11
…Учителя не стали ждать конца учебного года, провели контрольные, проставили итоговые оценки и нас, старшеклассников, отпустили пораньше. Мы нужны были на колхозных свекловичных полях – чтоб страна смогла догнать Америку и перегнать.
Сезонных рабочих, женщин, сидящих дома с детьми, даже жён начальников – всех заставили взять участки земли. Никто не остался в стороне от битвы за свёклу. Большие семьи брали участки побольше, так как руководство обещало зарплату сдельную. Раньше и ленивые, и работящие получали одинаково, так что некоторые женщины даже поколачивали нерадивых товарок, но теперь стали нормально платить да ещё давали в придачу сахарный песок и зерно.
Мама в первый же день взяла меня в поле. Как раз раздавали паи, и она сказала мне: «Ты, быстроногая, поможешь сосчитать ряды с одного края участка до другого». Редко услышишь от мамы доброе слово, да я и не нуждаюсь в её похвалах, мои милые бабушки не скупятся на ласку. Я тоже для них не жалею нежностей: одну называю солнышком, другую – луной.
– Бери, Гаухар, два пая, – предложил бригадир дядя Искандер, – у тебя добрая помощница подросла. – И меня вниманием не обделил: – Ты, кажется, уже в десятый класс собираешься?
Польщённая, я уговорила маму взять два пая – восемнадцать рядов.
Назавтра, вооружившись мотыгами, мы пришли на свёклу. Вчера наш участок вроде не выглядел слишком заросшим, а сегодня из-за сорной травы не видно свекольных ростков. Мама подбоченилась, точь-в-точь как картэсэй перед решительной схваткой, окинула взглядом поле и сказала:
– Нурия, будешь полоть сорняки в междурядьях, а я прорежу росточки вручную, иначе мотыгой мы их загубим.
В обед мы остановились, глянули на чужие ряды: многие женщины доверили прополку детям, и те прошлись мотыгами по рядам, оставив за собой чёрную землю с одиночными ростками свеклы.
Бригадир дядя Искандер, увидев такое дело, раскричался:
– Тут что, свинья рылом прошлась, ёлки-палки?! Куда вы смотрели, глупые бабы? Не могли сначала объяснить помощникам, что им делать? – Показал кнутовищем на наши ряды: – Вот, как надо работать, понимаешь!
Мама, шедшая вслед за мной, аккуратно выдёргивала оставшиеся сорняки, прореживала свёклу, и ростки весело зеленели на солнце ровненьким, словно протянутым по нитке, рядком. На душе сразу посветлело; я впервые поняла, что можно получить удовольствие и от самой чёрной работы.
– И прибавьте темп! С прореживанием надо справиться дней за пять-шесть. Позже, понимаешь, от вашего копошенья толку не будет! – в армии бригадир подцепил русские выражения – «понимаешь», «ёлки-палки», «чёрт возьми» – и щедро вставлял их в речь. Накричавшись, дядя Искандер, пришпорив лошадь, помчался на кукурузное поле, где дела обстояли не лучше: оказывается, кукуруза не успевает вызреть на нашей земле, и её приходится скашивать на силос.
Домой мы добрались затемно, еле волоча от усталости ноги. Хорошо хоть бабушка Райхана затопила к нашему возвращению баню – иначе мы вряд ли смогли бы разогнуть спины, скрюченные от долгой работы внаклонку. А руки?! От травяного сока они стали жуткого бурого цвета, распухли и зудят от колючек осота, чертополоха, крапивы… Под ногтями – слой грязи.
Пока мылись, мама высказала сомнение:
– Мы не сможем проредить поле за пять-шесть дней, очень уж много сорняков. Сегодня, проработав до позднего вечера, прошли всего два ряда. К тому же, пока дойдём до конца участка, осот вырастет нам по пояс и будет жалить хуже змеи. Конечно, сейчас, пока в земле осталась весенняя влага, свёкла пойдёт в рост, и сорняки будут ей мешать. Их поскорее надо бы выполоть, прав Искандер, но как?
Я поделилась её тревогой с картэсэй.
– Пойду с вами в поле, сноха, – сказала бабушка Райхана, – помогу хоть немного.
– Не надо, свекровушка, люди засмеют! И так говорят, что всю работу за Гаухар делают две старушки!
– Мы же одна семья, не можем сидеть, сложа руки! Для каждого найдётся работа. Вон, вчера заставила близняшек грядки полить, а то чернушка никак не взойдёт…
Мама не стала спорить, понимая, что свекровь не отговоришь.
Картэсэй, только появившись на поле, сразу принялась рубить мотыгой сорную траву, росшую с краю. Побегов свёклы там нет, но если не мотыжить, вскоре поднимется стена из бурьяна. С приходом бабушки мне стало легче, не надо было больше отвлекаться на край участка.
Пока мама проредила один ряд вручную, я прошла с мотыгой два междурядья. Бабушка тем временем соорудила таганок, вскипятила воду и позвала нас обедать. Время ещё было раннее, но мы не стали отказываться. После еды в руках как будто прибавилось сил.
После трапезы бабушка предложила:
– Ты, Нурия, помогай маме прореживать свёклу, а я прополю междурядья.
Посмотрев, как работает мама, я взяла себе новый ряд. Побеги свёклы оставляю через каждую пядь, между ними выдираю траву. Одной рукой тяну сорняки, другой придерживаю свекольные листья, чтобы нечаянно не выдрать вместе с сорняками росток. Быстро освоила эту науку и довольно-таки много прошла. Бабушка тоже ловко машет тяпкой поодаль.
Опять остановившись на отдых, решили плотно пообедать тем, что осталось с первого чаепития. Как сказала бабушка: «Летний день длинный». После обеда картэсэй поспешила домой, а мы осмотрелись и поняли, что втроём за полдня сделали столько же, сколько вчера вдвоём за весь день. Коль так дело пойдёт, глядишь и справимся.
– Если бабушка будет с нами работать, наверное, уложимся в пять-шесть дней?
– Да, – согласилась мама. – Свекровь не боится работы, это работа её боится. Видишь, как она много успела. Да и мы с тобой вчера пили только холодный чай, поэтому так сильно устали.
На обратной дороге я мысленно занялась вычислениями: сегодня мы пропололи три ряда, со вчерашними получается пять с половиной, осталось двенадцать с половиной. И утомились мы значительно меньше. Дома нас опять ждала баня. Я пришла к выводу, что работа на свёкле не труднее работы на кирпичном заводе. Ночью мне снилось, что воюю с огромным – выше меня – осотом и всё никак его не одолею мотыгой. А когда всё-таки сумела срубить, из-под корней выползла большая змея. К чему такой сон, интересно?
