Надя Делаланд

Поцелуй старую птицу. Стихотворения

***

Туман спадает…я его надеваю, а он спадает…

Не мешайте мне спать…

Что же дальше?

 

В детстве я протягивала лицо

маме и говорила: «Поцелуй

старую птицу».

Мама смеялась: «Какая ж ты старая?»

И целовала.

 

Теперь я иду, бормоча себе:

«Старая птица»

И отвечая: «Какая ж ты птица?».

 

Никто меня не поцелует.

 

 ***

Ясно. Всё понятно – утро.

Молоко, дымящееся в кружке,

пахнет снегом. Надеваю куртку.

Кошка вслед задумчиво воркует.

Так выходят в море, к горизонту,

к горизонту, всё воображая

сложности, сплетения, узоры –

линией, растянутой ужасно,

плоскостью обёрточной бумаги,

Землю подарившей спозаранку.

Снег сверкает мимолётный, наглый,

радостный, расслабленный, заразный.

Лыжи заплетаются от счастья.

И сама смеюсь, дегенератка,

падая в сугроб его молчанья,

тысячеалмазовокаратный.

Глуповато. Глуповатто как-то.

Жук, упавший на спину, младенец –

всё одни нелепые повадки

старости, беспомощности, детства.

Мудрости передоверить взятый

сундучок с сокровищами майи…

вот ведь как они легко скользят и

в воздух освещённый поднимают!

 

***

ошеломленные они стекают вдоль

и лица пламени качаются тенями

не выгоняй меня привратник здесь мой дом

и долгих улиц повороты между нами

уже прошли уже свернулись и болят

в сутулых сочленениях и рифмах

здесь вход туда тут выход на поля

огромной распахнувшейся молитвы

калитка ввысь земной остаток дня

чай недопитый сонный всхлип соломы

меня чуть-чуть не прогоняй меня

из моего единственного дома

_ __ __ __ __ __ __ _

спать на полу подсунув под висок

комок одежды пол у нас дощатый

и освещенье с той наискосок

иконы понимания и счастья

_ __ __ __ __ __ __ _

возьми с собой в дорогу этот хлеб

(и это тело) я взяла в дорогу

пришла пора вернуть вернуться нет

пройти по кругу подойти к порогу

_ __ __ __ __ __ __

и разойдутся стены фокус вдруг

сменив пойму что их и не бывало

что я всегда могла принять вокруг

влюблённость сине-жаркого провала

_ __ __ __ __ __ __

входи и плачь в наш деревенский храм

намокнут доски потемнеют лики

такое тело выбрал тот кто храбр

он так – так даже больше – был велик он

_ __ __ __ __ __ __

вода в купели вздрагивая спит

и ждёт ребёнка брат крестился взрослым

танцуют приподнявшись на носки

большие прихожане в каплях воска

поёт старуха с голосом воды

оконный прорубь движется и тает

снег оставляет мокрые следы

монах склонившись долго их читает

 

***

за окном зима повесилась

пляшет в воздухе рассыпчато

просыпайся эй сквозь бороду

дедушки-бомжа с заплечною

сумкою иду по городу

сердцем скорбная и печенью

 

***

Проснёшься отчего-то полночью,

пошаркаешь на кухню, чтобы

припасть к воде со всей запойною

тоской и бульканьем в утробе.

 

Со всей кибирной пошловатостью,

со всей бахытностью размаха

пройдёшь в окно по рисованию,

по чтению, но это на фиг,

 

по математике и русскому

и по гандлевскому с цветковым

проснёшься полностью по музыке

с какой-то фразой тупиковой,

 

по павловой пойдёшь по ниточке

строчково молча гандельсманно

по досточке тоски по вытачке

по этой улице басманной

 

по памяти забудешь каждое

из слов из месропянных складок

проснёшься выпьешь эту кажимость

и кажется побудешь каждым

 

и вот тогда уже кабаново

заулыбаешься и снова

зашаркаешь в свое пуханово

в таврово в костюково

 

***

Я себя чувствую плохо. А ты меня?

Что говорит тебе сердце от имени

спящих деревьев и снега летящего,

долгой дороги кружащей, кружащейся,

всё возвращающей в град заколдованный?

Чары наложены, –ованный, –ёванный

медлит закончиться день – раскачай его

в спать, в колыбельную, в свет нескончаемый.

Трубкой попыхивать, бравурно кашляя,

будет зима моя старая, страшная,

нежная бабушка в шапке из войлока,

жать на клаксон между ног у извозчика.

Странное дело – как будто я вспомнена,

целой деревней ходили на поиски

в топких болотах, в лесах и за горкою,

стала русалкою – скользкою, горькою.

 

Защекочу тебя, спрячу под лёд,

бойся, теперь нас никто не найдёт.

 

***

Ты не тронь меня там, а не то я скажу «ааах!»

и сползу по стене, подкатив и глаза, и платье,

стану плакать, искать перила себе впотьмах,

выключатель тьмы кромешной, я стану плакать,

задыхаться, кусать фаланги, кричать благим

парлевуфрансе, и ничто не уймёт мой приступ.

Закрывай же книжку за обе её ноги,

затыкай ей рот, не читай, что она там пишет.

 

***

Оперный голос ветра в сыром бору

воет и расцветает в вершинах сосен,

в их меховых светящихся головах.

 

Сонный енот глядится в осенний пруд,

пруд отражает сосны, енота, осень,

прорву небес. Закат, как всегда, кровав.

 

У микрофона дышат и мнутся. Ну же!

Ежики и ужата дрожат, дрожат

листья, кружа, и россыпью, и дичая,

 

время идёт хромое, но обнаружив

в луже рябой нахмуренный циферблат,

делается печально.

 

***

Неочевидный, спрятанный в ответах

листвы, всей мордой лезущей в раствор

дверной, вопрос – простой, как воровство:

зачем все это?

 

Смиренный мусор позабытых дней,

«прожить все дни…» – уже не удалось же

(придёшь домой – дневник на стол положишь

ко Мне!).

 

Вот тоненькая рваная тетрадь,

залитая какой-то тёмной дрянью.

Любой другой, дотронувшись, отпрянет,

не станет брать…

 

Там ничего такого, ничего,

что важно для других или прикольно.

Не открывай – мне снова будет больно

живой.

 

***

нас мало нас может быть нету

и кровью на дереве света

намечены вены и жилы

непрожитой жизни

 

***

расписывайся, ручка, расходись,

перед прыжком бери разбег убогий

и, тарахтя костями, падай ввысь,

сбивая планку боком.

след оставляй фантомный бытия,

валяя шарик в жале, проступая

на том конце сознания, где я

уже не я – другая,

молчащая, и вытянув хребет,

застывшая в каморке тёмно-гулкой,

соединяй, веди меня к себе

с любой прогулки.

синхронизируй ритмы, раздувай

огонь дыханья, жар сердечной чакры,

кого и что захочешь – каравай,

но не кончайся.

раскочегарь моторику и слух,

вонзи язык чернильный в табуретку,

продрав тетрадь. бывает на старух

оно, хоть – редко.

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера