Предисловие к публикации поэта

Машинопись венка сонетов «Ра» нашлась почти четверть века назад при разборе чудом сохранившегося архива поэта Александра Кремлёва. Кремлёву посвящена статья в первом номере «Графита». Но сонетный венок отношение к Кремлёву имеет косвенное. На жёлтых листках нестандартного размера указан автор – Коненко, тоже Александр. Вообще архив покойного авангардиста обнаружил широту эстетических вкусов.

Осевшие в архиве стихи коллег варьировались от крестьянских пасторалей Николая Жоголева до неоклассических строф Всеволода Лукина. Увы, четверть столетия назад авангард интересовал потомка куда больше неоклассики.

Равнодушно поелозив глазами по листкам, потомок почти ничего для себя не отметил. Разве что строчки о мятежном атамане Разине «Нам сохранили яд его корана угрюмые отроги Жигулей». Фраза осела в памяти, после чего порой напевалась на различные гимнические мотивы.

Ну, разумеется, было бы грехом не заглянуть в справочник Тарасенкова. Александр Коненко в нём обнаружился. С единственной книгой. Изданной в 1925-м году. Отпечатаной почему-то в типографии Военного Комиссариата. Заглавие совпадает с заглавием венка сонетов. Попутно: Ра в данном случае – древнее название Волги.

То есть индоевропейское «RHA», известное от скифов и сарматов. А не более известный «RA», египетский бог Солнца. Волга – главный герой всех пятнадцати сонетов. О месте издания чуть позже, но это не Самара и вообще не Поволжье.

О времени если не составления, то прочтения машинописи «Ра» можно судить по карандашному вердикту рядом с последним сонетом. «Принять для № 2 Гонг». «Гонг» – самарский литературный журнал. Сначала нечуждыми литературе аборигенами задумывался двухнедельник «Наше слово».

Потом аборигены сошлись на более пухлом ежемесячнике. Первый «Гонг» вышел в самом начале 1923-го года. На этом издание приказало долго жить. Значительная часть редакции и авторов через полтора десятка лет угодит в ту же мясорубку, что и Кремлёв. Поэтому что ли в последующие времена о злополучном «Гонге» практически не вспоминали.

Подпись рядом с упомянутым вердиктом с большой долей вероятности можно атрибутировать Евгению Охитовичу, редактору «Гонга». Действительно ли в 1923-м Коненко был в Самаре, а не переправил машинопись через посредников? Как бы то ни было, особые чувства автора к Жигулёвской Луке явствуют из содержания сонетов. Не только чувства – мелкие детали, вроде «ладаном запахнет тополей».

Волгари хорошо знают этот бальзамический аромат прибрежных осокорей. Важно и то, что несостоявшаяся первопубликация «Ра» должна была состояться в Самаре. Ведь книжное издание состоялось лишь два года спустя.

Местом издания стал город, особо значимый для литераторов Средней Волги. В нём провёл часть жизни граф Владимир Соллогуб, сотрудничая с местным журналом «Кавказ». Чуть позже в нём же редактировал журнал «Фаланга» и здесь же покончил счёты с жизнью Николай Симборский. Тут же под влиянием гастролёров-футуристов начал литературную карьеру гимназист Сергей Спасский. Сейчас город называется Тбилиси. Все упомянутые, Коненко не исключение, застали его ещё Тифлисом.

Увы, тифлисская книга и самарская машинопись – это всё наследие поэта, доступное до недавнего времени.

Фамилии Коненко нет в росписи журналов и сборников 20-х годов. Самарские литературные издания расписаны в незначительной части. В толстом литературном журнале «Понизовье», предшествовавшем «Гонгу», но с чуть более счастливой судьбой, – завершился на шестом номере в 1922-м году, – Коненко не печатался. Хотя мог заразиться вкусом к большой форме, читая поэмы и отрывки из поэм Тачалова, Герасимова и Ширяевца.

Самая регулярная публикаторская площадка для самарских литераторов 20-х гг – литературное приложение к газете «Коммуна» – вежливых рук библиографа так пока и не дождалась. Скрупулёзно перелопатившему приложения к «Коммуне» литературоведу Михаилу Перепёлкину имя Коненко ничего не сказало.

Прочёсывание всемирной сети тоже уткнулось в тупик. На беду, фамилия оказалась чрезвычайно распространена, особенно среди жителей Юго-Восточной Украины. Отчаяние строило фантастические гипотезы: не баловался ли в юности киевский учёный-гидролог написанием сонетов с тематикой, смежной по отношению к основной специальности? а может быть, сонеты сплетал в венок репрессированный в 1934-м волжанин-агроном?

Фамилия, кроме всего прочего, оставляет место для экспромта на тему: от Якова Тисленко и Александра Коненко до Михаила Анищенко и Дюши Стеценко или украинская нота в поэзии Жигулёвской Луки. Впрочем, украинство, как и всё остальное, остаётся в области гипотез. Писатель, современник Коненко, русскоязычный мордвин Дорогойченко когда-то отрезал от фамилии «Дорогойченков» заключительное «в». Псевдоним зазвучал по-украински.

Исследователь венков сонетов, написанных на русском языке, В.П. Тюкин, ещё в 1984-м в обширной библиографии не упоминает Коненко. Хотя ранее

венок сонетов Коненко указан в объёмном библиографическом исследовании Петра Тартаковского «Русская поэзия и Восток. 1800-1950», 1975.

Среди известных русскоязычных сонетных венков «Ра» входит в… первую тридцатку (?). С пополнением библиографии венков сонетов, -- см., например, журналы «De Visu» 1994 и «Russica Romana» 1995 и т.д. - хронологический приоритет, вероятно, сместился. Но вряд ли выскочил за рубеж полусотни.

К началу 20-х годов Коненко с большой долей вероятности мог знать сонетные венки классиков Серебряного века: Максимилиана Волошина, Вячеслава Иванова, Константина Бальмонта, Валерия Брюсова…

Встречались венки сонетов и у менее громких поэтов. Поэтов-провинциалов в том числе. Ежели озаботиться составлением отдельного «провинциального хронологического рейтинга» -- «Ра», по очевидным причинам, поднимется значительно выше. Среди венков сонетов, сплетённых поэтами Среднего Поволжья, «Ра» -- первый. Последний из известной мне приблизительно пары десятков публиковался не столь давно в журнале «Молодёжная Волна».

Считается, что плетение сонетного венка – процесс, технически сложный. Последующий сонет должен начинаться с последнего стиха сонета предыдущего. Четырнадцатый сонет, закольцовывая композицию, должен завершаться первым стихом сонета первого.

Эти требования ещё не столь трудны, очередной и главный фокус в ином: общие строки должны составить пятнадцатый сонет, сонет-магистрал. С учётом того, что в сонете используется всего пять рифм, две из них в два раза чаще прочих, на этих пяти рифмах строится всё сооружение в 210 строк. Автор венка сонетов раскрывает своё умение, или неумение версифицировать с предельной наглядностью. Результаты порой неожиданны.

Венки сонетов малоизвестного Николая Шульговского или известного скорее в амплуа сатирика Александра Арангельского выдерживают сопоставление с венками упомянутой выше элиты Серебряного века.

А вот эмигрантские венки Бальмонта у искушенного читателя вызовут ощущение неловкости за авторскую то ли торопливость, то ли невнимательность. Если извинить Коненко некоторую неточность рифм, его современниками, впрочем, допускаемую, экзамен он не провалил.

Сопоставляя первый и последний венки сонетов Среднего Поволжья, можно убедиться в катастрофическом снижении владения версификационными навыками. Впрочем, за минувшее столетие усилилась скорее амплитуда стихотворных возможностей и качеств. Планка где-то опустилась, где-то поднялась.

Нынешние версификационные рекорды на поприще сонетного плетения Серебряному веку не могли даже присниться. Достаточно хотя бы имени саратовского уроженца Алексея Бердникова.

Честь переоткрытия Коненко принадлежит поэту, энтузиасту и одному из количественных рекордсменов сонетных венков Юрию Владимировичу Линнику. В 1993-м он включил «Ра» в сборник «Венок сонетов», изданный в Петрозаводске. Любовно подобрав для издания малоизвестные и малодоступные венки, Линник попытался дать им вторую жизнь тиражом в 10 000 экземпляров.

Тифлисское издание венка коненковского сонетов стало, разумеется, библиографической редкостью, его петрозаводская републикация куда более доступна. Увы, в доцифровую эпоху доступность ограничилась библиотеками и личными книжными собраниями.

Разночтений между текстами машинописи 1923-го (?) и публикацией 1925-1993-х годов нет. Несмотря на то, что текст машинописи испещрён пометами редактора. Вменяемыми, надо сказать – подчёркнуты наиболее рискованные словесные обороты. Автор то ли не ознакомился с этими пометами, либо не принял их во внимание.

Дигитализация окружающего мира временами приносит сюрпризы. Сюрприз, относящийся к нашей теме, сделала Национальная парламентская библиотека Грузии, выложившая в открытый доступ свой каталог.

В каталоге, помимо книги 1925-го года, в том же году наш таинственный Коненко отметился ещё одной публикацией. Вот она: «Пролеткульт Грузии. Сборник первый : Самостоятельные работы членов русского сектора литературной мастерской Пролеткульта Грузии и коллектива комсомольских поэтов и писателей, объединяющихся вокруг журнала Заккрайкома РЛКСМ «Красные Всходы».».

При всех своих созвучных эпохе нотках – бунтарстве, оптимизме, культе труда -- для Пролеткульта Коненко, конечно, слишком утончен. Курс гимназии на лбу написан. Но, с другой стороны, а где ещё напечататься в 25-м году в Тифлисе?

За недоступностью самого сборника, трудно сказать, вошёл ли Коненко в мастерскую грузинского Пролеткульта, или примкнул к коллективу поэтов и писателей, объединяющихся вокруг «Красных Всходов». Часть коненковских соавторов обладают сопоставимой известностью, т.е. безвестны, некоторым повезло больше. В литобъединении одного из них, скажем, произошло первое обсуждение стихов совсем юного Окуджавы.

Разрозненные номера «Красных Всходов», равно как и сборник грузинского Пролеткульта, значатся в каталоге Российской Национальной

Библиотеки. Там же указан авторский сборник Коненко. Венок сонетов «Ра», заметим, занял в сборнике лишь около половины его страниц. Так что некоторые последующие разыскания можно сделать, даже не пересекая государственных границ.

Позволим себе немного патетики. Сколько их, поэтов одного сборника, без биографии, без генезиса и продолжения, пылится на полках! Обретёт ли Александр Коненко плоть, узнаем ли мы его даты и места рождения и смерти, прочитаем ли что-либо, кроме «Ра», зависит исключительно от нас. Поэт сделал всё, что мог. Если волгарям когда-либо понадобится гимн – строки для него уже есть в коненковских сонетах.

Поблуждав между кавказскими горами и карельскими озёрами, венок наконец-то возвращается на Жигулёвскую луку.