Буратино. Стихотворения

ЗИМА

Разогрею чифирь, помусолю сухарь,

На картинке понюхаю мёд.

Белый кот-идиот по прозванью Январь

Мне из подпола мышь принесёт.

Я штаны подтяну и поправлю фитиль,

Будет примус светить без ума…

Помусолю сухарь, разогрею чифирь…

И скажу своей милой: «Зима».

Она молча натопит воды снеговой,

Станет таять, как в небе луна,

И закроет своей золотой головой

Полынью ледяного окна.

Станет милая петь, как недавно и встарь,

В поварёшке утопит печаль,

Разогреет чифирь, помусолит сухарь

И ответит мне тихо: «Февраль».

«Слышишь, миленький мой, уже капает с крыш…»

Я отвечу ей тихо: «Эхма!»

Но примёрзнет к столу принесённая мышь,

И я выдохну снова: «Зима».

Она снова натопит воды снеговой,

Станет скрябать по стенкам котла,

И заслонит своей золотой головой

Вековую империю зла.

Я махры закурю и спою про Сибирь,

Сам собою довольный весьма…

Помусолю сухарь, разогрею чифирь,

И скажу своей милой: «Эхма!»

***

Побродив деревнею по-лисьи,

В старый дом шагнула через мрак –

Женщина, промокшая, как листья,

Свежая, как утренний сквозняк.

Он забыл тоску свою и горе.

Всё вернулось – вера и она,

И луна, тонувшая в кагоре,

Совершенно пьяная луна.

И от слёз, от холода избушки

Бросились найдёныши в постель:

Головою в снежные подушки,

Грешным телом в белую метель.

И в ночи, без свечки Пастернака,

Без скрещенья судеб и теней,

Два лица, как два овала мрака,

Озарились юностью своей,

Так они с планетою вращались,

Возвращаясь в прежнюю судьбу…

А с восходом солнца распрощались,

Он вернулся в старую избу.

Сбросил с губ последнюю улыбку,

Постирал постельное бельё;

И убил в аквариуме рыбку,

На заре узнавшую её.

***

На отшибе погоста пустого,

Возле жёлтых размазанных гор

Я с кладбищенским сторожем снова

Беспросветный веду разговор.

Я сказал ему: «Видимо, скоро

Грянет мой неизбежный черёд…»

Но ответил кладбищенский сторож:

– Тот, кто жив, никогда не умрёт.

Я вернулся домой и три ночи

Всё ходил и качал головой:

Как узнать, кто живой, кто не очень,

А кто вовсе уже не живой?

Под иконою свечка горела.

Я смотрел в ледяное окно.

А жена на меня не смотрела,

Словно я уже умер давно.

В тихом доме мне стало постыло,

Взял я водку и пил из горла.

Ах, любимая, как ты остыла,

Словно в прошлом году умерла!

Я заплакал, и месяц-заморыш

Усмехнулся в ночи смоляной…

Ах ты, сторож, кладбищенский сторож,

Что ты, сторож, наделал со мной?

***

Не смотри, не смотри ты вослед журавлю,

Не грусти у ночного порога…

Всё равно я тебя больше жизни люблю,

Больше Родины, неба и Бога!

Возле мокрых заборов, соломы и слег

Я люблю тебя тихо и нежно –

Не за то, не за то, что, как дождик и снег,

Ты была на земле неизбежна.

Не за то, что сгорала со мною дотла

И неслышно в сторонке дышала,

А за то, что всё время со мною была,

И, как смерть, – мне ни в чём не мешала!

БУРАТИНО

Вл. Денисову

Всё, что пишется, – необратимо.

Хоть смолой заливайте уста:

Вниз башкою висит Буратино,

Как последний апостол Христа.

Ни Мальвины, ни денег, ни родин;

Ничего на земле, никого.

Но теперь он впервые свободен,

И Господь уже видит его.

Не внимайте стенаньям и вою,

Не тяните назад повода

И повешенных вниз головою

Не снимайте с небес никогда.

Всё, что пишется, – необратимо.

Не спешите казаться добром.

А иначе – всё та же Мальвина

И театр за грязным холстом.

Тот же дом, тот же самый порожек,

Никому не известный итог…

Но Толстой был великий безбожник

И не мог быть жестоким, как Бог.

Он снимает с небес Буратино,

Золотой отдаёт ему ключ.

И смеётся от счастья Мальвина,

И вздыхает Господь между туч.

***

Я воду ношу, раздвигая сугробы.

Мне воду носить всё трудней и трудней.

Но как бы ни стало и ни было что бы,

Я буду носить её милой моей.

Река холоднее небесного одра.

Я прорубь рублю от зари до зари.

Бери, моя радость, хрустальные вёдра,

Хрусти леденцами, стирай и вари.

Уйду от сугроба, дойду до сугроба,

Три раза позволю себе покурить.

Я воду ношу – до порога, до гроба,

А дальше не знаю, кто будет носить.

А дальше – вот в том-то и смертная мука,

Увижу ли, как ты одна в январе,

Стоишь над рекой, как любовь и разлука,

Забыв, что вода замерзает в ведре…

Но это ещё не теперь, и дорога

Протоптана мною в снегу и во мгле…

И смотрит Господь удивлённо и строго,

И знает, зачем я живу на Земле.

***

Я выпью ужас из стакана,

Уйду туда, где нет ни зги.

И волки выйдут из тумана,

Узнав мой запах и шаги.

Я закурю. Захорошею.

И на лугу, где зябнет стог,

Сниму пальто. Открою шею

С татуировкой «С нами Бог!»

И там, у рощицы, у Волги,

Перешагнув через ружьё,

Пойдут ко мне седые волки,

Как люди, знающие всё.

Всё будет выглядеть достойно.

Какая жизнь – такой итог.

Они убьют меня не больно,

Разрезав плоть под словом «Бог».

И в поле, в снежной мешанине,

Сырой, как залежи газет,

Меня в дырявой мешковине

Потащит к зимнику сосед.

Потащит труп к нелепой славе,

Благодаря меня под нос

За то, что я ему оставил

Пальто и пачку папирос.

***

Опускай меня в землю, товарищ,

Заноси над бессмертием лом.

Словно искорка русских пожарищ,

Я лечу над сгоревшим селом.

Вот и кончились думы о хлебе,

О добре и немереном зле…

Дым отечества сладок на небе,

Но дышать не даёт на земле.