Кто виноват? Размышления о книге Александра Снегирёва «Чувство вины»,Альпина Нон-Фикшн, 2013

Родился в 1982 году. Выпускник Литинститута 2007 года. Работал охранником, грузчиком, журналистом, респондентом, администратором, менеджером по продажам и т.д. Публиковался в журналах «Вайнах», «Бельские просторы», «Звезда Востока», «Homo Legens», «Приокские зори», интернет-журналах «Пролог», «Перемены»; альманахах «Артбухта». «Тула», «Согласование времен», сборниках «Где дом мой…», «В шесть часов вечера каждый вторник», «Крымский сборник. Путешествие в память» «Новые писатели» 2013 и 2014; газетах «Литературные известия», «Интеллигент Санкт-Петербург» и т.д. Лауреат нескольких конкурсов малой прозы. Организатор ряда литературных и музыкальных мероприятий. Участник семинара критики Совещания молодых писателей при СПМ в 2014 г. 

КТО ВИНОВАТ?..

Размышления о книге Александра Снегирёва «Чувство вины» («Альпина Нон-Фикшн», 2013)

Давно уже ни одна книга не вызывала у меня таких острых и противоречивых чувств, как эта.

Вопросы начинаются прямо с обложки: что делает этот странный мужчина в пиджаке и брюках, воткнувший в песок голову по самую макушку? Спасается от реальности? Или пытается вглядеться сквозь поверхность и докопаться до самой сути?..

Я приступил к чтению сборника из семи историй (рассказов и небольших повестей) с рассказа с кошмарным во всех смыслах названием «Скребётся» (в журнале «Знамя» он был опубликован под заголовком «Зимние праздники»). Презентация где-то в центре столицы, контраст внешнего блеска и близкой нищеты. Пышные декорации, вызывающие зависть непосвященных и скуку завсегдатаев:

«Зажмурившись и поморгав, я почувствовал себя на задах потешной русской армии во время игровой постановки Бородинского сражения. Передо мной двумя каре чернели спины сидящих зрителей, точно войска генерала Тучкова, на сцене полукругом расселись лауреаты – авангард четвертого пехотного корпуса Богарне. Звуки струнного квартета, расположившегося на сцене, в противоположном от лауреатов углу, усиливали атмосферу удалого праздника. Музыка, впрочем, была не боевая, да и какой бой мог здесь разразиться? Лауреаты известны заранее, в зале почетные гости, знакомые и родственники».

Прописаны впечатления этакого литературного приживалы на статусных мероприятиях:

«В соседнем зале готовили фуршет. Чтобы заполучить тот или иной кусок, потребуется хорошенько поработать локтями, не смущаясь распихать остальных. Борьба за пропитание только разжигает во мне аппетит.  Охота за жратвой заводит».

Затем герой рассказа пытается сделать незаметное доброе дельце – передаёт свой пригласительный старику-попрошайке, но дельце в итоге не оказывается ни добрым, ни незамеченным.

А затем такой вот стремительный переход с мелко-бытового (и несложно решаемого) на социальный, с привкусом экзистенциальности, аспект:

«Каждое соприкосновение с бугорком заставляло думать о халтурщиках-малярах, о том, что они, вероятно, специально плохо выкрасили лестницу, чтобы насолить мне. Невзлюбили меня за то, что я не их поля ягода, белая кость, не пролетарий. И все в этой стране так: халтурно, со злобой, всегда так было и будет, и никогда не изменится. Надо бежать, а куда бежать, как?.. Мысли эти завладевали мной каждый раз, когда левая или правая ладонь, в зависимости от спуска или подъема, касалась бугорка на перилах. Купить шлифовальную губку и раз и навсегда избавиться от злополучной капли краски я забывал».

Действие самого короткого и характерного рассказа «Моя борьба» также завязывается с попытки совершить необременительное доброе дельце, а затем, через парадокс, приводит к размышлению о национальной самоидентичности.

«Я принялся водить пальцем по строчкам. В Европе Россия и вправду не значилась. В Азии имелись Афганистан, Бирма, Вьетнам, Камбоджа, Киргизстан, Пакистан, Таджикистан, Таиланд, Узбекистан. На других континентах России тоже не нашлось места. Я был в бешенстве, все эти моджахеды в балахонах, косоглазые сборщики паленых айфонов, массажистки-шлюхи, бесполые трансвеститы в списке имелись, а я нет! Это, однако, происходило взаправду».

