Ласточки летают низко

* * *

 

Ласточки летают низко – к дождю,

кошка умывается – к гостям.

Я весь день сегодня кого-то жду,

но в грозу такую какое там.

 

У примет, наверное, свой закон:

кто предскажет первым, тот победил…

Но постой-ка, слышишь? Звонок динь-дон.

Вот и гость, которого кот намыл.

 

 

* * *

 

Зачем ты мне снишься в мучительных снах,

так больно, так нежно мне руки сжимая

с улыбкой, неверной, как радужный взмах

души-стрекозы, упорхнувшей из рая?

 

О сколько любви полыхало в кострах,

что сами мы жгли с инквизиторским пылом

на тех проходных постоялых дворах,

где время не шло, а из пушек палило!

 

Но где, как сказал бы разбойный поэт,

былые снега, налетавшие роем

на маленький, зыбкий, карманный рассвет,

чуть что, выходивший из строя...

 

 

* * *

 

– Эй, на том берегу! Что вы там позабыли?

Возвращайтесь скорее, мы вас заждались!

– Мы бы сами вернулись, да лодки уплыли,

и мосты подвесные оборвались.

 

– Ну тогда мы наладим для вас переправу

или лучше –  запустим широкий паром.

– Что с того? Здесь такие высокие травы,

мы сквозь них до реки никогда не дойдем.

 

– Так скажите же нам, как помочь вам вернуться?

Мы за это свидание все отдадим!

– Подождите, пока берега не сомкнутся

и вода не сгорит, и развеется дым.

 

 

* * *

 

Пуля дура, штык придурок,

кто бы что ни говорил.

Золотой стрелой Амура

я навылет ранен был.

 

И живу я с этой раной,

и помру, наверно, с ней. 

Двину поздно или рано

вороных своих коней.

 

И тогда Амур, приникнув, –

боги не всегда ведь злы –

поминальную гвоздику

вставит в дырку от стрелы.

 

 

* * *

 

Не в осужденье, не в упрек

Всевышнему за все, что не дал,

лежит и смотрит в потолок

он от заката до рассвета.

 

Он изучил уже давно

игру теней и тонких трещин,

и в мыслях с лучшею из женщин

немое прокрутил кино.

 

И хлопьями, как первый снег,

его засыпал ночи пепел,

но день вплывает, как ковчег,

и прошлое срывает с петель.

 

 

* * *

 

Погладишь кошку против шерсти –

в царапинах рука.

А жизнь погладишь против смерти –

с пощечиной щека.

 

Не надо, дорогая, против.

Коль гладить – только вдоль.

И время морды не воротит,

и затихает боль.

 

 

* * *

 

«Выходите, карета подана!»

Дама в трубке не ждет ответа.

Выхожу, озираюсь – вот она,

Дэу Ланос зеленого цвета.

 

Пожилой таксист разговорчив, 

кроет власть, дороги, поборы,

добавляя промежду прочим,

что на всех положил с прибором.

 

Я молчу до конечного пункта,

сочиняя в пути вот это:

«Кто-то едет сейчас к кому-то

в Дэу Ланос зеленого цвета.»

 

 

* * *

 

Пустырь. Площадка выгула

хозяев и собак.

Приблудный пес Калигула

тут нагоняет мрак.

 

Как у бульдога задница,

а в профиль – доберман.

Ему любови жаждется,

он от свободы пьян.

 

Под солнцем дня весеннего

девчонки – самый сок.

Читал бы им Есенина

и Блока, если б мог.

 

Увы, везенье то еще…

Владельцы нежных сук

берут свои сокровища

и на руках несут.

 

 

* * *

 

Забыла Машенька ведерко

для выпеканья «куличей».

Вздохнула – и пошла на горку,

а после горки на качель.

 

Зашла в соседский палисадник,

понюхала большой цветок –

он розовый и сладко пахнет,

но без ведерка все не то.

 

Другие дети лепят ловко,

по дну лопатками стуча.

А Маша смотрит, хмурит бровки –

пропала жизнь без кулича.