Милый Джордж. Повесть

Какие качества ты ценишь в мужчинах?

 - Э... не знаю... честность.                                                                          

1. Старое вино

— Разрешите представиться. Капитан Джордж.

— Э-э-э-э... почему "капитан"? Это как-то связано с кораблями? Или с футболом? Армия, полиция?.. Или это такая шутка?

— Разрешите представиться еще раз: меня зовут капитан Джордж. В настоящее время я нахожусь в Афганистане. Срок моей службы здесь заканчивается в конце апреля. Я уже слишком долго в этой стране. Моим желанием было провести жизнь холостяком, но в последнее время меня не покидает чувство: общество милой женщины могло бы скрасить следующие годы моей жизни.

— А сколько Вам лет?

— Тридцать девять.

— А мне тридцать три. Жизнь мне скрашивают книги. Извините, но сейчас я ухожу отсюда, выключаю компьютер. Мне рано завтра вставать.

Жизнь скрашивали книги, скрашивали несколько лучей солнца сквозь февральскую тучу, коробка "Mon Cheri", персидский кот, дружеский ободряющий звонок с утра. Жизнь казалась иногда рутинной, как пластинка, крутилась изо дня в день и "шуршала" всегда в одном и том же месте. Иногда хотелось выскочить из этого наезженного круга и пуститься в путешествие без возврата, без прощания с близкими, без билета в обратный конец.

А на следующий день в семь утра пришло новое письмо, скорее, продолжение первого: c недавнего времени я в поисках родственной души. Чтобы провести жизнь вместе. Я увидел Вашу фотографию на сайте и решил написать. Я заглянул в Ваши глаза и в сердце у меня что-то откликнулось. Трудно сформулировать. Наверное, я уже слишком долго здесь. Нет, это Ваши глаза... удаленность друг от друга в тысячи миль не испортит нашей дружбы. Она поможет нам узнать друг друга лучше, и, если Вы желаете, я помогу Вам узнать меня получше. И, если Вы желаете, я помогу заглянуть за высокую ограду... прыгнуть за нее.

Странное ощущение родилось внутри: кто-то, кто существовал за тысячи миль, еще незнакомый и неведомый, прочитал мысли и угадал желания. И письмо это осталось без ответа. Капитан английской армии, стационирован в Афганистане.

А на следующий день в семь утра пришло новое письмо, скорее записка: Посылаю Вам свои фотографии, надеюсь, они понравятся. С дружеским приветом капитан Джордж.

И вот весь день прошел - торопиться было некуда - за рассматриванием фотографий. И эта записка осталась без ответа. Этот незнакомый человек, который внезапно ворвался в жизнь, в которой все по кругу, которая сама по себе была пластинка, заезженная до дыр... и во всем - сила инерции.

На фотографии фоном - афганские сопки. А на другой фотографии фоном была белая стена, пробитая пулями, на третьей был бронетранспортер. А впереди - смеющийся, высокий, светловолосый...

Как можно было стоять на фоне такой стены и смеяться? Вам разве не было страшно? Это был какой-то совсем другой мир.

 Этот человек прислал приглашение в свой мир, и он обещал помочь понять его.

Афганские сопки были сухими и обветренными, и ярко-голубым было небо, и чахлой была та речка, а он - высокий, светлый, белозубый, - смеялся. В бронежилете, а на заднем плане - товарищи. В каске с боевым оружием и без... без L85...

А на следующий день в семь утра снова пришло письмо: дорогая, как был Ваш день вчера? Вы в порядке? Что я должен сделать, чтоб завоевать Ваше сердце?

И это письмо - вопрос остался без ответа. Возникли странные мысли, и они никак не ложились на бумагу: в этом мире было все в порядке... в нем было слишком много порядка... в парке расцветали тюльпаны и нарциссы... они радовали глаз... и вся зелень была очень яркая вокруг... а как же с предложением выбраться за высокую ограду? - о, это было заманчиво и увлекательно, как в детстве, даже радостно! И вдруг возникла мысль послать за тысячи миль кусочек другого, упорядоченного мира, который казался раем, если не рассматривать его слишком пристально.

На фотографии был изображен красный махровый тюльпан крупным планом, на фоне зеленого моря... зелень газона... стебли и ветки... и поздно вечером он отправился в путешествие со скоростью чуть меньше скорости света, преодолевая мили, тысячу за тысячей.

А на следующее утро в семь часов пришло письмо: начинается новое прекрасное утро, просыпается день, солнце шепчет, свежесть растекается, сердце раскрывается навстречу красоте, и тепло согревает Ваше лицо, и боги милостивы ко всем. Милый друг, посылаю нежное объятие! Капитан Джордж.

И от этих строк прочитанных, конечно же, не родилось ничего, кроме недоумения и растерянности. И растерянность--таки, а скорее раздражение, хорошо формулировались и легко ложились на "бумагу": Джордж, что это было? Откуда Вы это списали? Из какого любовного романа? Вообще, там, где Вы находитесь, есть какие-нибудь книги? Или только интернет?

И вечером пришел ответ, конечно же: как мне завоевать Ваше сердце? Я нахожусь в военном лагере, книг у нас здесь нет. Нам сейчас не до книг. В Афганистане в апреле выборы и Талибан постарается их сорвать.

Кажется, это было настоящее письмо... Как же завоевывалось человеческое сердце? В особенности женское? Кто же понимал в жизни сердца, кто понял все его тонкости и законы, по которым развивались чувства, по которым чувства превращались в страдания? И все-таки волна раздражения поднялась и улеглась не сразу: как завоевать сердце? Вот именно! - за-воевать! - но это был никто иной как Страх, он не давал не то что перепрыгнуть за высокую изгородь, - он не давал к ней подойти, встать на цыпочки, вытянуть шею и посмотреть: а что там делается - в другом мире?

И его вопрос о сердце остался без ответа, а на следующий день, в семь утра, пришло новое письмо: я здесь уже слишком долго. Я мечтаю выбраться отсюда живым и начать новую жизнь. Мне кажется, я еще не жил. Я слабо, размыто теперь помню, что было до Афганистана. Мне кажется, новая жизнь состоится тогда, когда рядом со мной будет женщина, иначе нет никакого смысла стремиться начать новую жизнь. На самом деле я простой человек и мне нужны от жизни простые ясные вещи: любовь и любимый человек при мне. Я устал от одиночества. В конце апреля моя служба здесь заканчивается. Дайте мне шанс. Капитан Джордж.

А зима была теплой и вот уже в конце февраля начали просыпаться луковичные, но сначала были подснежники - без снега, похожие на колокольчики, - затем проснулись нарциссы, а за ними тюльпаны. Красная гряда тюльпанов на фоне зеленого газона - целое огромное красное море, иногда оно колыхалось под дуновениями ветра.

И вот вечером поздно через тысячи миль кусочек мирного и надежного порядка плавно переместился словно ответ. Да, у Вас есть шанс.

На фото было изображено море красных тюльпанов. У Вас есть шанс. А это мой мир, мои зеленые лужайки и те места, где я хожу гулять.

А на следующее утро в семь часов не пришло ответа. Дверь в мир была открыта... приоткрыта, но отклика не было. Не было несколько дней. Привыкаешь к теплу кошачьего тела на коленях, к "Mon Cheri" и чашке капучино, к любовному письму в семь часов утра. И с него начинался день, и проходил он иначе... И вдруг письма не было.

Закончилась так быстро переписка? Нет, через несколько дней пришло: дорогая, Вы в порядке? Благодарю за Ваше фото. И я б хотел добавить... возможно, я еще неясно выразил свои намерения и мысли: я знаю, как сделать свою женщину счастливой. Я счастлив, если счастлива она. Я умею дарить и отдавать. Единственное, что мне нужно - дайте мне шанс, и вы увидите, что это правда. Я думал раньше - чувствам нужно время, время для того, чтобы созреть. Как созревает вино в подвале в бочках, прежде чем его разольют... но с Вами по-другому. Слишком стремительно и быстро. Дайте мне шанс. Вы узнаете, что готово подарить мое сердце: глубокую безусловную любовь. Вам не нужно больше искать: я здесь. И мое безграничное сердце, полное любви к Вам. Капитан Джордж.

