантуры, она плавает где-то на огромном американском корабле недалеко от Египта, уже второй год работая официанткой в кафе.

Почему-то именно здесь, на кладбище, Вэсна вспоминает, как американцы бомбили её город, как дымилась и рушилась телевышка, как дико кричала мама, ведь именно в этой телевышке в тот день работал её отец. Сегодня она рассказывала, как взорвали поезд на мосту и оттуда выбегали горящие люди. Как она кралась из школы, где сдавала экзамен по английскому языку, домой. Никогда не думала, что именно английский язык станет её профессией. А думала ли об этом я? У нас с Вэсной очень много общего — у неё — бомбёжка Нови Сада, у меня — мой Кавказ.

Мы с Вэсной понимаем, что нам обеим здесь не место, что после TEFL-курса на работу в лингвистическую школу в центре Праги возьмут только десять человек, носителей языка. А нас двадцать, и все мы хотим остаться в Праге, хотим, чтобы школа помогла нам с визами и с жильём. В школе платят всего 7 евро за академический час, но мы уже смирились с этим и устали от соперничества. Я сдалась первая. Ты ведь помнишь, что я продала отцовскую машину, единственное, что мне осталось от него? Чтобы заплатить за сертификат и полтора месяца в Праге. И теперь мне стыдно перед ним, перед умершим отцом. У Вэсны же был выбор — оплатить год магистратуры в университете на языковом факультете, либо поехать в Прагу и получить международный сертификат преподавателя английского языка. Приехав в Прагу, мы узнали, что сертификат дадут не всем, а только успешно, по их мнению, закончившим курс. Меня поселили в самую маленькую подвальную комнату без окон. На мой удивлённый вопрос, почему? — директора честно ответили, что «потому что ты русская». Крэйг шутил, что даже камера в Лондоне, в которой он очутился два месяца назад за какой-то проступок, и то была больше и чище. „Забудь про своё сраное классическое русское образование!“ — кричали на меня преподаватели и вбивали, вбивали свою методику.

По вечерам почти во всех комнатах гремит музыка, заглушая соседей. Кирэн поёт Coldplay под гитару, безбожно фальшивит и скучает по Новой Зеландии, по своей бывшей девушке. Его родители готовы давать ему деньги только для того, чтобы он катался по миру, играл в массовке орков в Хоббите, учил английскому языку чехов и никогда не возвращался домой. Остальные по вечерам пьют в Джип-баре, странном частном заведении на территории небольшого дома. Среди деревьев стоят танки и советские машины, а пиво там очень дешёвое. Нас с Вэсной давно уже не зовут на эти сборища. Мы обе не смотрели фильмов про Бэтмана, не понимаем их шуток. Они приехали учить родному языку, а мы — две славянские девушки, выскочки, самоучки. Брэндан всю первую неделю выцеплял меня, в одиночестве бродящую по коридору, и спрашивал, как приготовить хороший борщ. Сначала я отвечала. Затем замолчала и смотрела ему в глаза, пока он издевался.

The worst month in my life — сказала однажды пьяная Сэнди, засыпая над учебником на кухне. Сэнди, наша прекрасная Сэнди, тоже сорвалась и кричала „Америка!“ после каждого вопроса преподавателя. Директора школы очень хотят заполучить её себе, но она громко отвечает так, чтобы все слышали: „Слушай сюда! Я живу в центре знаешь чего? Нью-Йорка! Ты меня слышишь? Нью-Йорка! В собственной квартире! Работаю в частной школе за большие бабки! Вы меня сюда не переманите! Здесь мне жить не добже!

Уолтер работал в Грузии за 300 евро в общеобразовательной школе с любимой девушкой. Но это было до Праги. Сейчас он смотрит только на Лорэн, на её прозрачную ирландскую кожу и медные волосы.

Мы просыпаемся в шесть утра, в семь уже выезжаем с остановки, молчаливые и бледные, в восемь начинаются тренинги, продолжающиеся до часа дня, когда мы на сорок пять минут выползаем на солнце и, морщась, пытаемся запихнуть в себя немного еды. В два мы входим в классы и сами ведём занятия чехам под пристальными взглядами наших преподавателей, которые за каждое лишнее слово снижают оценки и вероятность получения сертификата. Мы дрожим, бледнеем, забываем слова, мы боимся лишний раз объяснить что-то своим ученикам, ибо за каждое лишнее слово — минус один балл и крик «Your TTT is too high!». Мы меняемся, преподаём по очереди, затем нас заставляют критиковать работу друг друга. В шесть вечера мы спускаемся в библиотеку и готовим уроки на завтра. Мы пишем бесконечные планы, расписания, копируем материалы, подбираем учебники, тексты, вопросы, придумываем „warm-ups“, activities, monitoring, instructions. Возвращаемся в трамваях до Андель, когда уже темнеет, и Карлов мост вызывает только усталый вздох и неприязнь. Пять минут в магазине, и последние автобусы увозят нас в дом, где мы вновь садимся за уроки, переписывая их на десятый раз, на чистовую, проговаривая каждую тему вслух.

Что мне делать, Алёна? Остаться? Бороться за место в школе? Ехать домой и учиться дальше? Саймон исчез сразу после отказа. Наверное, ушёл в армию, как и хотел до поездки в Москву. Или уехал в Марокко. Стёпа вчера написал. Вроде бы они возвращаются обратно в Россию. Я очень по нему скучаю. Помнишь, когда он исчез, я рыдала прямо на плече у Саймона около английского посольства? А Саймон думал, что это из-за него и из-за отказа в визе? А на самом деле я не понимала, как жить без Стёпы дальше. Без наших встреч и уроков. Без разговоров с его мамой в машине по дороге к электричке. И вот он возвращается. Через полтора года. А я очень надеюсь, что ему по-прежнему нужен преподаватель по английскому языку.

Вэсна сейчас сидит на памятнике и смотрит пустым взглядом на старинный монумент с грустным юношей в длинном саване и белом капюшоне. Я сейчас тоже сяду рядом, обниму Вэсну за плечи, как родную сестру, протру платком губы, и тоже буду смотреть на этого юношу, исчезающего в темноте наступающих пражских сумерек. Эля».

 


«Возвращайся домой. Мы тебя ждём. Алёна».



 


К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера