Маргарита Ротко

Если девочка - маленькая. Стихотворения


***
переплыть это море. выдержать этот кросс.
стол накрыть шаровой – и орать: приходи, гроза…
оклемалась: ровесница – русь, русло – мель, как рось.
и крепчает хамсин. в зеркалах – мать моя! – хамса.

а ещё недавно – стерлядь, форель, лосось…
там, где нужно, – красно. там, где не нужно, – синь.
а теперь – микроскоп, чтоб рассмотреть засос,
только это, кажется, шкаф тебя укусил –
прищемил, на крайний…
вроде морщин не гу-
сто на см квадратный. лааадно – что в небе звёзд!
на стене – икона: робин-себе-сам-гуд –
гад! позарился вроде – съехал: великий пост,

три-шесть-пять-на год – и столько же баб в стогу.
а тебя одеяло не признаёт нагой…

…помнишь детское: «я не выдержу, не смогу!»
ну, смогла.
ну, сдюжила.
только ведь – а на кой?

ПОЛДЕВЯТОГО

… до половины девятого ещё можно не ехать в морг:
заводские здания и бордели переваривают привычный хавчик.
И одна высотка подставляет спину, как будто единорог,
мармеладной девочке, девочке-счастье-с-пальчик.

Она никогда не смотрела под ноги. Не пробовала палкой лёд.
Не захлопывала на рябиновой талии годы-кольца.
Ветер подхватывал её тельце, как лёгкий плот.
Она улыбалась – и ей закатывалось в рот солнце.

И мир был сладко-безкосточным, как кишмиш,
и дороги, цыплячье-жёлтые, никогда не ложились накрест…
Мармеладная кошка садилась на шёпот крыш
и раскрывала над головой зонт, словно вечный август.

… а дома заламывали колени, сжимали рот,
переулки незаметно сматывались по трое…
И уже вполсилы ураганы чужих широт
полоскали её ночи в горьком зубном настое.

И на жёлтых стикерах снов разливался Стикс.
И степные волки, передавая пачку
в полдевятого, закрывали одно из лиц,
чтоб не видеть, как из её рта выпадет солнце –
молочной жвачкой…


БЕЛОСНЕЖКЕ ОБЩАЖНОГО ЗАПОЛЯРЬЯ

ты хотела цветов и баиньки,
ты поссорилась с сукой-маменькой –
ну иди же сюда, крысь-крысь
что ты гонишь про пьянь и гомиков,
и считаешь, как восемь гномиков,
околевших детей мокриц?

это радио – не бодяжное!
что ты, деточка, кочевряжишься,
что ты ручки под грудки жмёшь?
посмотри – как над палестинкою,
всходит лампочка над простынкою…
ну не бойся ты этих рож!

тут моржи отморозостойкие,
тут тюлени, адепты нокии,
и быки, на подъём легки…
белоснежка, скажи, на кой тебе
эти взбалмошные март-котики,
эти войлочные комки?

после штурма нутра гераклова
тут медузы стаканов в раковин
перламутевых берегах
сотни зимок, поди, не купаны,
и дыхание наше буклями
всмак приварено на краях,

тут и краны водой не колются,
тут жуки колорадят в ёмкостях,
или пёс знать какая тля…
может, ну их? и будем пачкаться
друг о друга во чреве мачехи-
заполярия… забыдля…

В БАРЕ

Детка, не надоело стрелять в добычу?
Вот уже руки дрожат… Не болят пуанты?
Брось эти глупости!
В баре зелёный Гринвич
чинит мозги, играя в официанта.

Крутишь хвостом налево. И дуешь пеплом
на носорогов блонд, что жуют пирог, как
нюни. Зелёный Гринвич мелькает слепнем.
Ты заказала смыться. Тебя не трогать.

Он расставляет время на липкий столик.
Он предлагает соль, контрабандный вечер
из Поднебесной.
Ты отказалась.
Слойку.
Бёдрышко Кука.
Индейку (чуть-чуть – предплечье).

Край океана.
Дым Альбиона.
Соус.
Жирного пингвина.
Сливки Килиманджаро.
Он подаёт огонь и смягчает голос:
Чуть потерпите. Скоро Вам всё поджарят.

Слушаешь чей-то брегет. Барабанишь пальцем.
Думаешь, что он там ест, похудел ли… К чёрту!
… стул уронил твой дешёвый пальтишный панцирь.
Чей-то слонёнок исполнил петлю почёта.