После тех дней ожидания сердце сначала куда-то упало и задохнулось, потом подскочило вверх и радостно забилось. И письмо Джорджа было прочитано несколько раз, и само собой вошло в память и отпечаталось в ней. И в голове стало легко, и радостно, и опьяненно... без "Mon Cheri". Начинался март, действительно, как Джордж и писал, свежесть расстилалась по городу, запахи витали в воздухе, солнце нежило и гладило лучами по лицу и боги... о, боги были особо милостивы!

И поздней ночью вместо фотографий полетело короткое письмо-записка: милый Джордж, Вы тронули мое сердце.

         2. Черный тюльпан

Да, март наступил.

А утром первого числа пришло новое письмо, и оно звучало радостно и восторженно: как Ваши дела, мое сокровище? Вы принесли в мою жизнь так много радости. Вы заняли прочное место в моем сердце, и я молюсь, чтоб между нами все получилось. P.S. Если бы у меня были крылья, я б сейчас прилетел к тебе. Мои нежные объятия. Капитан Джордж.

И под впечатлением от этих строк и чувств прошел весь день легко и возвышенно, все стремилось само собой получиться и совершиться, нужно было только наблюдать, как сами складываются пазлы событий, без усилий, без воли, без спешки, без нервов. Жизнь неслась как быстрая удивительная волна, а на гребне - два человека, восторженные и радостные.

А парк все больше оживал и оперялся. Кроваво-красные тюльпаны колыхались на ветру и старческий голос кричал неприятно: никакого шанса! У тебя - никакого шанса! Залаяла собачка заливисто. Она подпрыгивала вверх, пытаясь достать до ладони старичка, она хотела получить сладости, но ей говорили: у тебя нет никакого шанса. Собачка прыгала, собачка служила, но напрасно, и сценка эта оглушала своей сюр-реальностью.

А вечером ушло-улетело осторожное письмо-записка:

Милый Джордж, Вы такой быстрый! Когда я читаю и перечитываю Ваши письма, мне кажется, огромная волна несется на меня... она несется, а я... я стою здесь и не умею плавать...

Через несколько дней в красном море тюльпанов появился черный тюльпан, один единственный. Он распустился позднее остальных, верно, это был поздний сорт. Каким-то образом луковка попала в это поле вместе с красными махровыми. Он выделялся своей простотой, гордостью и одиночеством. И он тоже попал на фотографию - такое редкое явление природы, выпадающее за пределы представлений и фантазий: черные цветы и черный цвет, не лежащий в природе цветка, в его характере и предназначении - радовать глаз и сердце.

И в вечернем письме предполагалось послать тюльпан с припиской: милый Джордж, сегодня в парке расцвел черный тюльпан, один единственный. Что это значит? Мое сердце молчит, оно замерло, словно предчувствуя грозу... какая гроза?.. Я знаю, что это означало раньше, но теперь ведь времена изменились... я надеюсь. Ты писал, вы там с мирной миссией. Как бы там ни было, каждый день погибают люди, мы просто оба не думаем об этом. По крайней мере, мы стараемся. Я не хотела писать грустных писем, но сегодня по-лучилось именно так.

И тюльпан, и письмо остались не отосланными, и ночь затем была не то чтобы бессонная, но сон то тяжело наползал на подушку с одеялом, то снова отходил, и это было какое-то мучение, а не отдых, а перед рассветом в горячечном мозгу родилась мысль: а если этого тюльпана нет? Разве бывают черные тюльпаны? А если просто показалось? И собачки не было? - приснилось.

А наутро пришло нежное письмо и оно стерло ночные мучения. Из чего рождаются нежность и страсть? И отчего они умирают? Когда начинают увядать чувства? Тюльпаны начали увядать, но это было еще незаметно глазу: наоборот, они достигли высшей степени своего цвета и своей бесшабашной махровости. Последний порыв, последний крик.

