Больная совесть, или Неизвестный Всеволод Иванов

Писатель Всеволод Вячеславович Иванов родился в Сибири, первые его стихи, рассказы, сказки, очерки с 1915 г. печатались в региональной периодике. После приезда в Петроград в 1921 г. и публикации повестей «Партизаны», «Бронепоезд 14-69», «Цветные ветра» началась слава Иванова как певца «мужицкой революции» (Л. Троцкий), бытописателя гражданской войны и «поэта Сибири» (В. Львов-Рогачевский). Широкую известность в Советской России и за рубежом принесли Иванову сборники рассказов «Седьмой берег» (1922), «Тайное тайных» (1927), «Дыхание пустыни» (1927) и особенно пьеса «Бронепоезд 14-69» (1927), постановки которой продолжались в течение всей жизни писателя. Выход книги «Тайное тайных», повестей «Особняк» и «Гибель Железной» (обе 1928) меняет мнение советской критики об Иванове: в Литературной энциклопедии 1930 г. он назван «мелкобуржуазным писателем», «чуждым социалистической революции». Это надолго определило двойственное отношение к нему. Как ученик Горького и участник его общественно-литературных проектов, Иванов выдвигался в руководители и члены различных литературных организаций. В то же время, за исключением регулярно переиздававшихся существенно отредактированных «партизанских повестей» и романа «Пархоменко» (1939), практически все произведения 1930–1950-х гг., раскрывающие многообразный характер его дарования, в котором соединились жёсткий реализм и безудержные фантазия и фантастика (романы «Кремль», «У», «Вулкан», «Эдесская святыня», рассказы «фантастического цикла», пьесы), при жизни не публиковались.

Представляемый  читателю рассказ «Происшествие на реке Тун» (печатается по авторизованной машинописи из фонда РО ИМЛИ РАН: Ф. 100. Оп. 1. Ед. хр. 7) на первый взгляд примыкает к принесшим Иванову известность произведениям о гражданской войне. Однако издательская судьба его сложилась иначе. После первой публикации в журнале «30 дней» (1925. № 7) и издания в составе одноименной небольшой книги (М., 1926; при публикации слово «беженцы», которых охраняет часовой, заменены на «арестанты») текст в течение девяноста лет не печатался. Почему — нетрудно понять. В преддверии десятилетнего юбилея революции откликов на рассказ Иванова не было, но, возможно, лишь потому, что начало 1927 г. ознаменовалось мощной критической кампанией против книги «Тайное тайных», автора которой обвиняли в неприятии нового, упадочничестве, «есенинщине», фрейдизме и т. п. Очевидно, что предложенная Ивановым в «Происшествии на реке Тун» картина гражданской войны и фантастическое описание «последней революции» во вселенной, во время которой уничтожаются «остатки поработителей народов», в советское время не способствовали переизданию. В 1990-е гг., когда благодаря усилиям вдовы писателя Т. В. Ивановой были напечатаны романы «Кремль» и «У», и в 2000-е гг., при подготовке к переизданию книги «Тайное тайных» в серии «Литературные памятники», небольшой рассказ как-то оказался вне поля зрения публикаторов. Добавим, что долгое время оставались неизвестными сибирские источники текста, которые дают «ключ» к его пониманию.

По форме повествования — рассказ от первого лица — «Происшествие на реке Тун» относится к немногочисленным автобиографическим произведениям Иванова 1920-х гг. В отличие от «партизанских повестей» и рассказов о деревне, здесь автор давал собственный, не крестьянский, взгляд на события революции и гражданской войны. И взгляд этот был нерадостным. Ивановские мужики боролись и умирали не за «Кумынию», а за землю и «хрестьянскую власть». На вопрос же, во имя чего проливал кровь автобиографический герой писателя, как видно из финала публикуемого рассказа, сам он ответа не находил. Возможно, потому, что переживший в 1917–1920 гг. стремительную смену нескольких правительств: Временного правительства, Советской власти, Временного Сибирского правительства, Директории (Временного Всероссийского правительства), Омского правительства адмирала А. В. Колчака и вновь Советской власти — молодой типографский рабочий, член партий эсеров, а позднее — социал-демократов-«интернационалистов» Всеволод Иванов ни в одном из этих правительств не увидел подлинно справедливой народной власти.

В «Происшествии на реке Тун» два главных персонажа. Автобиографический герой зимой 1919  г. находится в отряде красных, комиссар которого Хабиев рассказывает ему свой фантастический сон. В событиях сна присутствуют оба героя, судьбы которых тесно переплетены, и можно предположить, что перед нами мысли и переживания одного человека. «Односмутники» назовёт их часовой (возможно, аллюзия к «Очеркам русской смуты» А. А. Деникина, 1921–1922). Описанная в рассказе зима 1919  г. имеет источники в биографии Иванова. Известно, что в ноябре 1919 г. рабочий типографии и сотрудник фронтовой газеты «Вперед!» Иванов уезжает вслед  за отступающей армией А. В. Колчака из Омска на Восток. Увиденное при эвакуации и отступлении нашло отражение в рассказе и передано Ивановым, реально находившимся в одном из эшелонов, как бы с позиции красноармейца: «Предо мною был беженский эшелон. Закаты снежных сибирских дней, чаще опирающиеся на трупы этих трусов, бросивших дома и думавших в сундуках унести свою короткую жизнь! Дорожные канавы, не глубже беженских сундуков, великодушно согласившиеся быть могилами! Тишина степных волков, уже забывшая стоны!» События этой страшной зимы Иванову запомнились надолго, отзвуки их слышны и в «Бронепоезде», и в «Возвращении Будды», и в ряде других произведений. В «Происшествии на реке Тун» автобиографический герой будет предельно краток: «Я молчу о зиме, всё мое сердце давно привыкло молчать о зиме. Я неожиданно (как мне было б легко, если б я знал это тогда, зимой) весел, глуп…»

