В ярко-жёлтом большом фонаре

* * *

То ли кто-то вмешаться захочет
В нашу жизнь, то ли сон нехорош,
Но внезапно поднимешься ночью
И зачем-то к окну подойдёшь.

И, теряясь в заснеженном свете,
В ледяной заоконной тоске,
Вдруг поймёшь, что мгновением этим
Поделиться не сможешь ни с кем,

Что бессмертью никто не угоден.
Только есть этот снег, этот свет,
Чтоб не думать, что в нашем уходе
Ничего справедливого нет.

* * *

Давно утихли споры —
Словесная пальба.
Мы не из тех, которых
Преследует судьба.

И всё же бродим снова
По лесу — ни о чём,
Слегка один другого
Касаемся плечом.

Уже бы и расстаться,
Да вдохновенья нет
В итоге дегустаций
Необратимых лет.

Нам всё давно известно:
И то, что ловит слух,
И запах снега пресный,
И листьев бражный дух,

Что у осинок тонких
В предчувствии весны,
Как провода под током,
Стволы напряжены,

Как открывает поры
Набухшая земля...
...Всё это — только повод,
Всего лишь повод для...

* * *

Вот наступит зима. Воевать мы с тобой перестанем.
Ты же сам говорил, что мы будто бы древние греки.
Видно, легче с ума посходить, чем свести с пьедестала.
Успокоимся. Раны залечим. Зима не навеки.

Ты представить не можешь, какое придёт беспечальное время.
Стану я вечерами читать или шить — я умею,
И захаживать в гости на чай с голубичным вареньем,
И припомню рецепты блинов и сибирских пельменей.

Да и ты наконец-то займёшься своими делами,
Их так много: работа, семья, застарелая язва...
И покажется нам, будто всё это было не с нами.
И поноет слегка. И отпустит. И всё станет ясным.

Если только однажды негромкий послышится оклик...
Это вряд ли, конечно... Но всё-таки... Всё в нашей власти...
Вот и сердце дурит: то забьётся взахлёб, то замолкнет...
Но и это пройдёт. Да и правда — не всё ж ему счастье.

* * *

Из восточной экзотики пышной,
Что туристам дана на разбой,
Нам достались застенчивый рикша
И его фаэтон с бахромой.

Мы помчались, повозку кидало,
В переулках жгло солнце огнём.
Но крутил наш возница педали,
И рубаха темнела на нём.

Только ветер, горяч и засушлив,
Бахрому задувая в окно,
Вдруг взметнул наши руки и души,
Как в мелодраматичном кино.

И вскипевшее в кожных пределах,
И сжигавшее кожу извне
Горячило и плавило тело
В азиатском недобром огне.

И в каком-то сознанье непрочном
Мы летели, рискуя сгореть,
Трепеща, словно бабочки ночью
В ярко-жёлтом большом фонаре.

* * *

О том, что лес, роняя свой убор,
Был всё ещё янтарным полон светом,
О том, как нам понравилось с тобой
Из ярких листьев составлять букеты,
О том, как вдруг открылась нам река,
Как рыба, серебрясь между стволами,
О долгом трепетанье мотылька,
О том, что день по следу шёл за нами,
О том, о чём молчалось нам, когда
Мы пили чай в прохладе тёмных комнат,
О том, что забываешь без труда,
Чтоб через много лет однажды вспомнить,
О том, что жизнь и вправду хороша
Со всею старомодностью устоев,
Когда не так взыскательна душа
В отзывчивости на совсем простое...

* * *

Обветшало, стопталось крылечко.
Мелко дряблые окна дрожат,
Но исправная топится печка,
И дрова под навесом лежат.
На верёвках белья полыханье
Подтверждает неумерший быт.
Отлетает деревни дыханье
Вместе с дымом из тёплой трубы.
Только держится всё же, упрямо
Выживает, надеется дом,
Что к весне будут новые рамы
И посадят цветы под окном,
Будто кто-то сюда возвратится,
Всё вокруг оживёт в суете,
Будто жизнь хоть на миг усомнится
В беспредельной своей правоте.