Джордж писал: у нас жарко в прямом и переносном смысле. Скоро президентские выборы, но это неважно. В моей жизни было так много пустоты, но теперь эта пустота наполняется. Все равно, что будет дальше, я верю, что мы родственные души, и наша встреча неслучайна, а прежняя жизнь - это был лишь долгий путь к тебе. Я стою здесь, перед тобой, с раскрытыми объятиями, с раскрытым для тебя сердцем. Да, мои нежные-пренежные объятия, Джордж.

Милый Джордж, я принимаю твои объятия. И эта фраза улетела за тридевять земель в неизвестную страну, где горячие ветра разрушали сопки и людей.

         3. Мне нужна твоя молитва

И вот наступил апрель. И жизнь сузилась до четырех стен и письменного стола, на котором стояло радио и новости на каждой волне передавали каждый час, и словно снова война, прошлый век, когда жадно ждали новостей с фронта, но радио передавало: на фронте без перемен. А фронт теперь был будничным и невидимым.

— Джордж, позвони мне!

— Я не могу.

— Пожалуйста!

— Нам нельзя звонить.

— Э-э-э-э... почему?

— Мы находимся в военном лагере.

— А!.....

— Дорогая, ты еще здесь? Я обещаю тебе, никогда не сделаю тебе ничего плохого и не разобью тебе сердце.

— Да, я здесь.

Как может человек такое обещать? Это от него совсем не зависит... значит, звонить нельзя... а что тогда можно?

— Если звонить нельзя, то, что можно?

— Я пришлю тебе фотографию.

— Тогда будем прощаться? Насколько я понимаю, я ни о чем не должна спрашивать... ты можешь спрашивать меня обо всем. Я напишу. У меня нет никаких секретов. Да, спокойной ночи... сладких снов...

— До завтра, дорогая. Утром рано пошлю фотографию, а потом мы выезжаем. Еще раз, я сделаю для тебя все, что угодно... будь со мной... будь со мной. Мне нужна твоя молитва.

— Я всегда с тобой, спи сладко. Я буду молиться.

— Да, мое сердце.

И утром рано пришла фотография от Джорджа. Он стоял на фоне бронетранспортера, в бронежилете, солнцезащитных очках и шлеме, а в руках — его L85. Закатаны были рукава, а руки, обнаженные по локоть, выглядели беззащитными.

И он снова смеялся.

И была записка к фотографии: любимая, с тобой все в порядке? Ты - прекрасная, необыкновенная женщина, с качествами, превышающими мое воображение. Я понимаю это с каждым днем все больше, все яснее. Ты делаешь нечто для меня сейчас, чего до этого никто не делал. Это наполняет меня таким счастьем. Ты рождаешь во мне такие тонкие чувства, которые я не испытывал никогда и ни с кем. Я так счастлив, что ты вошла в мою жизнь. Я хочу быть достойным тебя и соединиться с тобой как можно скорее, обнять тебя по-настоящему. Обещаю любить тебя, заботиться о тебе и оберегать тебя.

А в огромном храме в будний день было пусто, и все лавки отполированные пустые, и никого - из служителей. Тишина и полумрак. Скрипнула слегка лавка от веса присевшего тела. В руках - фотография. Лучистые смеющиеся глаза, полные доброты и затаенной печали. Впереди - Дева Мария Пражская была богато украшена и запеленута в розовую парчу. Ее ста-туя возвышалась над сидящими, и взор был устремлен вниз.

Что не так, дорогая? Тебе жаль меня? Скажи мне, что не так? - но Дева молчала, в ее взоре застыло невыразимое страдание, и сколько ни отводи от нее глаз и не возвращая их обратно к Марии, страдание было готово сорваться, но не могло... оно было слишком глубоким, чтоб покинуть ее тело.

Милый Джордж, я молюсь и с тобой ничего не может случиться. Ни в эти дни, ни потом. Я верю. Я знаю.

Джордж продолжал в своем последнем письме: любимая, я так невыносимо скучаю по тебе. Я мечтаю о тебе... прикоснуться рукой к твоей щеке, заглянуть в глаза... гулять с тобой, держась за руки, нежиться с тобой на диване. Я бы хотел, чтоб ты знала, как ты прекрасна в моих глазах. Я отдаю тебе свое сердце. Я хочу тебя, взамен я хочу тебя всю.