* * *
Проснувшись утром, поняла, что не могу поднять обе руки, они налились тяжестью, да вдобавок болят при малейшем движении. И ноги так ноют, словно хотят отвалиться от тела. С руками всё понятно: они непрерывно машут мотыгой, а вот ноги с чего разболелись? Смотрю, мама тоже покряхтывает, держится за поясницу. А сама пытается меня подбодрить:
– Всегда так с непривычки, приноровимся.
Действительно, на третий день тело перестало ломить, и в работе появилась сноровка. Картэсэй через день приходила к нам в поле, полола междурядья и кипятила чай.
Дни стали пролетать незаметно. Поначалу я нет-нет да смотрела на солнце, а сейчас машу без остановки мотыгой, оставляя позади кучи срубленной травы. Воображаю, что передо мною враги. Так как в жизни врагов у меня пока нет, представила, что осот и лебеда – это фашисты. Вот вам – удар за дядю Рахматуллу! Удар – за дядю Зайнуллу! Вот вам за то, что тётя Гадиля лишилась рассудка!
– Ногу не отруби! – крикнул дядя Искандер, остановившись рядом с нашим участком. – Разве можно так высоко поднимать, понимаешь, мотыгу? С ума с вами сойдёшь, ёлки-палки!
– Не матерись, дядя Искандер, ты же бригадир!
– Ничего себе, ещё старшим, понимаешь, перечит!
– Ты же тут стоишь материшься!
– Кто матерится? Я ведь говорю «ёлки-палки»!
– Ладно, дядя Искандер, не мешай, проезжай себе, чёрт возьми! – вырвалось у меня против воли. Наверное, это поверженные сорняки-фашисты так раззадорили. А впереди – всего восемь рядов!
У дяди Искандера, похоже, не было желания браться за моё воспитание, он поспешил к участку тёти Рабиги. И вот уже оттуда слышен истошный крик:
– Ишбирде, чертёнок, ты зачем рубишь всё подряд?! Свёклу-то оставляй, понимаешь!
– Не свёклу, а эсвеклу! – весело отзывается Ишбирде, а у самого во все стороны летит из-под мотыги земля.
– Тётя Рабига, куда смотришь? Не выпускай этого бандита на поле, у тебя и так достаточно войска! Слышишь, Рабига?!
Мы с мамой, усмехнувшись, переглянулись: видел бы Искандер вчера войско тёти Рабиги – было настоящее нашествие их семейства. Даже дядя Амин пришёл. Они в один заход сделали пять рядов.
Вчера же мы узнали, что эта прополка была лишь первой, а через две недели предстоит ещё одна. Тот же дядя Искандер объяснил:
– Технология выращивания свёклы, понимаешь, очень простая. Только надо вовремя обработать ряды…
Когда мы дважды пропололи участок, свёкла пошла в рост, поднявшись над сорняками широкими листьями. Наконец-то у нас, «женщин эсвеклы» появилась возможность чуть разогнуться. Но до отдыха ли, если дома ждёт окучивания и прополки картофель! А ещё нужно успеть на зиму заготовить дрова… Всё это я, ребёнок, выросший без отца, понимаю прекрасно.
Правда, отец время от времени напоминает о себе. Недавно мы получили от него большую посылку. В ней полно одежды и учебных принадлежностей. Интересно, а когда же он объявится сам? Странно, что Камиль и Камиля совсем по нему не скучают. И никогда про него не говорят. И нисколько не ждут. А моя жизнь вся состоит из отрезков: «когда приедет отец», «когда уедет отец», «когда придёт от отца письмо»… Есть, конечно, и другие вехи, вроде таких, как: «рождение близнецов», «первые шаги близнецов», «Ыласын улетел на свободу», «легенда об Абдрахмане и Зульхизе»… Среди них следы пребывания в моей жизни отца совсем затерялись… В свой последний приезд он показал фотографии, где был запечатлён с друзьями по работе: во время награждения его за какое-то изобретение. На одном снимке я увидела, как на него смотрит красивая женщина, и у меня защемило в груди. Её лицо как будто знакомо… Нет, не знакомо, конечно, просто она чем-то похожа на маму. Не я одна это заметила, картэсэй тоже долго рассматривала фото.
Мой отец – человек учёный, не удивительно, что придумал новый прибор. Удивительно другое – как он может жить на чужбине без нас, своих детей, без села своего! Как может не плавать в прозрачных водах озера Тулпарсыккан? Он сказал, что я пойму его, когда подрасту. Что ж, подросла и по-прежнему не понимаю его!..
* * *
Пока мы управились с ворохом летних хлопот, на свекловичных плантациях настала пора уборки. «Женщины эсвеклы», обрядившись в самую плохую одежду, повязав самые линялые платки, взяв лопаты и вёдра, ринулись, как писали в газетах, в бой. Мне они и точно напоминали солдат: с лопатами, как с ружьями, на плечах – кто шагает в поле, кто трясётся в телеге… Неужели я тогда уже понимала, что свекловодки жертвовали жизнью в битвах за сахар для огромной страны?
В тот год уродилась свёкла!
– Возьмём, пожалуй, центнеров двести пятьдесят-триста с гектара, – радуется будущему урожаю дядя Искандер. – Лишь бы дождь, понимаешь, уборке не помешал, дала бы погода до снега управиться.
Я ужаснулась: неужели будем убирать до самой зимы? Работа ведь спорится: «Беларусь» приподнимает свёклу, остаётся только вытянуть её из земли. Жаль только, что трактора всего два, да и те то и дело ломаются.
В первый день мы с мамой пришли налегке, надо было только выслушать указания бригадира. И, не взяв с собой даже еды, проработали лишь до обеда.
– Свекровушка, – вздохнула вечером мама, – без твоей помощи, наверное, не обойдёмся. У Нурии не хватит силёнок таскать из земли свёклу, крупная уродилась и тяжёлая. Тебе придётся очищать плоды от чернозёма и листьев; если не чистить дядя Искандер говорит, кондиция нарушается, свёкла ниже сортом пойдёт.
– Конечно, куда ж вам без меня, – ответила картэсэсй.
Наутро, взяв вёдра и заточенные дедушкой Бурехукканом ножи, запасшись провизией, мы втроём отправились в поле.
Мы с мамой вытаскивали сразу по три-четыре свёклы из пропаханной трактором земли и стаскивали их в кучу, чтобы картэсэй было удобнее очищать плоды от ботвы. Бабушка, усевшись поудобнее, взялась за чистку. То и дело приходилось браться за лопату. Порой тянешь, тянешь корнеплод из земли, а он ни в какую. Потянув сильнее одну особо большую свёклу, я вдруг оторвала ботву и упала. Из глаз от боли посыпались искры, хлынули слёзы. Хорошо хоть бабушка с мамой не видели меня в этот момент. Хотела было проворчать про себя: мол, был бы папа дома, не надрывалась бы я на этих плантациях, но я же не слепая, вижу, что и те, у кого дома отцы, трудятся вместе со всеми. Даже дети учителя дяди Амина. Всё село вышло на бой с «эсвеклой», лишь бы убрать её поскорее с полей.
Бригадир Искандер, проскакав мимо на лошади, успел крикнуть:
– Вон Банат Батырова и Аскапъямал Хусаинова, наши, понимаешь, соседки-кармаскалинки, на другом берегу реки по пятьсот-шестьсот центнеров убирают с гектара! Чем мы хуже, чёрт возьми?!
Трактор без конца тарахтит, как танк, куда ни глянь, в руках свекловодов сверкают ножи – настоящая битва! Меня охватывает воодушевление, появляются новые силы в руках.
А за мамиными руками не успеваю следить – то они ловко таскают из борозды тяжёленную свёклу, то срезают ботву, то тупым концом лезвия счищают налипшую грязь. Миг – и корнеплод летит в кучу. Пока мы с бабушкой справляемся с одной, мама успевает очистить две свёклы. Трудолюбива она и ловка, жаль, как повторяет бабушка Зульхиза, ей не везёт в личной жизни. Но говорит бабушка и другие слова: «Разве женское счастье лишь в муже? Детки – вот бесценное золото!»
Разумеется, такие, как я, например, – настоящее золото: вот как усердно помогаю милой маме моей! Успеваю таскать свёклу для двух чистильщиков сразу. Пока я, бегая по полю, так рассуждала, вспыхнул скандал. Ветер донёс до нас брань.
– Это Злючка-Сагура и жена однорукого Мансура скандалят, – узнала мама по голосам.
– Что у них стряслось? – устало спросила картэсэй.
– Раз ты жена учётчика, тебе тракторист одной что ли должен поле распахивать?! – надсаживалась Сагура.
– Наверное, трактор не поделили, – догадалась мама. – Скорее всего, тракторист не полностью поднял свёклу на участке Злючки-Сагуры. Тракторист действительно совесть потерял; говорят, требует со свекловодов по бутылке, а то он обрабатывать участки не будет. Я это от Гульбики слышала. Она, бедняжка, и так одна на своём участке мается.
А скандал разгорался:
– Я-то не объедок чей-то, как ты!
– За своим мужем лучше смотри! Даром, что однорукий…
Две разгорячённые женщины так громко ругаются, что их слова слышны уже всем. Я же, не отвлекаясь, дёргаю свёклу, складывая её для мамы и бабушки. Только мельком поглядываю на спорящих. Но что это?! От стыда и страха чуть не выронила охапку свёклы: Злючка-Сагура, приспустив штаны, показывает жене Мансура голый зад, да ещё хлопает себя по ляжкам.
– Бессовестная, не зря её Злючкой прозвали, – бабушка приподнялась, собираясь, видно, пойти приструнить горлопанок. Но пока вставала, прискакал на лошади бригадир Искандер, закричал:
– Оштрафую, понимаешь, обеих!
– Жену свою оштрафуй! Тракторист ей да жене учётчика свёклу поднимает, как будто другие – не люди! – огрызнулась Сагура.
– Не могут, понимаешь, ёлки-палки, одного тракториста поделить, безмозглые бабы, – сплюнул дядя Искандер. Увидев бабушку спешился, подошёл, спросил уважительно: – Как у вас идут дела, тётя Райхана? Злее «женщин эсвеклы» нет никого на свете. Доярки вон молча работают, а эти как с цепи сорвались…
– От тяжёлой, грубой работы и душа грубеет, – ответила бабушка.
– То ли ещё будет! Вы впервые на свёкле, пропади она пропадом, ещё не знаете, чего ожидать! Ой, кажется сам председатель подъехал. – Бригадир вскочил на коня, мы же решили перекусить, раз уж всё равно прервались. Взяв провизию, пошли под калиновый куст, растущий прямо посреди нашего участка. Он весь уже покрыт красными ягодами, но бабушка пока не велит собирать, мол, поспеет через неделю.
Эта калина – подарок нам от Господа: во всём поле нет ни кустика, под которым можно было бы спрятаться от зноя или дождя. На самом дальнем конце есть небольшая урема, но пока добежишь до неё…
Бабушка, словно в ответ моим мыслям, сказала:
– Кругом голая степь, даже по нужде некуда сходить. До уремы далеко, пока туда добреешься и обратно, уж и день пропал. Не удивительно, что все где попало садятся на корточки. Слава Богу, у нас есть калинник, пожалел, видать, ребёнка Аллах.
Если бы Господь вник в нужду всех детишек, копошащихся сегодня на поле, то вокруг было бы много кустов. Но вряд ли Всевышний снисходит до таких мелочей, подумала я, не зря же он дал людям разум – пусть сами о себе позаботятся! Я не стала это озвучивать, чтоб не обидеть бабушку, которая с каждым годом становится всё более набожной. Спустила с чердака все книги, оставшиеся от её свёкра-имама, и каждый день, уткнувшись в них, читает нараспев молитвы и суры. Я даже запомнила несколько молитв, особенно одну – оберегающую путника от бед. Часто произношу про себя, до того она мелодична, похожа на стихотворение.
К нам приближается сам председатель дядя Акназар. Чудно! Может быть, у него дело к картэсэй, ведь она уборщица в канцелярии? Но мог бригадира отправить…
Дядя Акназар – видный мужчина лет сорока. Нередко он задерживается по вечерам в канцелярии, и всегда рядом околачивается кто-нибудь из его детей. Однажды зашла его жена, тётя Махи, и бабушка сказала ей:
– Зачем ты мучаешь детей, Махабика, заставляешь пасти отца? Сама бы сидела.
– Кто пасёт? У меня просто дело к нему, – ответила тётя Махи.
Неужели к мужу по делу надо приходить в канцелярию? Это мне не понятно.
– Тебе видней, – кивнула бабушка, – только наблюдатель вору не поимщик…
Неужели дядя Акназар – вор?! Я пристально на него посмотрела, он же глаз не сводит с мамы, даже забыл поздороваться с нами.
– Здравствуй, Акназар, – встретила его картэсэй. – Неужто не здороваешься со старухой оттого, что она тебе в канцелярии надоела?
– Здравствуй, здравствуй, тётя Райхана! Как здоровье? Как поживаете? Здравствуй, сестричка Гаухар! – зачастил председатель. – И эту красавицу-смугляночку каждый вечер вижу в конторе. Здравствуй, пришла маме помочь?
– Не врите, я не красавица! – ответила я. Мама с картэсэй чуть не упали от моей дерзости, а председатель, не зная, как реагировать, отошёл.
– Что он тут зря ошивается? – удивилась бабушка.
А на следующий день заявились Кабир, Сабир, Фатих, Ашраф, Харис и Ахияр – шестеро моих давних друзей. «Шефскую помощь принимаете?» – спросили они, будто выросли из-под земли или с неба свалились. Оказывается, ребята шли домой, отогнав стадо в Сакмаелгу на откорм.
– Разве ваши мамы не работают на свёкле? Разве им не нужна ваша помощь? – захлопотала бабушка, но было видно, до чего она рада нежданной поддержке.
Как выросли за лето друзья! Всего-то дней семь-десять не видела их, а из Сакмаелги словно другие мальчишки вернулись. У Кабира волосы отросли и сильней закурчавились. Как кудри идут ему, пусть не стрижёт! Крепыш Сабир вытянулся, похудел. Ашраф и Харис, подобно мне смуглые с детства, вообще, как чугун, почернели. Один Фатих не изменился – такой же розовощёкий, с ямочками, стоит, улыбается. Эх, до чего же красивый – белолицый, голубоглазый, со светло-русыми волосами… Как только в нашем селе мог родиться такой красавец?
День клонился к вечеру. Мальчики сказали, что мамам помогут завтра, а сегодня решили немного подсобить Нурие. И так усердно принялись за работу, что собрали свёклу с трёх рядов и всю сложили в бурты. Дядя Искандер предупреждал, что кучи должны быть большими, частыми, но невысокими – не «похожими на коровьи лепёшки». Здорово, что мои друзья именно так и сложили свёклу! Больше не буду называть их мальчишками, отныне стану величать их джигитами. Джигиты! А я тогда – девушка? Выходит так, раз сразу шесть джигитов пришли мне на помощь.
На следующий день тоже взяла с собой нож, помогала маме очищать более мелкие корнеплоды. С девяти рядов уже убрана свёкла и сложена в кучи, а половина буртов очищена от ботвы и грязи. Ту свёклу, что распахал трактор, я собрала, осталось семь рядов. Если их выкапывать лопатой, то и за месяц не справиться. А у некоторых корнеплодов такие длинные корни, что хоть как копай, не вытянешь. Да ещё картэсэй кричит, не велит надрываться. Значение этого слова мне не понятно, но однажды я так потянула, что внутри словно что-то оторвалось пониже пупка. Я тогда очень перепугалась, целый день прислушивалась к своему состоянию. По счастью, всё обошлось.
– Схожу-ка на тот конец поля, похоже, тракторист забыл про нас, – мама поднялась с земли, воткнула нож в свёклу. Чуть позже я с трудом его вытянула, оказывается, корнеплод очень тугой. Пальцем провела по лезвию, лизнула – чувствуется сладость.
– Как бы сноха там не расшумелась, – встревожилась бабушка. – В последнее время она сильно изменилась, стала слишком уж бойкой.
– Что значит «бойкой»?
Катэсэй не ответила.
Я продолжала расспрашивать:
– Это слово звучит у тебя как «расхрабрилась». Ты имеешь в виду, что она стала смелой, ядовитой, как скорпион? О скорпионе мне рассказывал дядя Амин. Оказывается, есть такое созвездие. Под ним рождаются в ноябре. И становятся дерзкими острословами, иногда даже жестокими. Такие люди добры только с теми, кого любят.
– Любят тех, кто сам хорошо относится к людям.
– А вот я, представляешь, родилась под созвездием Весов! А ты когда родилась?
– В начале лета. Наши документы забрал помещик, хотел сделать запись в книге, да всё потерял. После прихода Советской власти двое из сельсовета ходили по домам и переписывали население, чтобы у каждого было свидетельство о рождении. Я записала себе дату рождения первое июня, а год – 1907. Под каким же, получается, я созвездием родилась?
– Близнецов. Таким в жизни нужен настоящий, понимающий друг.
– Был у меня близкий друг, незабвенный мой Сатыбал… Когда же ты, золотко, про созвездия узнала? Раньше в деревне Акмэтэ жила сэсэния Солтанай, она, говорят, разбиралась в этом…
– Гадалкой была?
– Не знаю. Но могла рассказать людям об их характере.
– Теперь и мы с Мавлидой можем рассказать, прочитали книгу «Гороскоп» у дяди Амина. Он держит её в сундуке под замком. Мы читаем, когда его нет дома. Эта книга на русском написана.
– Вы ломаете замок?
– Нет, Мавлида знает, где ключ лежит.
– А…
Тут вернулась мама. Еле сдерживается от гнева – то засучит рукава, то расправит, теребит передник:
– Тракторист говорит, что надо просить разрешения на распашку у самого председателя, так как мы быстрее остальных работаем, а пай у нас самый маленький. Я отвечаю, для троих это большой участок, нам что, умирать на поле?!
– Не кипятись, сноха, я завтра увижу председателя, он каждое утро бывает в канцелярии – успокаивает картэсэй.
– И бригадир поддакивает трактористу! Я, заметив бригадирскую лошадь, пошла к дяде Искандеру пожаловаться, а тот тоже к председателю отправляет!
– Вот те на! Зачем же бригадир в поле поставлен, если он даже трактористу приказать не может? Если каждая свекловодка будет к председателю бегать, кому в поле работать?
Меня отправили домой, а сами остались на участке, всё-таки надеясь на появление тракториста.
Я решила, раз выдалась возможность, искупаться в озере Тулпарсыккан. Еле упросила тётю Рабигу отпустить со мной Мавлиду, пообещав завтра помочь им. С нами увязался и чертёнок Ишбирде, как только услышал про купание.
С ходу скинув платья, мы вбежали в воду. Ах, как хорошо в прозрачных озёрных струях! Зажав пальцами нос, ныряли в самую глубину, но до дня всё равно не достали.
– Интересно, откуда именно вышли тулпары? – спросила Мавлида.
Я, вспомнив свой сон, ответила:
– Из самой середины озера. Видишь, как там глубоко? Ладно, мы с тобой не боимся…
Хотя, похоже, подруга немного побаивалась. Крикнула:
– Ишбирде, ты где?
Нет ответа, кругом тишина. Сразу душа в пятки ушла от страха за мальчика. Озираемся, осматриваем поверхность воды, берега… Нет его! Выбрались на мелководье и стали во весь голос вопить:
– Ишбирде!
– Ой, вон он, сучонок! – Мавлида к моему удивлению принялась ругать брата последними словами, всеми, какие знала. Да уж, две почти взрослые девушки, стоят в одних трусах на берегу, а паршивец хихикает за ивняком! Как тут не начать материться?
Посмотрев друг на друга, мы, опомнившись, прикрыли руками груди и нырнули обратно. Чертёнок всё купание испортил!
Немного поплавав, я рассмеялась, вспомнив, как подруга крыла братишку на чём свет стоит. Мавлида сразу поняла причину моего веселья.
– Ужас! Как у меня только язык повернулся его так называть! В голову пришло любимое словечко Злюки-Сагуры, это она ругает своих детей «сучатами». Получается, она, их мать, сука? А «сволочью» бранится отец, когда ставит двойки в тетради. Людей он так никогда не называет. А я любимого братика обозвала! – заплакала Мавлида. – Напугал ведь. Что, если бы он утонул, все б с ума от горя сошли!
Выбравшись на берег, мы затискали Ишбирде, хлопая его по спине. Когда ещё у нас будет возможность потискать мальчишку – он почти уже вырос. Даже за нами стал подглядывать, ещё и дразнится: «Я ваши груди видел! Они пока как крышки от чайника!»
Мавлида велела брату набрать хвороста для костра, мы начали дрожать. То ли слишком долго пробыли в воде, то ли близкая осень холодит. Да и сумерки опустились.
– Молодец, соседушка, – похвалила я мальчика, сидя возле костра. Неудобно называть его чертёнком теперь.
Мавлида остервенело промолвила:
– Неужели и на следующий год придётся гробиться на этой проклятой свёкле? Я от неё готова бежать куда глаза глядят!
– Не греши…
Но Мавлида добавила:
– До самой смерти тут что ли спину гнуть?
– На кирпичном заводе, оказывается, было легче работать, – вздохнула я.
Мавлида на это ничего не ответила, но удивила меня внезапной фразой:
– А знаешь, на море есть специальные пляжи!
– Знаю.
– И есть такие, где купаются нагишом.
– Да? – Я обычно не стесняюсь спросить о том, чего не знаю. – Там, наверное, только женщины?
– Нет, и мужчины и женщины вместе. Называются нудисты.
– Голые?!
– В чём мать родила!
– Ты это придумала, признайся!
– Это ты у нас мастерица придумывать, а я прочитала в журнале. «Вокруг света», есть такой толстый журнал, его папа получает по почте.
– Дашь и мне почитать?
– Отец никому не даёт, держит под замком. Хранит для Ишбирде. В нашем селе только папа выписывает «Вокруг света».
– Но мы же знаем, где ключ!
– Нет, папа в другом месте хранит.
– А ты как читала?
– Выпросила, когда он был дома. А потом папа снова запер журнал, говорит, чтобы я сначала прочитала всё по школьной программе.
– Давай выкрадем ключ!
– А вдруг не успеем вовремя назад положить?
Что делать? Я себя знаю: не успокоюсь, пока не увижу эти журналы. Мавлида говорит, каждый толщиной с небольшую книгу. Как много из них можно узнать! Все мои знания почерпнуты из рассказов бабушек и дедушки Бурехуккана. Они многое повидали, но не весь же мир! И тут меня осенило:
– Мавлида, а могли бы мы на часок-другой заполучить этот ключ?
– Наверное… Но часа не хватит…
– Попросим дядю Хайруллу выковать нам такой же!
– А если папа узнает? Так взбесится, что может и ремнём отходить.
– Да, видела я его в гневе… Давай прямо сейчас пойдём в кузницу, договоримся с дядей Хайруллой, он точно на месте, пока страда.
– Нет, не пойду. Надо Ишбирде отвести. Отец сегодня дома, готовится к партсобранию.
И подруга увела братишку, а я направилась прямо в кузницу. Вошла и остановилась: так там оказалось темно. Дверь открыта и окна есть, а всё равно различим только огонь в печи и железная бочка с водою рядом. Кузнец в кожаном переднике достал щипцами из огня какую-то железку, окунул её в воду. Сильно зашипело, поднялся пар. Достал другую железку, положил на наковальню, поворачивая, ударил молотом несколько раз и сунул обратно в горячие угли. И тут заметил меня:
– Сестричка Нурия! Зачем пожаловала?
Я вполголоса изложила просьбу.
– Громче говори, тут грохот всё время стоит, привык к шуму, плохо слышу.
– Сделай, пожалуйста, копию одного ключа, дядя Хайрулла!
– Ты его что ли стащила?
– Нет ещё. А ты откуда узнал?
– У тебя вид заговорщика, – рассмеялся кузнец. – Сначала объясни, что за ключ, там решим…
Я без утайки всё рассказала.
– Какой он? Маленький, большой? Плоский или круглый?
– Пока не знаю.
– Ладно, неси. Чтение – это святое. Но если дядя Амин узнает про твои проделки, меня не выдавай.
– Честное слово, никому не скажу!
Я побежала домой, а дядя Хайрулла вслед мне громко стал напевать популярную в нашем селе песню «Нурия». Надо запомнить слова – красивые, про любовь…
Бабушка с мамой уже давно вернулись с поля, успели встретить корову с пастбища, подоить её, выпить чаю. Картэсэй ждала меня, чтобы идти убирать в канцелярии. Выпив наскоро молока и проглотив ломоть хлеба, я отправилась с ней на работу.
– Дождя сегодня нет, ограничимся мытьём полов в кабинете председателя и бухгалтера, а крыльцо и сени только подметём, – бабушка любит заранее всё распланировать.
– Пока ты метёшь крыльцо и сени и выбрасываешь окурки дяди Мансура, я успею вымыть полы, мы ведь вчера достаточно воды натаскали. Хорошо, что купили большой бак, правда?
– Что бы я делала без своей золотой помощницы! Вдвоём мы быстро управимся. Потому и хожу на эту работу, что вместе нам не трудно пока. Какие-никакие деньги, другим колхозникам и эти двадцать рублей не достаются.
– А сколько получают учителя?
– Слышала, сорок пять.
«Вот почему дядя Амин может выписывать дорогущий журнал!», – продумала я.
После уборки я напомнила бабушке:
– Не забудь, картэсэсй, получить у дяди Акназара разрешение на трактор.
Она не сочла нужным ответить.
А утром не увидела председателя, так как тот уехал в райцентр. На свёклу мы отправились с мамой вдвоём. Картэсэй осталась дома, пояснив:
– Из-за свёклы нет времени пообщаться со свахой Зульхизой, ей, наверное, одиноко без нас. Сходим к реке Курэнле, заодно проведаем стадо. Да и коз давно не проверяли, все ли целы: ночуют за колхозным амбаром, что нашли там хорошего?..
* * *
А на поле в тот день случилось странное событие. Часов в двенадцать, когда мы с мамой кипятили чай, решив перекусить пораньше, так как очень рано взялись за работу, к нам, поднимая клубы пыли, подкатила машина председателя.
– Вижу, вы только вдвоём вышли сегодня. Тётя Райхана заболела? – вышел из автомобиля дядя Акназар.
– Слава Богу, жива-здорова – ответила мама, почему-то зардевшись.
Я решила помочь ей:
– Дядя Акназар, картэсэсй утром хотела просить у вас разрешения на то, чтобы тракторист поднял нам свёклу, но сказала, что вы уехали в райцентр.
– Да, – поддержала мама, – до бригадира дошла, но говорят, что ваше разрешение нужно.
– А ты проси, сестричка Гаухар, проси. Если дядя Акназар им скажет, трактор мигом прилетит, – ответил председатель маме, а сам, как было написано в какой-то книге, «жадным взором ощупал её тело». Читая это, я удивилась, как это можно «ощупать взором»? Теперь увидела воочию. Тоже посмотрела на маму и вдруг не смогла оторвать от неё взгляд, поняв, до чего же она красива. Оттого, что вижу её каждый день, привыкла к её красоте… Я-то похожа на бабушку Зульхизу – круглолицая, с приплюснутым носом, чёрная! А мама, видать, пошла лицом в своего отца – кураиста Абдрахмана из племени Караная. Про Караная Муратова пишут, будто он был красавец-башкир с прямым носом. У мамы как раз нос прямой, глаза бархатистые, брови угольные… Папа, наверное, её специально перед армией обрюхатил, чтобы ни на кого не смотрела?
Перед отъездом Акназар попросил воды и, пока пил, не сводил с мамы глаз. Почему-то мне вспомнилось слово «сволочь», хотя он ничего плохого не сделал и даже обещал тракториста прислать.
Вечером, когда мы с картэсэй отправились по своему обыкновению в канцелярию, я хотела ей рассказать про визит председателя, но нас догнала Мавлида. Прошептала:
– На, держи ключ! Папа с директором школы укатили в райцентр, скорее всего, останутся там ночевать, вернутся только завтра к вечеру. Успей сделать копию!
И засунула мне в руку что-то холодное. Ключ от заветного сундука!
– Бабушка, иди, я тебя догоню! – с этими словами я помчалась в кузницу.
– Гм, такой ключ я сделаю быстро, – сказал дядя Хайрулла.
– На обратном пути заберу, хорошо?
– Хорошо. – И дядя Хайрулла затянул песню про Нурию.
На следующее утро журнал был у меня в руках. А оригинал ключа мы положили обратно в глобус, где его прятал от своих детей дядя Амин.
– Не задерживай журнал! – напомнила Мавлида, когда я убегала домой.
Дома я сразу уткнулась в чтение. Ох, как оказалось интересно! Особенно меня впечатлила статья «Легенда о канаках». Канаки – древний народ, считавший, что в женщине соседствуют два духа: её собственный и змеи. Если между ними нарушается гармония, то беда. Когда дух змеи торжествует над духом женщины, она становится необузданной и раздражительной, а когда наоборот, то слишком равнодушной…
* * *
Председатель не обманул, на нашем участке затарахтел трактор. Мама отправила меня за картэсэй.
– Пойду, пойду с вами в поле, – согласилась бабушка Райхана. – А то зарядят дожди, надо будет каждый день мыть канцелярию, не смогу помогать…
А бабушка Зульхиза проводила нас до ворот, огорчаясь своей старческой немощи.
– Молодец, председатель, не обманул! – сказала я, увидев «Беларусь». – Обещал вчера и отправил тракториста!
– Сам обещал? Он сюда приезжал? – бабушка вдруг потемнела лицом. Эх, зачем я брякнула про председателя…
– Да, а почему бы ему не приехать к свекловодам, что дядя Акназар – Бог какой-нибудь?
– Безбожник он, будь он проклят!
Не пойму, почему картэсэй так расстроилась?..
* * *
В один из погожих августовских дней к нам в деревню приехала Асма. С ходу предложила:
– Давайте, пока не разъехались наши одноклассники, сходим на берег озера на пикник. (Это словечко она, наверное, подхватила от своего Артура.) Мы дружно отправились к озеру. Ведь и вправду Ашраф и Сабир скоро уедут. Да и здешние встречаются нечасто, все заняты по хозяйству.
Остановились там, где собирались после выпускного. Развели костёр, поставили чайник. Каждый принёс из дома еду.
Кажется, ребята решили нарвать для нас цветов: пошли на поляну. Асма вытащила из кармана письмо.
– От Артура? – спросили мы с Мавлидой.
Подруга посмотрела на нас с укоризной: мол, от кого же ещё?
Только начала читать, как налетевший ветер вырвал бумагу из рук. Закружившись в воздухе, листок опустился в костёр. Мы растерялись, а Асма, вскрикнув, сунула руку прямо в огонь и выхватила письмо. Обгорев по краям, в середине оно уцелело. Всё случилось в одно мгновение. На руке Асмы выступили волдыри: кожа человека оказалась уязвимей бумаги. Мавлида схватила из припасов соль и сыпанула на ожог. Асма завопила от боли.
– Потерпи, зато рана не загноится, – сказала Мавлида.
На крик прибежали мальчики:
– Что случилось?
Увидев руку Асмы, замерли. В их глазах читалось: «Вот тебе и девушка из лесной деревни, даже костёр не умеет разжечь!» Асма, правильно истолковав их молчание, произнесла:
– По-вашему, у девушки из леса нет души?
– Соберите для нас ромашки! – попросила одноклассников Мавлида.
– А-а, погадать хотите? – пошутил Кабир, а сам посмотрел мне прямо в глаза. К чему бы?
Как только парни скрылись в березняке, мы с Мавлидой стали ждать, когда же Асма начнёт чтение. Но она не стала доставать бумагу, спрятанную в карман, а прочитала по памяти: «Моя лесная фея, цветочек мой, Асенька! Мечтаю о тебе, считая дни. Жди, я вернусь в медвежий край и сорву ваш самый красивый цветок… Дикая ягодка моя… Помню наши поцелуи…»
Мы слушали, затаив дыхание. Артур писал по-русски, так как учился в русской школе. А разговаривал, по словам Асмы, по-башкирски, иногда искажая слова. Мы с Мавлидой заставили Асму трижды повторить прекрасное письмо.
– Давай, тоже будем звать тебя, Асенькой!
– Нет, это имя только для Артура!
– Тогда Аськой!
– Ладно, эти тулпарлинцы так любят давать людям прозвища! Раз не можете без этого, буду Аськой для вас.
Я, не удержавшись, спросила:
– Какой «самый красивый цветок» обещал сорвать твой Артур?
– Наверное, колокольчики, он дарил их мне несколько раз до ухода в армию.
– А я люблю ромашки, – почему-то запечалилась я.
– Эх вы, обе не поняли, о каком цветке пишет Артур! – засмеялась Мавлида.
– Ну, скажи, если поняла!
А Мавлида в ответ всё смеётся:
– «Асенька», Аська, ведь ты и есть тот цветок!
От этого открытия словно свет разлился над водами Тулпарсыккана. По телу прошлась волна сладкой истомы, пыхнуло жаром. Неужели я, Нурия, оправдываю своё имя и действительно хозяйка лучей? Исподтишка глянула на подруг. О Боже! Они тоже сияют! Мы трое раскрылись, подобно цветам. Подумать только – кто-то мечтает сорвать нас!..
Тем временем на опушке показались ребята с охапками разноцветных букетов. А в руках Кабира – ромашки! Эх, друзья детства, вот-вот вы пойдёте в армию и будете писать девушкам письма… Мы, девушки, переглянулись: посетившее нас открытие заставило по-другому посмотреть на одноклассников. Нам даже стало их, подростков, немного жаль, мы ощутили себя старшими сёстрами этих ребят.
Не сговариваясь, хором сказали им, как малышам:
– Идите искупайтесь, а потом будем пить чай.
– А вы разве не будете с нами? – удивились ребята.
– У нас купальников нет, не можем же мы с мужчинами в озеро лезть нагишом! – резковато ответила Мавлида.
Мальчишки, понурившись, поплелись в воду.
Когда в чайнике закипела вода, мы бросили в золу несколько взятых из дому картофелин. Их оказалось на одну больше, чем нас. Только я об этом подумала, на берег вышел юродивый Асян. С постоянной своей улыбкой, но печальным лицом.
– Садись с нами, Асян, – предложила я. – Мы как знали, что встретим тебя, взяли лишнюю картофелину.
Юродивый присел у огня. И всё время поглядывает в сторону мальчиков. Сам он всегда купается в одиночестве, очень скромный, хотя и дурак.
– С кем живёт этот бедолага? – спросила нас тихонько Асма.
– С матерью. Братья выделили ему там уголок. Мой отец иногда приходит побеседовать с ним, просветить.
– Как это – просветить?
– Отец называет такие визиты просветительством. Учит Асяна, чтобы тот детей не пугал, не плевался.
– Точно, в прошлом году Асян плюнул в окно Злюки-Сагуры за то, что прогнала его, – вспомнила я.
– Иногда он подходит к малышам поиграть, но те разбегаются в страхе… – добавила Мавлида.
– О Аллах, защити! – вздохнула Асма. Мы удивились: неужели и она боится юродивого? Но подруга пояснила: – Не дай Бог такого несчастья не то что в родню, но и в село…
Наши грустные размышления прервало возвращение мальчишек. Трясутся, посинели, покрылись гусиной кожей… Видимо, вода в озере остыла, всё-таки август кончается. Мы налили им в кружки горячий чай. Когда ребята оделись, Асян подошёл поближе, произнёс:
– На возах тётенек повезут, – и показал пять пальцев, а потом два. Дядя Амин учил его считать на пальцах до десяти.
И снова сел на прежнее место, скромно ожидая, пока испечётся картошка. А ведь слова его – настоящая загадка. Столько времени просидел молча и лишь к мальчикам обратился. Неужто даже дурак ставит женщин ниже мужчин?
Ребята тоже удивились словам Асяна. Считается, что юродивый может предсказывать будущее, поэтому все азартно принялись толковать его фразу.
– Что за семь тётенек? Кого он имеет в виду?
– Для Асяна все женщины – тётеньки, он и Нурию с Мавлидой так называет.
– Говорит, на возах повезут... Сейчас даже урожай грузят в машины, что можно везти на возах?
– Может быть, речь идёт о свадебных повозках?
– Где это видано, чтобы сразу семерых выдали замуж?
Мы громко прыснули от смеха, услышав такое толкование.
– А может, он и вправду о свадьбе говорит, улыбается ведь, – предположила Асма.
– Да у него всегда рот до ушей…
Вскоре спор прекратился, мы так и не сумели растолковать предсказание Асяна.
Достали из золы картошку и, покатав прутиком по траве, чтобы скорее остыла, поели. И отправились по домам. Один Асян остался сидеть на берегу, баюкая на коленях доставшееся ему угощение…
* * *
С начала сентября зарядили дожди, словно разверзлись хляби небесные. В прошлом году тётя Шарифа привезла мне из города непромокаемый прозрачный плащ с капюшоном, и я в нём хожу по полю, не опасаясь дождя. Мама же, с головой накрывшись клеёнкой, сидит на перевёрнутом ведре, чистит свёклу и до вечера успевает промокнуть до нитки. С утра я учусь в школе, а на поле прихожу только после обеда. Таскаю свёклу в бурты, поэтому не сразу успеваю замёрзнуть, а вот мама сидит вся синяя. Крупные корнеплоды валятся у неё из окоченевших рук. Мокрые, они похожи на скользких рыб… Мама в перчатках, но от них, отсыревших насквозь, нет никакого толку. Промочив ноги, постепенно стала зябнуть и я. В калиннике мы соорудили что-то вроде шалаша. Забравшись туда, вскипятили чай, немного согрелись. И снова вышли под дождь.