Как раз поиском самоидентичности: национальной, исторической, а порой и сексуальной заняты герои Снегирёва. И порой им – пусть даже не на долгое время – удаётся её найти:

«Я сам и есть Россия. Балет, балалайка, березка, водка, горбачев, дача, икра, калинка, калашников, миг двадцать девять, наташа, оливье, перестройка, распутин, сибирь, чернобыль, чечня, ушанка, бабушки с яблоками вдоль шоссе. Россия во мне».

Почти у каждого из героев сборника запутанные семейные отношения. Они стараются относиться к этому с юмором, но это не всегда спасает от настоящих, пусть и скрытых от посторонних глаз  драм (такова концовка заглавной повести «Чувство вины»).

При этом автор явно отбивает хлеб у актуальных журналистов. А делает он это при помощи  целого ряда не всегда обязательных отступлений от сюжета. Практически все болезненные (они же «брендовые») темы находят свое отражение на страницах книги. «Тут тебе и умирающие дети, и childfree, и панк-рокерши в чулках на головах, и «шпильки» в адрес РПЦ. Хотя что там РПЦ – в адрес Иисуса Христа и Марии Магдалины тоже. «В моём возрасте Христос уже вдоволь нараспространялся экстремистских идей, увлёк за собой шлюх и два года как воскрес!» – вольно трактует действия Спасителя герой рассказа «Моя борьба», – так охарактеризовал пёструю тематику сборника критик П. Беседин в пространной статье «Патология обыденности». Удивительным образом каждая из проблем затрагивается неизменно резко по форме и, как правило, сверхаккуратно по существу. Это чаще видимость обсуждения темы всерьёз, подача нескольких ярких признаков, выразительного приёма вместо целой картины. Например, в повести «Внутренний враг» именно таково ощущение изнанки сталинского времени, которое все последние десятилетия старательно выставлялось единственно возможным его фасадом. Целая эпоха сплошного мрака и ужаса. Но так ли это? Или у нашедшегося незадолго до смерти деда – (в тёмном для внука прошлом) капитана НКВД тоже была своя правда? Однако «последнего слова» ему в повести не даётся.

Вспомнился популярный в начале 90-х годов во Франции и переводившийся на русский язык роман Пьера Ассулина «Клиентка»: иследователь архивов натыкается на письменное доказательство предательства в период Сопротивления одной преуспевающей в новое время дамы, владелицы цветочного магазина, и пытается лично ей отомстить. Но после её смерти обнаруживает, что ситуация не была так однозначна, и свою кару малодушная уже давно понесла.

Снегирёв – мастер передачи тактильных ощущений в тексте. Вот так описана «вспышка», ощущение, подобное которому каждый испытывал, но мало кто решился бы признаться:

«Щекой я ощутил крупную бородавку, кокетливо прячущуюся в курчавостях бороды. Один вид бородавки заставлял думать о неприличном. Эта тугая, интимного цвета ягода напоминала нечто, чему должно быть спрятанным, прикрытым, а не выставленным напоказ. Касание обожгло, будто папаша меня пометил».

Характерен и чёткий (а отнюдь не хаотичный, как поначалу кажется) разброс мест действия. Россия: столица, деревня. Америка: Майами, Нью-Йорк. Израиль: Иерусалим, Мёртвое море. Это русско-американско-израильские горки: восторг-омерзение-восторг, много раз подряд.

В большинстве рассказанных нам историй  героя сопровождает немного условная блондинка (именно так каждая из них обозначается чаще, чем по имени). Привычный типаж, добавляющий литературному сериалу уюта и обаяния.

Именно обаяние выручает автора Снегирёва. Он каждый раз отделывается царапинами там, где многие другие сломали бы шею. Не скажу, что этот завидный бонус убеждает (или разубеждает) читателя в чём-либо, в чём он не был убеждён до того, но интерес к происходящему в текстах обеспечивает.

Читать Снегирёва интересно. Удивляться таланту и поверхностности, наивности в одном и расчёту в другом, точности наблюдений и парадоксальности выводов.

Эта книга для тех, кто способен пристально вглядываться в жизнь и не бояться резких поворотов в самый неожиданный момент.