И послание было страстным и нежным, но последняя фраза звучала как прощание и тихая грусть закралась в сердце. Джордж заканчивал письмо словами: любимая, я б желал уснуть в твоих объятьях.

Молитва была закончена, пора была отправляться домой и поздно вечером летела весточка за тысячи миль:

Милый Джордж, я приду к тебе сегодня во сне. У меня нет крыльев, ведь я человек, а не ангел. Но во сне мы можем делать все, что захотим, что пожелаем. И я приду к тебе сегодня. Спи сладко. Я буду сидеть на краю твоей постели и смотреть, как ты спишь. Возможно, я прикоснусь своей ла-донью к твоей щеке, очень мягко, очень нежно. Но ты не проснешься. Я буду охранять твой сон, твой покой. А утром рано я исчезну.

А потом наступило молчание. И молчание. И молчание. И оно длилось.

Милый Джордж, со мной все в порядке. А что же может со мной случиться? Если только муха сядет мне на руку. Смайл. Смайл. Смайл. Но и тех нет. Милый Джордж, ты обещал не разбивать мне сердца... твои письма полны нежности... и я уже скучаю по тебе. В своих мыслях я с тобой, всегда и везде... тебя сопровождаю. Ты под защитой. С тобой ничего не случится. Это невозможно. Ты как-то написал мне: я здесь с открытыми объятиями - стою и ожидаю встречи... Да, дорогой, я тоже здесь. Я тоже ожидаю встречи.

А в следующий раз в храме была служба. На дверях стоял мужчина в черном, прихожан он знал в лицо и поименно.

— У нас сейчас вечерняя служба, туристов мы не пускаем, - сказал служитель.

Но я не турист, я живу здесь уже много лет, - мысль осталась невысказанной, неозвученной, неуслышанной, не растворилась в воздухе. Было долгое молчание, а вечер прошел в домашней молитве.

А радио с утра пораньше уже передавало об активизации террористов, об иностранных наблюдателях, о повышенной боеготовности. Террористы-смертники благополучно попадали в мусульманский рай, а все остальные - в другой.

Радио: в Афганистане застрелена Аня Нидрингхаус, известный немецкий фотограф. А на другой волне: известный военный фотограф Аня Нидрингхаус была убита в провинции Хост. Подробности выясняются. А на следующей волне: сорокавосьмилетнюю журналистку-фотографа застрелили накануне выборов. Ее канадская коллега Кэти Геннон тяжело ранена. Афганский полицейский неожиданно открыл огонь по машине, в которой... А на другой волне сообщалось: в Афганистане полицейский застрелил немецкого фотографа, Нидрингхаус на протяжении двадцати лет освещала конфликты и побывала во многих горячих точках...

И все мысли были с ним - там, далеко, а сердце полно ожидания: Джордж, я чувствую тебя, когда читаю и перечитываю твои письма. Ты тайно проник в мое сердце и завладел им. Я ни о ком не думала, никого не звала, никого не искала, я просто жила каждый день, но теперь мое сердце и мысли заняты тобой. Я проживаю странные дни сейчас, то в состоянии нежности, то в состоянии тревоги, пытаясь убедить себя саму... Но нежность побеждает, тревога отступает, и вот я счастлива несмотря ни на что. Я счастлива.

Но кто же срезал все махровые тюльпаны в парке?! Красное поле полегло - все-все-все! Они только начали отцветать! Такого не было даже в прошлом году: газонокосилка прошла и... всё. Они лежали теперь и увядали еще быстрее, врастая в землю, разлагаясь. Им не дали жить дальше, их не убирали теперь. Такие фотографии не посылают за тысячи миль в тридесятое царство... как не пишут о черных тюльпанах и о грузе 200.

Молчание продолжалось. Полная тишина. И закончились президентские выборы, и были подсчитаны голоса, и было взорвано несколько машин, зданий и погибли люди... И радио не называло имен. И мировое сообщество отозвалось положительно на результаты выборов, но Джордж не отзывался, он не отзывался на письма. Молчание...неизвестность... тревога.

