Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Сара АзарноваОб авторе: Эссеист, литературный критик, переводчик. Родилась в Минске в 1954 г... >>> |
Елена КраснощёковаОб авторе: Профессор русской литературы (Emerita) University of Georgia... >>> |
Александр ПоловецОб авторе: ... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Андрей ТавровАгамемнонТорс
Перчатки ли твои по плечи – невидимки, чулки ли, что слепят, как мел и исчезают вослед за головой, и остается в снимке купальник моно и, светясь, не тает.
Кипророжденный сколок – день, который в Рим внес на гремящем блюде баб степных и звезды и волны волчьих стай, и груды волчьих грив, и ты ныряла в них, всплывая – лунный остров.
Ты, белая в ночи, спасалась, черепаха, ты вобрала в себя и локоны, и пальцы, колени, брови, взгляд и, округлясь от страха, теперь видна, как сквозь полупрозрачный панцирь,
Взгляд напрягается восстановить потери, он жжет ресницы, их переплавляя в грифель, ему порой мелькнет, как блеск из края двери замков и язычков – твой осторожный профиль.
Ты вся – один язык, что сух во рту без слова и стонет, не найдя ни ноты, ни воды, и прежде, чем взлететь, как самолет без крова, ты вобрала и трап, и крылья, и винты.
Внутри тебя теперь так оказалось много и рук, и глаз, и слов, и пульса, и ресниц. Теперь – внутри, в тебя вплывает образ Бога, и флот ночной бежит, и стая диких птиц.
А здесь являешь всем перчатку наизнанку иль каскадера торс, что пламенем объят, иль в пять шаров бильярд, размытый, спозаранку, в пять сколов-луз войдя, о, как они стоят!
Ты памятник любви, твой белый мрамор вобрал в себя весь мир, ты ж создана из веса, - пусть разберут его и вставят в крылья рамок, порхая, королек, капустница, ванесса…
Агамемнон
Эсхил и пространство, Эсхил и пространство, Эсхил и пространство; на крыше картавой, наклонной сиянья следить фиолетовой трои, Эсхил и пространство, и огненных птиц с красной улыбкой Елены неверной, Эсхил и пространство и парус, Эсхил и пространство.
Эсхил и пространство, Эсхил и пространство, следить, как, вращаясь, скрипя, неся желтую розу в глазнице, тяжко поводит Земля, словно вол, искусанный черным москитом, боками, Эсхил и пространство.
Пала Троя, алая Троя, в зеленых травянистых ранах пал Гектор, сорок пушечных залпов, небес дребезжали подносы, гармония сфер дребезжала, Эсхил и пространство.
И звезды лиловые лили в глаза кипяток, и глаза выцветали, кипели, Эсхил и пространство, и байка о черном коне имела в Европе успех, Эсхил и пространство.
Лемнос, Архна, берег Эврипа, Горгоньи озера – так в рубище всестник-огонь пролетал до дома Атридов, зеленый огонь, соленый, как плач, тяжелый и звездный, Эсхил и пространство. До дома Атридов, где кармой-каменой убит Агамемнон, космическим камнем и красным болидом спаленным, в женской помаде губной, Эсхил и пространство.
Но дальше летит огонь травянистый, сухой – сквозь Афины, сквозь парус на море лазурном, сквозь гулкий, как дерево, плащ под дождем утраченной девы, и он уже не огонь – Эсхил и пространство.
И он уже не огонь, не огонь, не огонь, не огонь, но чернее на свете всего, стал он черным яйцом, скорлупою пустой, он по небу летит, в нем рождается черный птенец.
Покидает он хрупкую сферу, черный и гневный, и сходит на землю; по паутинке волос золотых он сходит в цветник и клюет георгины победы, Эсхил и пространство, Эсхил и пространство.
Птенец Агамемнона, ангел смерти, зеленый птенец золотого яйца и щербатых триер в камее застывшего моря.
Он выклюет глаз красно-синий, мой глаз красно- синий, мембрану летучего смысла, бабочки пылкий развод, колбу с парящей капелькой крови, мой глаз красно-синий.
Эсхил и пространство, Эсхил и пространство, Эсхил и пространство, волна, но Эсхил и пространство, лазурь, Эсхил и пространство, Эсхил и пространство, Эсхил и пространство.
Камень
Я поднял камень, а камень поднял меня. Я ощутил его под пальцами – зернистость и холод, а он ощутил меня под моими пальцами. Я взвесил его в ладони, а он взвесил меня моей ладонью. Я подбросил его вверх, а он меня вниз. Я положил его в карман, а он окружил себя моим карманом и мной и положил меня вне. Я подумал о его тяжести, а его тяжесть подумала обо мне. На самом деле нет ни меня, ни камня, но есть одно существо, состоящее из меня и камня. Но не только. Это существо состоит, в зависимости от направления внимания, из меня и лодки, меня и птицы, меня и горизонта. Если идти дальше, я - это метаморфоза, могущая быть лишь собой и другим, но также способная быть существом и единством всех вещей и всех форм мира. Это и есть новая земля.
У трех белых дорог
На три ветра злых роняет слезу, у трех белых дорог стоит, сам себе не мил, у трех воздушных простыл могил, у трех холодных солнц на весу.
Ах, сюда бы камень, горюч, бел, принести да врыть – да никто не смел, лишь один дошел и стоит цел, и стоит, моя радость, он бел, как мел.
И стоит он, горюч, сам себе не указ, сам себе белый камень, сам себе весь сказ, а у ног его, да у трех дорог не зола-то кружит – золотой песок.
Да у пыльных ног, семимильных ног, у пропащих ног – золотой песок. Сентябрь, 97
Комментарии к одной книге
Книга, похожая на нити, натянутые внутри кристалла: красные – жизни, зеленые – юности, желтые – смерти и т.д. Нити сходящиеся, пересекающиеся, расходящиеся, образуя странный, чуткий рисунок, настороженный рисунок, пустынный, любимый –
пейзаж бытия внутри и вне сердца.
Нет паука – одни нити: веера и пучки, такие светятся в любом выкопанном черепе, если присмотреться, Горацио…
Нити юности, жизни, нити с колокольчиками.
Летучей мышью я кружу меж них – наугад, обходя, уклоняясь от звука, и все же они звучат на разные голоса, в нежданных регистрах внутри напряженного, словно пейзаж в телескоп, кристалла;
ангел-отшельник побережья вслушивается из скорлупы…
С пдф-версией литературного проекта «Вещество можно ознакомиться здесь |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |