Вакансия доктора Свифта. Рассказ

      «Вы только что видели самого несчастного челове­ка на свете, но никогда не спрашивайте о причинах его несчастья».   

                                                                       Архиепископ Кинг

.

     Ночью, осклизлой, как пос­ледний пот умирающего, до­ктор Свифт вышел из таверны на улицу. Его крупный, поро­дистый нос, свободные ноздри которого принимали по целой щепоти превосходного бразиль­ского табаку, теперь чуял дру­гой, более волнующий, щеко­чущий воображение запах - изысканнейший аромат невиди­мой политической игры, для непосвященного похожий на въедливый душок нечистых ис­парений. Доктор Свифт поспе­шил выйти из студенистой тем­ноты под свет фонаря, мирно потрескивавшего во влажном воздухе - здесь он будет заме­тен для всякого, спешащего на политический шабаш. Тонкие, изощренные, бледные от соле­ной накипи придворных калам­буров губы сатирика нервно подрагивали, взгляд из-под шля­пы с шипением прожигал тьму перспективы, и лишь только  подбородок, нежный и пухлый, как девичье колено, сонно и целомудренно прятался в шарф. Заслышав громыхание по бу­лыжнику мостовой таинствен­ной кареты и завидев продолго­ватые зеленые искры из-под лошадиных копыт, доктор Свифт почтительно, но с достоинст­вом приподнял шляпу. Он знал себе цену и был уверен, что всякий министр или же лидер одной из партий (конечно, если они джентльмены и разумные политики) мечтают иметь в сво­ем лагере лучшего сатирика Англии. Для этой цели доктор Свифт давно держит наготове небольшой саквояж, где стопка чистой и чуткой, как кожа мла­денца, бумаги, связка перьев, отточенных под стрелы, чер­нильница с ядом и табакерка с зельем. Первые экипажи, что прогрохотали мимо, вызвали у сатирика презрение и легкий приток желчи: «Господа, вы об этом еще пожалеете!» Но вот пролет неизвестных наемных кэбов и дорогих карет стал пу­гающе однообразен, доктор Свифт встревожился: теперь, отвесив поклон, он ступал на проезжую часть и сперва ро­бко, а затем все громче и настойчивее начал окликать за­шторенных стремительных гос­под: «Сударь! Секундочку вни­мания. .. Это я! Неужели вы меня не узнаете? Помните, вы похва­лили мой памфлет?.. Не найдет­ся ли у вас для меня вакансии? Я вам пригожусь, я буду благода­рен!.. Возьмите меня, сударь!..» Это был вопль отчаяния и бессилия, тонущего среди кораблей. На его крик вместо знакомых лиц джентльменов, с которыми доктор Свифт имел честь встре­чаться при дворе и на обедах, из карет высовывались какие-то чудовищные волосатые физио­номии. «Господа, когда же вы успели так измениться?!..» - испугался сатирик, чье изощрен­ное воображение пришло в за­мешательство. А кареты все летели мимо, мимо, загромоз­дили всю улицу, готовы были размазать доктора о стену дома. В одной из карет кто-то дико захохотал, как сумасшед­ший краб в наглухо закупорен­ной дубовой бочке: «Оччень ззанятно пишите, доктор Свифт!!!» Из другого экипажа в него ловко метнули отточенной монетой, приняв за попрошай­ку, а вот и просвистела над шляпой легчайшая пуля - так при дворе приветствовали могоков, полосовавших ночных прохожих ножом по лицу. Заполночь обе­зумевший доктор Свифт прыгнул на подножку последней кареты и вцепился в поручни мертвой хваткой. Извозчик сте­ганул лошадей, карета рванула вперед, да так, что сатирик и не заметил, как миновали спящий Лондон и уже подскакивали по колдобинам лесной дороги. Невидимые ветки рвали платье доктора, терзали саквояж, хлес­тали по голове и ногам. «Стой, шельма, стой!» - орал доктор Свифт неутомимому погонщи­ку лошадей. Он даже хотел спрыгнуть, но пальцы приросли к поручням. С рассветом каре­та вылетела из леса, грохнулась об огромный бурый валун и рассыпалась в прах. Освещен­ный ярким неведомым солнцем доктор Свифт очнулся лежа­щим на площади в Дублине в окружении невозмутимых дре­мучих ирландцев. Брезгливо морщась от чесночного дыха­ния этих бородачей, он кое-как поднялся на ноги и с тоской поглядел в сторону предавшего его и теперь недоступного Лон­дона. У него от обиды перехва­тило дыхание, и чтобы не задохнуться, он выдавил из себя, словно сплюнул краткое, страшное слово: «Йеху!» Серд­це его окаменело, и доктор Свифт стал памятником. Ма­ленькая девочка, легкая, как облако, принесла к его ногам букет полевых цветов.