Образ бредящего в тифу поэта Хабиева отчасти автобиографический —в декабре сам Иванов заболевает тифом, но, скорее всего, имеет ещё один конкретный источник и навеян встречей Иванова в декабре 1919 г. на каком-то сибирском полустанке с петербургским поэтом, недолго жившим в «белой столице», — Г. В. Масловым. Об этой встрече Иванов вспоминал в «Истории моих книг» (1957): «…я нёс мешок добытого с трудом угля, чтобы согреть наш вагон. Окликнули из теплушки беженцев. Перепуганные, впавшие большие глаза глядели на меня неподвижно. Я узнал поэта Георгия Маслова, автора “Авроры”. Без жалоб и уныния, а сказав только, что “кажется, у меня начался тиф”, он пригласил в теплушку и стал читать главы своего романа “Ангел без лица”. Роман, подобно “Шагреневой коже” Бальзака, начинался в антикварном магазине <…> Я не дослушал, что случилось дальше с героем. Поезд тронулся. Оставив Маслову мешок с углем, я выскочил из теплушки, а через месяц узнал, что тиф скосил Маслова и рукопись романа пропала».

Писатели были ровесниками, дружили, в 1919 г. в омской столице печатались в одних изданиях, посещали литературно-художественный кружок «Единая Россия», оба мечтали об Учредительном собрании. Правда, в отличие от Маслова, Иванов не был убеждённым сторонником «белой идеи». Интересно, что стихи Маслова из его последнего цикла «Путь во мраке» Иванов в чуть изменённом виде цитирует в последней редакции пьесы «Бронепоезд-14-69» (1963): «Скорбно сдвинут ротик маленький, /Вы молчите, взор потупя. / Не идут вам эти валенки, / И неловки вы в тулупе. // Да, теперь вы только беженка, / И вас путь измучил долгий. / А какой когда-то неженкой / Были вы на милой Волге». Откуда Иванов мог знать это стихотворение, если оно никогда не издавалось? Можно предположить, что он  слышал текст от самого поэта зимой 1919 г.

Наброски романа «Ангел без лица» и рукописи стихов были переданы Е. М. Тагер после смерти мужа — весной 1920 г. Среди них есть несколько текстов, которые перекликаются с описанным в «Происшествии на реке Тун»: «Стоят морозы. / Глубокий снег. /Обозы. Обозы. Обозы. / Впереди — вереница телег…»; «…Как мы замёрзли, поезд карауля! / Как хорошо немного отдохнуть! / Что ждёт нас завтра? Быть может, пуля / И снова путь?»; «Смерть усмехалась криво / Из безглазных оконных впадин / И трупов замёрзшие глыбы / проносили неторопливо… / Но мы равнодушны к смерти. / Ежечасно её встречая…» (рукописи хранятся в РГАЛИ).

Сон Хабиева в рассказе «Происшествие на реке Тун», как и рассказ «Шагреневая кожа» Бальзака, с которым Иванов сравнивал роман Маслова, носит фантастический характер. Среди «врагов» «последней революции» находится странный человек, необыкновенно высокий, с «длинными трясущимися ревматическими пальцами». Хабиев не узнаёт его, мелькает только смутное воспоминание: «…я был обязан ему жизнью». Во сне человек погибает, однако этот персонаж странно появляется в реальности: рассказчик видит его в арестантской теплушке одного из эшелонов, а позднее, уже в 1920-е гг., узнаёт от Вари, бывшей невесты «товарища Хабиева», что это его отец.

Так в текст рассказа входит устойчивый для Иванова мотив — смерть отца, пусть не напрямую, но от руки сына. Символический смысл мотива проясняет письмо Иванова Горькому от 25 сентября 1926 г. (впервые опубликовано в 2012 г. в разделе «Дополнения» книги «Тайное тайных»). Комментируя разрешение к постановке пьесы М. Булгакова «Белая гвардия», Иванов пишет: «Естественно, что коммунисты Булгакова не любят. Да и то сказать — если я на войне убил отца и мне будут каждый день твердить об этом, приятно ли это?» Пьеса Булгакова, по мнению Иванова, «бередит  совесть». В рассказе «Происшествие на реке Тун» больная совесть и у комиссара Хабиева, и у самого автора-повествователя — они выступают в тексте как двойники.

К концу жизни писателя, как свидетельствуют его произведения, чувство ответственности и невольной вины за происходящие в ХХ в. трагические события русской истории усиливалось. В незавершенном рассказе «Генералиссимус» (1963), действие которого происходит в 1943 г., Иванов доверит одному из персонажей собственные тяжёлые мысли: «После этих двух войн, двух величайших преступлений, в которых повинны все мы, нельзя людей радовать чудом. Они подумают — прощены. Между тем, за всё, что они сделали — в том числе и я, и вы, — они должны перенести великие страдания, понять свою беду и тогда, может быть, могут быть прощены».

Сегодня и эти слова писателя, и его ошеломляющий правдой забытый рассказ звучат трагически и неожиданно современно.