Милый Джордж, отзовись! Если ты решил больше не писать, сообщи мне об этом. Но я не верю... И если с тобой что-то случилось, сообщи мне об этом. Но я не верю. Есть такие вещи в жизни, в них отказываемся мы верить. В потерю, в обман, крушение надежд и в неразделенную любовь. Ты написал мне тридцать шесть писем.

Я НЕ ВЕРЮ.

         4. Милый Джордж

Милый Джордж, последние дни я не выходила из квартиры. Я ждала от тебя ответа. Я хожу лишь от одной белой стены до другой, туда и обратно. Кажется, еще пара дней и я перестану ощущать расстояние меж этими стенами, мне и сейчас уже кажется: если я вовремя не остановлюсь в очередной раз перед стеной, - шагну через нее и провалюсь в другой мир... если бы таким образом можно было попасть к тебе! Если бы можно было вдруг очутиться... шагнуть - и все проблемы решены.

Но нет, я уперлась лбом в стену... больно и неприятно... странное чувство, похожее на отрезвление... не знаю, что это значит. А теперь я иду спать и надеюсь, смогу заснуть. Иначе - долгая, очень долгая ночь.

И ночь была долгой, а мысли - словно пауки, ползали и в голове, и по лицу, и по всему телу, и была это или явь, или сон, или просто мучения уставшего ума.

И милый Джордж вышел утром на связь! Очень рано. Голова была уставшей и уставшим тело, а мысли – растрепанными. Всплеск радости внутри, но и он быстро погас. Жив и невредим? - О! И это главное. Все остальное не считается... какое отупение, что на радость нет сил. Положить теперь голову на клавиатуру и уснуть наконец по-настоящему. Спасибо-спасибо-спасибо!

Джордж забрасывал короткими сообщениями, словно все накопившееся за эти дни нужно было выплеснуть. Милый, это так чудесно! Я снова чувствую тебя...

И вот уже пошли отрывистые скупые строчки, даже требовательные, на которых задерживался глаз и перечитывал несколько раз от возникающей сначала растерянности, а затем недоумения.

         Я НЕ ВЕРЮ

И в ответ побежали строчки сбивчивые и осторожные. После долгой ночи бессонной, после дней бесцельного хождения по квартире, когда ум отказывается действовать и отказывается отдыхать... после всего так легко ошибиться и совершить ошибку...

Мы потеряли одного солдата, писал Джордж, а дальше просьба. Но строчки начали плавать перед глазами, словно на них подул легкий ветерок, и они начали дружно и волнообразно сходить с места и снова возвращаться на место.

Джордж, милый, остановись! Я прошу тебя, остановись! Ты сейчас все испортишь! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуй-ста... остановись, остановись! Не пиши больше ни слова. Я уже чувствую, я уже все поняла... не пиши больше ничего, я тебя умоляю!

Но Джордж продолжал, он кидал короткими скупыми фразами, он больше не слышал, не обращал внимания. И каждая фраза была как пощечина.

Милый Джордж, я сижу здесь сейчас и плачу... я больше так не могу, мне невыносимо. С тобой ничего не случилось и не может случиться. Твой мир будет продолжать существовать, как всегда существовал. Продуманный, защищенный, циничный, а мой - он сейчас развалился на кусочки.

А на следующее утро представитель Джорджа позвонил, он говорил с акцентом, но очень правильно. Предполагалось, что затребованную Джорджем сумму нужно будет передать в Амстердаме, предполагалось, через две недели Джордж прибудет сам - в гости, предполагалось, эта сумма есть в наличии... Предполагалось, что Джордж любит, и все, что он писал, - это правда.

— Но у меня нет таких денег! - отчаяние.

Представитель посовещался с Джорджем и они сбавили цену в два раза.

— Но у меня нет таких денег!

— Вы не подходите к телефону, - упрекнул представитель Джорджа.

— Да, потому что у меня нет таких денег! Вы давите на меня с обеих сторон, выжимаете из меня деньги, которых у меня нет! Это бесполезно, совершенно бессмысленно. Вы понимаете это?

Акция сорвалась. Кошмар длился всего три дня. Потом наступила темнота, точнее молчание с обеих сторон. Состояние войны или перемирия?

Через несколько дней пришло последнее послание от Джорджа, как посткриптум к переписке:

"Из-за тебя я потерял деньги, но все же хотел сказать, ты - замечательная женщина, даже как-то заскучал по тебе."

— Я тоже по тебе.

Перемирие. Примирение с жизнью и тем, что в ней все намного проще и грубее, и приземленнее. У Джорджа в контактах числились и другие женщины, и у них были деньги, и такова была цена за любовные письма, за вызванные чувства, за такие нежные иллюзии, за несбыточные надежды, за такой вопиющий обман.

Джордж, кто ты? Кто ты? Как тебя зовут?

Какая интересная профессия, сидеть целыми днями у лэптопа и рассылать любовные письма и зарабатывать на надеждах. И красть идентичность других людей.

Разве весь мир не зарабатывает на этом? - на несбывшихся желаниях.

Снежный ком. Одно чувство не успевало как следует раз-вернуться в груди, как вот - уже следующее налетало и накладывалось, и вот уже следующее за ним... что это было? Отчаяние? Ярость? Обида? Стыд?.. да, и все-таки стыд.

В такие моменты жизни помогает хорошая пощечина: проснись! проснись! проснись! Жизнь - не такая! Из какой сказки ты вывалилась, дорогая? - "дорогое сокровище"... Из какой слоновой башни? - не знаю-не знаю-не знаю! Я знаю только, что схожу с ума, я ничего не понимаю. В мире нет опоры и не за что держаться, остались только белые стены в комнате - за них держаться.

Но вместо этого подходят к раскрытому окну, приподнимаются на цыпочки и смотрят вниз, в глубокий холодный колодец - вокруг серые стены домов, - а в самом низу позеленевший от мха кирпич и больше ничего. Солнца нет. И в груди тоже солнца нет. Но... "И это пройдет", - говорила одна мудрая женщина.

         5. Фотография на письменном столе

И куда теперь с этой растерянностью и с этим отчаянием? - к столу, к письменному столу конечно. Присела и всмотрелась в фотографию. Его лучистые, смеющиеся глаза.

Милый, так хочется прикоснуться к твоим губам и почувствовать их тепло, прикоснуться ладонью к щеке - ощутить суховатую кожу. Я ничего не знаю о тебе: у меня нет твоего имени, ни возраста, мне неизвестно, где ты родился и с кем и где ты сейчас живешь. Но я надеюсь, что ты живешь... что невредим и жив...

Я знаю, что где-то далеко в этом мире и в этой жизни есть ты, ничего не знающий обо мне. Не знающий ничего о письмах, не знающий о моих чувствах... но кому теперь принадлежат мои чувства? Тебе? Или тому, кто писал эти письма? Я не знаю.

Теперь я знаю только то, что вижу: у меня на столе – фотография, с нее на меня смотрят глаза-улыбаются. Лучистые. Мелкие, едва уловимые морщинки. Живые добрые глаза наблюдают за мной, как я перемещаюсь по комнате, вот - к окну - раздвинуть шторы, вот к книжной полке - поставить книгу на место, вот обратно к письменному столу. А губы улыбаются, ободряют. Для чего? - для того, чтобы подойти и поцеловать их. Приподняться на цыпочках, дотянуться и почувствовать их расслабленное тепло, их спокойное неторопливое ожидание, готовность их - принять и ответить.

Ведь где-то же ты существуешь!

И внезапно вдруг останавливаешься возле шкафа с книгой в руке и чувствуешь, словно за спиной кто-то стоит.

Перебито дыхание мыслью. Заходится сердце дрожью. Книга падает медленно на пол, смотришь на пустую ладонь... Дорогой человек, твой образ так тесно начал вплетаться в мою жизнь, что кажется, оглянись я сейчас - ты стоишь за моей спиной, живой и невредимый, и мне осталось лишь протянуть к тебе руку, чтобы почувствовать тепло твоей щеки, осталось сделать лишь шаг - чтобы почувствовать и радо-стное объятие твоих рук, и расслабленную готовность твоих губ.