Что-то про жир шептали адептки фитнесс,
алчно тянулись проспекты в витрину-лифчик…

Ты заказала мир и звезду на вынос.
Ты получила счёт и горелый блинчик.


КУХНЯ

... а кухня – тварь. кусается пустым.
войти?
нет. стрёмно – как в трубу и нато.
берёшь ошмётки воли, как костыль,
и вздох, пропахший прошлогодней мятой.

киты земли – покойник на столе,
прикрыты тонким саваном клеёнки.
нож черепашьи вертится сто лет –
не падает.
бродячий газ в колонке

сгруппировался, словно моджахед,
как смертник-трус – все мысли – о побеге...
за окнами вороны на пикет
слетаются у брошенной копейки.

ты хочешь пить.
но вот войти – никак...
киты хвосты нацелили на пятки,
в зубастой мойке в мисочке-с-пятак
мерещатся уснувшие ягнята.

взреветь белугой воздуху в жакет –
холодный, как с запавшей кнопкой чайник.
войти.
присесть.
и приложить к щеке
говяжьи отбивные из молчанья.


***

если девочка взрослая, то она не обращается к иммунологу –
главное – без десяти порознь удержать в руке хаси,
сделать пару глотков, не подавившись столиком,
почесать репей, словно тот пёс блохастый.

если девочка старая, она не бросается вскачь на новеньких,
близоруко рисует бывших по блеклому трафарету,
одевает в крестики куклу из вечных ноликов,
изучает курсы стервинга и брюнетов.

если девочка – девочка, она непременно хранит в холодильнике трупик воли,
достаёт вечером,
растирает кулачком кукольным, как мак – в ступе,
а потом – надевая сон,
отправляется в ночь, как в школу –
прямоугольную,
чёрноящиковую,
медвежьелапью,
которая на неё бросится – и наступит…


***
сначала ты изучаешь буквы,
потом изучаешь лизинг,
потом изучаешь взаимодействие лизинга и салфетки…
… город с улыбкой недоразвитого дяди-баскетболиста
упорно-настойчиво в корзинку лужи бросает тебя монеткой –

корпишь над земным притяжением, копишь больной безлимит фингалов,
лоб морщишь настолько усердно, что хватит всего-то на две затяжки…
семья пауков обнимает пространство, как мелкая гроздь коал, и
в углу номер шесть начинают щупать друг друга обрубки чашки.

всё чаще темнеет в раю календарных, на зависть энд ко малевич,
всё чаще и резче кричит кукушкой горелопластмассый космос…
ты учишься вить из себя верёвку для лужи «последний лэвел»,
а раньше хотела, чтоб из тебя
ангелы вили гнёзда…
***
… одноразовая посуда превращается в многоразовую.
ты – в ложку, ведущую по стакану толстой сетью помех.
маленькие девочки живут вопреки гумбертам и некрасовым,
занося в мемориз мех остриженной ночи и нервный ресниц побег.

маленькие мемориз переполняются сном марианских впадин,
серыми обезьянами, холодным чаем, квашенной в нос бедой…
сверху усаживаются крашенные в олово маленькие солдаты –
утрамбовывают собой мемориз, пока не случится сбой.

маленькие сбои превращаются в миро-скопические землетрясения,
когда подходит маленький джедай,
встряхивает за плечи,
говорит: «окстись, девочка, смотри прямо!»
а «прямо» такое маленькое, такое крошечное – как сахар по воскресеньям
или как девочка, начинающая постукивать пяткой в живот маме.

***
коровка божья, полети домой!
коробка божья, будь им вправду – домом –
девчушкам, что идут на водопой
арбузный, словно стайка насекомых,

– где мариански хмурится тахта,
где марсиански большеглаза кухня,
где в ванной спит дыхание кита
в пушистых гостевых домашних туфлях,

где водится, как домовой, земля,
где воздух гнёзда вьёт из подхалатных,
и небо, как не-воин, но сопляк,
с зари снимает розовые латы,

где все матрацы, как цейлон, целы,
где все слоны, как денежка, костисты,
где долетают губы-соловьи
к безмлечной сиське нежного басиста,

где карусели жмутся на мели
небесной после секса в понедельник,
и девочки так девичьи малы,
что даже вместо шляпы не наденешь…

К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера