Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Евгений ГришковецОб авторе: Родился в Кемерово. В 1984 году окончил среднюю школу и поступил на... >>> |
Андрей ЮричОб авторе: Родился в Якутии, живет и работает в Кемерово. Финалист премии "Дебют"... >>> |
Сергей СолоухОб авторе: (Владимир Советов) Родился в Ленинске-Кузнецком. По образованию горный... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Александр ПетрушкинКогда почти освоен диалект... Стихотворения* * *
Свет кожу стирает дочиста – кто ходит на месте пустом? Его ремесло переносное, как бабе, вносить меня в дом. Внесёт и забудет на время в среде голубиных людей, накинет на яблоню темень, царапая горло ветвей. Меня поцарапав однажды, как-будто котейка, дом-шар воздушной и смертною жаждой смотрел как (его ли?) душа выходит из яблока красного и светится, где за окном дом в стороны все расширяется, идя за своим молоком. Его ремесло непонятное Как бабе нести меня в сад Где пчелы звенят пузырятся Под кожей, желая назад, где дождь вырастает из яблони и падает яблоней стать, где голуби клювом стараются под кожей меня отыскать. (18/08/13) * * * Откроют листья золотые рты, зарубки оставляя в каждой щепке воздушной бог заточит топоры и по воду пойдут – как будто бросил их этот август бронзовый в себя, по кругу холодящему ослепнув, своё изображение деля на хлеб и воду, прижимаясь к древу осеннему, зеркальному, как тьма, где птичий бог прибился к лесорубам и загорелся и язык принял – как листья, рыбы в нём плывут по кругу и открывают золотые рты и немоту себе как вещи просят листвяные и срубы и плоты и август бронзовый в себе как в вёдрах носят. (16-19/08/13) * * * Вот осени пирог, как шар, печёт Сентябрь. Из живота его вытаскивает дёрн зима, с которой он сплетён через меня, через мои всё выжигающие тьмы, через позор и тишину мою, в холодную страну он пишет из меня письмо, печёт жену мою и дочь, как мягкий снег, мясной пирог он катит в шаре пред собой. Вот этой осени пирог – садись со мною, ешь со мной мой рай кромешный изнутри, с зимой забитый в сапоги. Кати меня земле под дых, как будто пёс оставил штрих на этой выжатой тропе в сосущей птицу высоте. Скорми меня, Сентябрь, скорми шарам гудящим изнутри – подобно ульям и вагонам, нас покидавшим, как дорога, с которой осени пирог в кромешный рай глазеет мой. (20/08/13) ПРОГУЛКА В АВГУСТЕ -1- Входя в мой дом, как тень остановись – на роднике, в котором прячет ключ звенящий в связке тусторонний сад, как август, спрятанный среди калиток туч. Ты не найдёшь – вот стой теперь, как тень, как бы вода, обретшая кувшина пусть гипсовую кровь – что тоже кров, пусть речь скрипящую из каждого мужчины. И длинный пёс берёт мой страх из губ начавшегося с тени листьепада, но глаз не поднимая видит он, как зреет камень в дурочке, и надо всего лишь – оглядеться и поднять с земли свою еще совсем не горсть золы, что в птицу развернулась и пропала – как между берегов повисших мост. Входя в мой дом, припомни, что в меня обёрнут ключ от голоса и смерти, что в роднике, в уключине не смят, но говорит меж нами некто третий. -2- Входи в мой дом – пока ещё ты контур – как сад посмертный, не обретший плотность, как ртуть с ладони, склеванной вороной, переметнувшейся снежком в иную плоскость. Входи в мой дом нелепою наградой, скрипи в калитке, как дрова в сарае, чтоб контур становился этот ближе, чтоб знали мы, что плоть и так сгорает. Мой бедный родственник, двойник воды бинарной, свою ладонь в сад погрузи, как лики раздвинь воды колодезные створки, за мытые твои/мои ошибки. Входи в мой дом, с вещами разминувшись – за сквозняком следы не прибирая – пока ты контур для смертельной жизни и выглядишь, как я совсем банально – Греми, как Данте в зимней погремушке, чтоб контур твёрже стал и нас однажды оставил так, как оставляют сад свой - уткнувшись шкурой в шкуру, краем к раю воды, где приближаясь к отраженьям два контура свою же смерть теряют. -3- Мы потеряли смерть свою, которую - то я пою, то бабочка в ладонях у сада – что потонет. За садом тень его стоит, как дерево и запах лип нелепое созданье, которое с названьем своим приобретает смерть. пока что мы учились петь почти что соловьями и думали что сами в ранете жили муравьи и расширяясь изнутри в пупе земном, как норы – они мастрячили нам дом, вокзал и сладкий тлиный ком совали в подъязычье как будто дело в личном. И тень – нас потерявщи здесь – водила свет сквозь тёмный лес, как бабочка, что тонет сверкая сквозь ладони. (21-23/08/13) *** Алексею Сомову Что птица волочёт в своё гнездо, растягивая А почти до О? Что бывший адрес твой, что этот новый – недостижим, и прячется лицо среди других, в даггеротип словлённых, где голос стал уже твоим вдовцом. Он в комнату проходит, натыкаясь на форточки – кто палочкой стучит ? с той стороны, на всех нас – разрываясь пока пиздато эта смерть торчит, пока, как запах хлора и мочи – летает с этим, перьями зажатым (читаем «Смена-8М») – все три ночи (совсем не ночи) – синий под халатом, снимая с нас, как с вешалки бельё, гнилые голоса чужой фонемы, и дождь с землёю под язык кладёт, и хлеб размокший на язык кладёт земля парит (а смыслы также темны, но не темны) – засвечены тела. Теперь, как бы Аид, стоит Сарапул и поедает как бумагу всё, переиначив, забираясь на кол. Но вот, что очевидно – понедельник шагает в ряд с тобой всегда налево, не с той ноги и стороны ты встанешь нащупывая рядом своё тело – и вылетает смерть, как будто птичка, и диафрагма в ней как бы табличка: закрыт даггеротип – портвейн ушол на фронт. (26/08/13) * * * Где деревянно кровь до октября стучит - внутри у дерева, как ложка, с морозом пальцы наизусть скрестя, и смотрит как в лицо с его окошка, как здесь, наевшись почвы, в высоту у яблони прорезывая крылья, вдоль веточек нахохлившись, плоды сидят так, что – и кровь совсем не видно. Поют как человечьи голоса у дерева согретого плодами, и кровь, скрутившись в яблоне, у дна летит, морозя почву, перед нами. (12/09/13) СРУБ в срубе ручном узловатой зимы запотело стекло кто-то с иной стороны лижет дно теплым ртом режет от неба язык он кусок за куском то деревянной пилой то дрожащим ножом ходит по кругу воронки пернатый как треск и беспросветен как горло светящийся лес (13/09/13) * * * И запрокинув голову пока что без лица, в круги по небу пялится, как камень, детвора, и птица возвращается в качели как бы смерть, и лица нарисованы в лице её на треть. Но, запрокинув голову, стоящий в небе том, дом раздвигает в стороны лицо, чтоб смыть дождём, чтобы стоять неузнанным в каких-нибудь углах – пока незрячи дети, неся, как камень, страх и, запрокинув голову, в качели плачет смерть, что ей лишь умирать здесь совсем одной за всех. (15/09/13) * * * Он медлит избавлять от скорби – накормлена земля, в боках дрожит и дышит, будто пёс ей врастает в рёбра, в берега как будто бы врастает ива, точнее тень её растёт, и тянет рёбра рек, лениво кадык воде поспешной рвёт. И линза из незрелой крови, как из гнезда упав, дрожит в птенце, врисованном псу в брюхо, что в водах вспаханных лежит, где тень, застыв на середине, перезабыла диалог, бог возвращает – как молитву и иву – долг. (16/09/13) НАТАЛЬЯ Покажется, что снег с землёй делим на человека и пустое место – проходишь через тень свою один, и та парит как будто бы из теста. Покажется – что тронуто рукой уже нашло скрижали нашей смерти – покоя нет – но, если есть покой, то он всегда в оставленном здесь месте. Идёшь на холм иль спустишься с холма – всё кажется, пока перевозима сквозь тьму и ночь – на поезде душа, на лодке в старике как руки длинной. Покажется, что снег съедает смерть, как будто тени заметает крошки, что сокрушимы Бог и человек, когда уже почти что осторожны, и, что, спускаясь с неба, голоса нащупывают в горла тьме несносной зерно проросшее – чужое, как глаза – переходящее из местности сей в поздно. Покажется, что снег в земле лежит, и, что земля лежит внутрь человека – чья тень оторвой сквозь меня летит, по стороне ребра глухого света, что выгнута, как лодка, почва здесь, и снег всегда идёт наполовину, что в свете есть твоём – моя вина – и с ней не умираю я – а гибну. (14-16/09/13) БОГ Нет ни меня, ни тьмы и даже света нет – а только тонкий глаз. И в щёлочки просвет Он смотрит на меня, а я смотрю в Него, и кроме наших взглядов здесь нету никого. (10/09/13) * * * Когда почти освоен диалект – кыштымский, привокзальный и небесный – меня уже почти на свете нет – хотя, возможно, это я на снеге сную то снегирём, то воробьем, жую снежок в руке своей трёхпалой, и пролетаю под пурги метлой, чтоб словеса казались слишком малым. Поспешным чудом будет весь декабрь, когда все яблони цветут холодным снегом и отрывают ноги от земли, переступая с пяток на носки, как бы мерцая между этим светом и тем, другим, горящим за спиной. И треском уходящего вдоль сада дыхания пернатого метлы закончится весь мой словарь земной – и чуда большего мне на земле не надо. И чуда большего нет в птичьем языке – лететь сквозь местный и мясной, скрипящий, горбатый и молчащий, красный снег – от паровозного гудка в ранет летящий – и там – вполне освоившись – словарь всё ковыряет свет, как будто с сосен снимает кожуру возможно, бег – и чуден день его, год – високосен. (17/09/13) * * * Дмитрию Машарыгину Вот неба свет – какой-то не такой ты, друг мой, возвращаешься домой. Сентябрь тебя читает через дождь, через тире и точки, точно дочь – тобой забытая в метро – всё ждёт Аида и понимает: ничего не видно и не бывает дна у всех времён – хотя и всадник блед уже прочтён. С тобой ли Бог, мой друг? или засада нам зачтена за выход из детсада, и небо пьёт в песочнице с листвы, и не бывает никакой Литвы, и речь не говорит о возвращенье. Пылает столб шиповника внутри у ЧМЗовской пацанвы вечерней, у бородатой этой мошкары. Вот неба свет - прими его таким ломающимся, словно изнутри его к нам лезет Бог и видит всё прозрачным, как шары и огород осенний, голый – будто ангел весь его покинул, а не улетел, искать лепить (хоть глиняное) горло чтоб говорить покинувшему лес, что входы все в метро, что снег надолго, что возвращаешься ты, умирая здесь, что столб внутри – шиповника не стоит, хоть и сгорает тридцать три часа подросток в этих вышедших по трое на поиски для каждого отца, что в сентябре вокруг одно лицо – вот неба свет и костяное слово в тебе текут, рекут тебя сквозь свет – и плавится свинец, вливаясь в горло. (23/09/13) К списку номеров журнала «АЛЬТЕРНАЦИЯ» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |