Я неправильно как-то живу. Стихотворения

 

Родился в Петрозаводске в 1983 году. Детство провел в Тульской области, учился на журфаке МГУ и в Литинституте. Стихи публиковал в журналах «Знамя», «Дети Ра», «Сетевая словесность», «Пролог». В 2011 году попал в лонг-лист премии «Дебют».  Работает новостным редактором. Живет в городе Пушкино Московской области.

 

 

* * *

Облетает с кленов хохлома.

Кошка, щурясь, как от фотовспышки,

думает: вот-вот придет зима

делать черно-белые делишки.

 

Кошке с подоконника такой

открывается пейзаж - хоть в рамку вешай;

здесь, в райцетре, вольность и покой,

тротуар разбит и воздух свежий.

 

Надевай колючий свитерок,

подышать сходи на дворик школьный,

ветерок доносит матерок:

детский, позволительный, футбольный.

 

Оглядись. Неспешно покури

с угостившим "Явой" футболистом,

не горят на поле фонари,

сыро и голы не задались там.

 

По октябрьской затверделой тьме

возвратись, озябший и угрюмый.

Кошка размышляет о зиме,

дай ей корму, ни о чем не думай.

 

 

* * *

потому что беспалой ладони

проку мало в перчатке, кирилл

носит варежки, но никого не

допросится, кто б подсобил

 

из ребят их ловчее напялить.

в коридорном толчется тепле,

протирая культяпкою наледь

на стекле.

 

у него рюкзачок допотопный

и со сменкой дырявый мешок;

вот когда в смерть отправлюсь я, то в ней

и за тот с меня спросят грешок.

 

потому что ладонью беспалой

рукавиц не натянешь, кирилл

со своей этой просьбочкой малой

и ко мне подходил.

 

но ведь все пацаны отказали!

как же мне? и действительно, как?

оправданья там примут едва ли.

а пока, малолетний дурак,

 

я дружков на футбольной площадке

нагоняю, машу им рукой

в темно-синей китайской перчатке,

но с английской нашивкой: «bestboy».

 

 

* * *

Я иду мимо школы 6-ой -

в просторечье - "дебильной".

Отправляет сюда город мой,

обветшалый и пыльный,

недоумков своих на постой.

 

Здесь беседка-грибок

со скамейкой и гном из фанеры

зазывает на школьный порог -

ручки сломаны, как у Венеры,

покосился, поблёк.

 

Солнце выжгло листву,

прошуршу до конца сквозь аллею,

где воспитанники наяву

приобщаются к пиву и клею.

Я неправильно как-то живу.

 

У кого поучиться, в какой

такой школе дебильной? Не знаю.

Расскажи-ка мне, гном расписной,

ну хоть ты, пока здешний вдыхаю

теплый воздух, дымок торфяной.

 

 

* * *

Трудно полюбить, а ты попробуй,

этот черный мартовский снежок,

на котором старый пес хворобый

подъедает скользкий потрошок.

 

Около размокшего батона

воробьиная серьезная возня.

Трансформаторную будку из бетона

украшает экспрессивная мазня:

 

с ведома муниципалитета,

где за лучший двор ведут борьбу,

рощица берез в лучах рассвета

тянется к районному гербу -

 

так задумано в муниципалитете,

что какой-нибудь чиновный патриот

вспомнит невзначай березки эти

на чужбине и слезу смахнет.

 

Дремлет пес, кредитные девятки

пререкаются из-за парковки с ленд

ровером, и ветер треплет прядки

выцветших георгиевских лент.

 

 

* * *

...а в сентябре вручную давили сок

большим самодельным прессом на винтовой

резьбе; помню, как он шипел, как медленно тёк,

яблочным духом разя, пенящийся, живой.

это на плаху былинные богатыри головы клали, румяные, с черенком

кровь проливали мутную — радужные пузыри —

только ведро подставляй-уноси чередком.

и позволялось вдоволь пить из того ведра,

кружкой зачерпывая, от косточек не процедив.

Спасибо, бедная родина, за то, что была щедра

хотя бы на эту антоновку и белый налив.

а впрочем, чего уж, пора обходиться без

воспоминаний, сентиментальных смут.

Где-то теперь ржавеет ненужный пресс,

яблоки опадают и на земле гниют.

 

 

* * *

Яблоня плодоносит лет пятьдесят,

если хватает сил.

Мой дед, посадивший сад,

его уже пережил.

 

Мы вдвоем в запустелом сидим саду,

август, трава ничком.

Поднимаю и на скамейку кладу

антоновку с битым бочком.

 

Дед выпрямляется, гладит кору

яблонь, кора жестка.

Верю, приговоренные к топору

они узнают старика.

 

Жалко тебе их? Кивает: да.

Ветер доносит дым;

он все понимает и смотрит туда

куда-то. И мы молчим.

 

 

* * *

Глянцевая бумага, блекнущие цвета,

раньше казалось, что были ярче

или света больше тогда

нам полагалось; а ныне среда

сумрачней и обитатель старше.

 

Выцветший снимок: школьники у стены.

Их родители - это заметно - уже включены

главным по экономике

в строчку "балласт", и все что, они могли -

сложив уголком ладони -

проговорить: "Мы в домике".

 

Ты не знаешь пока, ставший в последний ряд,

вязаного стыдясь свитера в ромбик -

неуютной своей обновы -

что если долго идти и оглянуться назад -

увидишь его, этот домик,

отчетливей остального.

 

 

* * *

Хорошо созревает рябина,

значит нужен рябинострел,

чтобы щелкала резко резина,

и снарядик нестрашный летел.

 

Здесь удобное мироустройство:

вот - свои, а напротив - враги;

место подвигу есть и геройству,

заряжай и глаза береги.

 

Через двор по несохнущим лужам,

перебежками за магазин -

я теперь не совсем безоружен,

я могу и один на один...

 

Дружным залпом в атаке последней

понарошку убили меня,

и все тянется морок посмертный

до сих пор с того самого дня.

 

 

* * *

зима наступает долгая, словно смерть -

вот-вот закует нас в хладны свои оковы;

нужно заклеить окна и облачиться в шерсть -

на полках скопилось много всего такого.

а за окном, посмотри, - вдохновенен, сед,

хулимый старухами, воронами, псами

по первому снегу  шагает алкаш-сосед

в тапках на босу ногу и трениках с тормозами.

автор этой картины вправе тягаться с Басё:

внешняя простота и лаконичность линий

таят в себе бездну мудрости, но это еще не все -

и цвет этих треников такой беззащитно-синий.

 

 

* * * 

 

                                               памяти Р.А.

 

вот уже нам позволено умирать.

вот уже нас оставляют в покое

учителя в этой школе. как знать,

а вдруг мы всему научились - такое

бывает - и стали выпускники -

к жизни причастны, но непригодны.

последнее фото на фоне доски,

вспышка - и мы свободны.