Работа идёт медленно. Несколько раз я, поскользнувшись, упала. Вся перепачкалась. На маме тоже нет чистого места – лишь глаза видны на грязном лице. А дождь льёт и льёт. Мы – как в той статье из «Вокруг света», где написано, что в Китае голову преступникам в наказание непрестанно поливают водой, и что нет кары страшней. Я много знаний почерпнула из этих журналов, правда, не всё поняла, так как текст написан на русском. Можно было бы обратиться за разъяснениями к дяде Амину, но мы ведь тайно хозяйничаем в его сундуке…
Сегодня машина за свекловодами приехала раньше, чем обычно, и все поспешили к ней, бросив работу. Не успеешь сесть, придётся пешком топать до Тулпарлов под дождём по размытой дороге. Наш участок вообще на самой отдалённой от села стороне поля. Хорошо хоть машина остановилась не слишком от нас далеко.
Женщин можно узнать только по голосам. Вот Злюка-Сагура верещит:
– Ой, как страшно! Вы откуда, кикиморы?
Остальные тоже посмеялись друг над другом:
– Мужья нас не узнают, не пустят домой!
Точно, вокруг меня – пара десятков чумазых кикимор. У кого на голове мешок, у кого – ведро. Руки чёрные, на ногах не различить ни сапог, ни калош, ни чулок – всё в грязи. Моя подруга Асма на зимнем карнавале по сравнению с ними была настоящей красавицей.
Дома мы сразу протопали в баню, о которой позаботилась картэсэй. Тётя Гульбика тоже пришла мыться к нам: у неё ведь нет никого, кто бы натопил баню к её приходу. Мы с удовольствием напарились, постирали одежду.
– Тётя Райхана, завтра топи у меня, у меня много дров, – пригласила соседка. – Большое спасибо тебе, не знаю, что бы я делала, если б не ты. До костей промокла, промёрзла…
– Зачем мучают людей в такую погоду? – осудила картэсэй колхозное руководство.
– Говорят, прислали солдат, чтобы вывезти свёклу с полей, поэтому торопят народ. Вчера Искандер меня отругал, мол, военная техника ждать не будет, пока я управлюсь. А свёклу не дотащишь до сахарозавода в вёдрах на коромысле, – сказала тётя Гульбика.
– Ладно, хоть он не добавил «чёрт возьми»! – вставила я.
– За ним не заржавеет, – рассмеялась соседка. Похоже, она не обиделась на бригадира. После её ухода к нам зашла тётя Фариза – нечастый гость в нашем доме. Интересно, что ей понадобилось?
– Видела, как вы приехали, но торопилась на вечернюю дойку, поэтому не подошла поздороваться. Нурия, дорогуша, покажи-ка свой плащ.
– Вот он.
– Так, это дождевик. Ага, капюшон съёмный. А если вместо пуговиц сделать тесёмки? Чтобы можно было подпоясаться туже. – Она бормотала про себя, потом обратилась к маме: – Гаухар, отдай мне старые клеёнки, да и новую не жалей. Для здоровья ничего не надо жалеть. Я тебе завтра такой же сошью, а то заболеешь воспалением лёгких.
– Каждый день переживаю за дочку, что у неё начнут болеть суставы от холода, как у меня, – присоединилась к разговору Зульхиза-олэсэй. – Вон и твоя свекровь, моя сношенька Насиха сколько мучилась от ревматизма.
Тётя Фариза нежно похлопала олэсэй по спине, сразу видно, что они любят друг друга…
Наверное, за ночь глаз не сомкнув, рано утром тётя Фариза по пути на ферму занесла маме дождевик. Когда «женщины эсвеклы» увидели маму в обновке, сразу обступили её и начали рассматривать:
– Покажи-ка! Какая удобная одежда…
– Мой старик похожий плащ привёз из армии, да отдал пастуху Кармату. Кто ж знал тогда, что придёт эта проклятая эсвекла?
– А кто шил?
– Из клеёнки?
– Почти как у Нурии.
Мама глазами дала мне знак, чтобы я всё объяснила. Женщины загалдели, повторяя новое слово: «Даж-ди-вик», теперь запомнят его в Тулпарлах.
– Да, золотые руки у Фаризы. Знал Хайрулла, на ком жениться.
– А Фариза знала, за кого замуж идти!
– Мне вряд ли сошьёт, мы с ней крепко поругались…
– Ты, Сагура, с кем только не поругалась! Если тебе все твои выходки припоминать…
– Есть у меня кусок клеёнки в сундуке с приданым дочери. Завтра же сошью «даждевик». Как говорит Искандер-Понимаешь, что мне на этой эсвекле лечь помереть?..
Ага, бригадиру уже успели новое прозвище дать. Но я бы назвала его «Ёлки-палки». Хотя мои прозвища не приживаются. Того же Кабира прозвала сначала Торопыжкой, потом Беркутчи, но оба имени устарели, он ведь теперь художник…
Дождь перестал, наверное, наконец-то выполнил план. Свекловодки, не разгибая спины, спешили закончить работу на поле, пока стоят ясные дни. У них не осталось времени не то что на ругань, но даже на то, чтобы перемолвиться словом.
Мы за четыре дня завершили уборку свёклы. После обеда и картэсэй приходила помочь. Бросив в бурт последнюю свёклу, встали, подбоченившись, окинули взглядом поле, как полководцы после успешной битвы. У других дело тоже движется к завершению. Тётя Рабига, похоже, управится завтра – как раз воскресение, и её дети, как муравьи, набегут на свёклу. Сагура со своими детьми закончит сегодня к вечеру.
Наступило, кажется, бабье лето. Пока ясно, хорошо бы совсем покончить со свёклой, а то она у всех уже в печёнках сидит. Мавлида даже кашлять начала, видимо, простудилась. Умная у меня подруга, посоветовала свой матери тоже сшить дождевик, ведь не долго продержатся погожие дни. Свёклу-то придётся ещё в машины грузить. Тётя Рабига немного бестолковая женщина. Без дела, правда, никогда не сидит, до конца доводит не всё. Как ни придёшь к ним домой, там всегда беспорядок. Повезло ей, что есть Мавлида, которая за ней прибирает. Раньше я думала, что ералаш у них от неуёмного Ишбирде, а теперь знаю, что раскидывает сама тётя Рабига. Мавлида всё время ворчит: «Трудно что ли повесить одежду? А крыло для подметания почему валяется посредь комнаты? Начала, наверное, подметать да о чём-то вспомнила, побежала… Лучше бы ничего не делала! Как я устала за ней собирать!»
В кого только сама Мавлида такая аккуратная? Способность к учёбе у неё, понятно, от папы-учителя, а вот чистопотность?…
Я помахала подруге рукой, и мы пешком пошагали домой. Работа завершена, а машина, ещё неизвестно, придёт или нет…
(Окончание следует)
