Анна Стреминская

Бог – это такой костёр

***

 

Это было не то чтобы странно:

родилась здесь девочка Анна…

Отдыхала позже в Люстдорфе,

                    влюблялась, стихи писала

о лилиях и о безднах

                                 без дна и начала.

Это было не то чтобы странно:

Гумилёв приезжал сюда к Анне,

говорил о любви, получал отказы,

но не сдавался сразу.

И в стихах и в страсти

                            он был настоящий профи –

он глядел на Анны египетский профиль,

зову Африки в нём постоянно внемля,

видел новые земли.

Это было не то чтобы странно:

родилась здесь другая Анна –

на Слободке-Романовке, в то же время,

                                                  в семье рабочей,

на Сретенье, снежной февральской ночью.

Было девять сестёр и братьев у Анны,

она их нянчила неустанно.

Ходила в танцкласс, училась потом на рабфаке,

полюбила парня задолго до брака.

И слыхом не слыхивала о Горенко с Гумилёвым,

об их поэтическом слове – чистом и новом.

Не слышала ничего о Хлебникове и футуристах,

о том, что Виктор – тих, Маяковский – неистов.

Голодала в 30-е годы, училась в Медине,

                                             работала кондуктрисой.

Родила дочерей: Олю, затем Ларису.

На войне потеряла мужа, потом и дочку,

Поняла, что каждый выживает поодиночке…

Вторая дочь родила ей внучку однажды.

Внучка стала чудной поэтессой,

                            солдатом бумажным.

В честь бабушки тоже зовется Анной.

И всё же: как это странно,

                     как же всё это странно…

 

 

***

 

Странная девочка росла вдали от друзей.

Лишь книги, книги дружили с нею всегда…

Книги – кирпичики построили стену, за ней

она и жила, и жизнь текла, как вода.

 

Ровно, спокойно, и ни волны, ни штормов…

Ходила гулять зимой в заснеженный сад.

Она общалась со сворой чужих котов

и с парой чужих собак, и каждый был рад.

 

А осенью она ходила в сад золотой

и красный, как кровь императорского дворца…

И книги, книги ходили за ней толпой,

и не различить человеческого лица.

 

Но весной она вдыхала пары земли,

и в лицо дул ветер таинственных перемен.

И кто-то там мелькал перед ней вдали,

и другую жизнь хотел предложить взамен.

 

Но она воздвигла из книг себе целый дом…

А летом снимала черешню в своём саду.

Угощала редких гостей в жилище своём,

и на море ходила, не чуя вовсе беду.

 

Только раз задул ураган нелепых затей,

и рухнули книжные стены и потолок.

А книги не защитили её от людей,

которые ей сказали, что мир жесток.

 

И теперь наша девочка в доме живёт другом:

на окнах решётки и санитаров ряд.

Но с нею стихов любимых невзрачный том,

и это её примиряет с тем, что зовётся – ад!

 

 

***

 

Среди мути, тумана и всякой дневной шелухи

вдруг появляется нечто, пронзает голову.

И ты понимаешь сразу: это стихи

стучатся в тебя и текут, как жидкое олово!

 

Рождается чёткая мысль и требует слов,

как одежды. Они излучают  жар и сияние.

Они требуют равных себе – таково ремесло –

расставлять по местам, чтоб слова превращались в слияние.

 

И затем понимаешь, что это с тобой, любя,

космос так говорит. А ты – не творец, только копия.

И не ты стихи, а это они тебя

творят по образу своему и подобию!

 

 

***

 

А сверху постоянно что-то сыплется:

снежинки, град, листва, стихи, идеи…

А на листве – латиница с кириллицей  –

и это Божьи письмена на самом деле!

 

А сверху постоянно что-то льётся:

дождь то стеной, то каплями – как хочет.

И льётся свет всевидящего солнца,

течёт вино заката в чаши ночи…

 

А с неба падает всё время что-то страшное:

осколки неопознанной посуды,

метеориты, птицы отлетавшие,

и самолёты сбитые, и люди!

 

 

***

 

Театр и сновиденье – это почти одно.

Или, если хотите, сон – это такое кино,

где всё – лишь символ и множество смыслов в нём.

Сон – это кривое зеркало, но мы в нём также живём!

Театр – это такое Королевство кривых зеркал,

где всё стократ увеличено, что сделал и что сказал…

Где каждая вещь имеет душу, значенье, суть…

И манит актёра сцена, как путника манит путь.

Театр – это огромный сонник на много слов –

иллюзия к миру прикована сладчайшими из оков.

Морфею нравится Талия, и он в Мельпомену влюблен.

Сон перетекает в театр, театр перетекает в сон!

 

 

***

 

Бог – это такой костёр,

когда ты идёшь в ночи

по холодной степи. Блудный ты или вор –

то неважно (хоть сердце кричит!).

Но ты идёшь на тепло и свет,

что костёр проливает во тьму.

И можно блуждать ещё множество лет,

но ты к нему одному

устремляешь уставшие ноги свои,

хоть костёр от тебя далеко.

А огонь проливает потоки любви

сквозь туманное молоко…

И твоя задача – только идти,

не задерживаясь в пути,

к началу начал и к концу путей,

к Альфа-Омега идей!

Ибо всё в нём: и свет, и тепло, и покой,

и стихает в нём гомон людской.

Ты себя самого на пути укрепи,

чтоб не мёрзнуть в холодной степи!

 

 

***

 

Она смотрела сериалы по вечерам

русские, турецкие и бразильские

в городе возле моря, и всем ветрам

был открыт её дом и улица аркадийская.

 

Она звонила подругам по вечерам,

после того, как серию уже посмотрела,

и говорила: «Ты видишь, Зина, какой бедлам

в этом доме дона Хосе, и какое ему до Марии несчастной дело?!

 

И зачем Мехмед не любит жену свою,

а только чужую Зулейку хочет?

Почему Татьяна не сберегла семью,

цыганка ведь ей совсем другое пророчит?»

 

А подруги ей отвечали: «Да-да, ты права! Нет-нет,

я не верю, что будет она несчастной с новым супругом!»

И пила она чай, и готовила дочке обед,

думая: «Какое счастье, что есть у меня подруги!»

 

Пред тем, как умереть, она завещала дочери

прах её развеять над морем, чтоб черви не ели тело…

И вот, в назначенный час, подошла её очередь –

она летела лёгкая и цветная, как те сериалы, что раньше она смотрела.

 

 

***

 

Время – это единственная река,

где не увидеть зелёные берега,

против течения не поплыть

                            и не переплыть её,

и не выполоскать бельё…

А если в ней рыбы плывут,

                        то плывут они рядом с людьми,

с птицами, медведями, лошадьми.

И кто посмотрит в неё, не узнает своё лицо –

никто не узнает своих детей, матерей, отцов…

В ней не серебрится луна,

и звёзды не достают до дна.

Лета – одно из имён её,

другое же – Бытиё.

И кто не умеет плавать –

           всё равно, как может, плывёт.

Кого-то в ней ожидает слава,

кого-то – водоворот.

А кто-то тонет, кричит «Спаси!»,

Но чаще не слышат его.

И только Отче, который на небеси,

иногда подтверждает родство.

И воды её унесли с собой

много царей и стран.

Вращается время вместе с Землёй,

впадая в небес океан!