Надя Делаланд

С задумчивым креном к молчащему центру земли. Стихотворения

Поэт, арт-терапевт, кандидат филологических наук (сейчас работает над докторской диссертацией о воздействии поэзии на сознание). Автор многочисленных поэтических книг и публикаций в периодике («Арион», «Дружба народов» «Нева», «Новая юность», «Литературная учёба», «Вопросы литературы», «Футурум-арт», «Зинзивер» и других изданий), победитель различных литературных фестивалей и конкурсов (Чемпионат Балтии по русской поэзии (Рига, 2016), национальной премии «Поэт года» в основной номинации (Москва, 2014) «Вечерние стихи» (Москва, 2014), «Волошинский конкурс (интернет-голосование)»,  Гран-при международного поэтического конкурса «Дорога к Храму» (Иерусалим, 2014) и ряда других). Ведёт литературное объединение при библиотеке имени А. А Ахматовой. Куратор литературных мероприятий. 

 

*  *  *

 

Яблоки на ветке – подойдешь

вспыхнут молчаливым и осенним,

надо воздух каплями просеять.

Обнимаю. Скоро буду. Дождь.

Пахнет пылью, синим, и гроза

смотрит, запрокинувшись, и водит

по воде рукою и травою

вздрагивает, закатив глаза.

Не дыши. Губами пробуй лоб.

Я вот-вот. Темнеет над обрывом.

Ахнет оземь, грянет, это ливень,

ливень, ливень, никакой не дождь,

повезло. И памятник в слезах.

Вот и все, теперь терпи убытки –

яблоки лежат в воде убиты

ливнем. Ливень, ливень, я гроза.

В воздухе снаряды и разряды,

на земле в траве в воде лежат,

каждое в руках бы подержать,

полежать бы с каждым рядом.

 

 

*  *  *

 

Вознесение. Дождь. Сын за руку приводит отца,

тот с улыбкой, бочком, мелко шаркая, входит, и кафель

отражает его водянисто, и несколько капель

принимает с одежды, и вовсе немного с лица

растворяет в воде, и тому, кто идет по воде,

прижимая подошвы, уже непонятно, кто рядом,

он скользит, улыбаясь, в нелепом телесном наряде

старика, собираясь себя поскорее раздеть,

 

раздеваясь, роняя, то руку, то ухо, то око,

распадаясь на ногу, на лего, на грустный набор

суповой, оставаясь лежать под собой

насекомым цыпленком, взлетая по ленте широкой

эскалатора — вверх, в освещение, в воздух, в проток

светового канала, смеясь, понимая, прощая

старый панцирь, еще прицепившийся зябко клешнями

к незнакомому сыну, ведущему в церковь пальто.

 

 

*  *  *

 

Туман спадает…я его надеваю, а он спадает…

Не мешайте мне спать…

Что же дальше?

 

В детстве я протягивала лицо

маме и говорила: «Поцелуй

старую птицу».

Мама смеялась: «Какая ж ты старая?»

И целовала.

 

Теперь я иду, бормоча себе:

«Старая птица»

И отвечая: «Какая ж ты птица?»

 

Никто меня не поцелует.

 

 

*  *  *

 

Багульник зацвел фиолетовым светом

и вот иномирен теперь и лучист

кварцует всю кухню и пахнет бессмертно

весенним осенним дрожаньем свечи

багульник какой ты багульник какой ты

багульник багульник (как ты щегловит)

цвести очень больно ужасно спокойно

и ваза прозрачна и тоже болит

ведь ты не багульник конечно ты выход

сквозь это свечение в самую глубь

роение атомов собственный выдох

цветущими ветками взорвана грудь

 

 

*  *  *

 

Тело мое, состоящее из стрекоз,

вспыхивает и гаснет тебе навстречу,

трепет и свет всё праздничнее и крепче,

медленнее поднимаются в полный рост.

 

Не прикасайся – всё это улетит

в сонную синеву и оставит тяжесть

бедного остова, грусть, ощущенье кражи,

старость и смерть, и всякий такой утиль.

 

Эту музейную редкость – прикосновенье

и фотовспышка испортят и повредят.

Можно использовать только печальный взгляд

долгий и откровенный.

 

 

*  *  *

 

смотри уже осень летит с подоконника в сад

и я тебя очень но что нам об этом писать

у сердца над домом колесики смерти стучат

мой сервер раздолбан и некуда вставить (молчать!)

полжизни которой я шла до тебя без тебя

смотри уже скоро и небо начнет облетать –

холодным и строгим всю осень мою занесет

и книги и ноги и губы и волосы – все

на родственный отзвук потянутся корни и рты

я рядом я возле мне кажется я это ты

диктант на проверку – согласна не произнесу

молчу суеверно но – главное самую суть

 

смотри уже дремлет с дремучего дерева лист

с задумчивым креном к молчащему центру земли

 

 

*  *  *

 

Смеющихся громко, бегущих под ливнем,

смеющихся тихо и прячущих слезы,

совсем одиноких, безумно счастливых,

больных и здоровых, смешных и серьезных,

кричащих с балкона, поющих под домом,

роняющих папки с листами доклада,

стоящих у лестницы, пьющих боржоми,

нарзаном измученных, тех, что украдкой

смотрели и тех, что не прятали взгляда,

идущих не в ногу и рядом бегущих,

правдивых и этих – скрывающих правду,

и лгущих, и мало и многоимущих,

летающих, ползающих, земноводных,

рыб, раков, тельцов, козерогов и прочих

живых и умерших, все их переводы

и подлинники, и подстрочник,

дорогу в ромашках, котов, попугаев,

настольные лампы, детей, стариков и

тритонов, спаси, сохрани, не ругай их,

им больно.

 

 

*  *  *

 

Вестибулярный снег осваивает круг,

пощупав за лицо узбека от лопаты,

он кружится вовсю и презирает труд,

ложится и лежит, идет и будет падать.

В блестящей толчее почти не разобрать,

как нёбный язычок  дрожит из подворотни,

не бойся, я своя, и ко всему добра,

пусть это не пароль, зато бесповоротно.

Шарф скроет или нет, как здесь пустует речь,

шепча и бормоча, таращась воровато.

Ребячество – вот так идти, лететь и лечь,

и навзничь на сугроб. Так вроде – старовата.

Вся оптика моя – смотреть сквозь микроскоп

снежинки на простор, с которым нужно слиться,

кружиться головой, удариться виском,

проспендить выходной на даче с мертвой птицей

за изгородью. Вот, проснувшись лет шести,

я снова от нее перо найду в кровати,

снег тужится забыть, и память – замести

весь ужас небытья. Мы складывали в вату

стеклянные шары и шишки, мишуру,

гирлянды и звезду и прятали коробки.

Так глупо, если снег, и если я умру,

но, если снег, то как все правильно и просто.

 

 

*  *  *

 

Слава Тебе, показавшему мне свет,

воду, траву, сороку, луну, снег,

небо любого цвета, детей, дни

оны, трамвай, который идет в них,

 

книги, дороги, парки, листву, смех

мамы, кота  и рыжий его мех,

гулкий колодец, поезд, стихи, дверь,

чтобы одна я, чтобы меня не две,

 

осень, весну, рожденье и, да, смерть,

радость дышать, наважденье вообще – петь,

вишню в цвету, Пастернака, латынь, мох

северной стороны, росомах, блох,

 

шторы, камин и танец его огня,

старость, носок на спицах, покой, меня.

 

К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера