Виктор Куллэ
Эхо молчания. Стихотворения
* * *
«Если в этой пустыне нет путника, кроме меня…»
Геннадий Жуков
Говорил одному другой:
всё, что ты сочинял вдогон
тем, кто лучше нас и честней, —
недостойно этих теней.
Отвечал другому один:
я давно по жизни акын.
Выпускать стихотворный пар —
это функция, а не дар.
Так и ехали по степи,
успевая всё примечать.
И гадали, как поступить:
песнь запеть или промолчать.
Если отклика нет — зачем
возражать безмолвью небес?
Эхо от молчанья звончей,
чем от легковесных словес.
Но когда придёт тишина —
распадётся мир по слогам.
Снова станет природа слышна:
насекомые, птичий гам,
посвист суслика, шорох змеи,
блеяние заблудшей овцы…
Все они на земле свои,
только мы одни — пришлецы.
Мы превысили свой лимит
и утратили благодать.
Чтобы стать обратно людьми
и хоть как-нибудь оправдать
то, что мы коптим небосвод, —
нужно эхом вторить тому,
что над мёртвым зеркалом вод
прозвучало, рассеяв тьму.
Позабыть про пах и живот —
и тогда душа оживёт.
* * *
Гене Жукову
Стихотворец впадает в угрюмство
и — когда ему Лета по грудь —
он сбегает в условный Урюпинск,
как подлодка ложится на грунт,
и тихонечко пьёт. Перед этим,
по возможности, жизнь разорив.
Пункт конечный, куда мы приедем,
если честно, промыт изнутри
хирургическим синим мерцаньем.
В высшем смысле — порядок вещей
обнажён, как в музы?чке Моцáрта:
смысла нет. И — не будет. Вообще.
Череповец
«Любовь — это поезд Свердловск–Ленинград и назад...»
А.Б.
Заводы, дым,
портвейна молоко.
Быть молодым
опасно, но легко.
Вот здесь бы мне
от поезда отстать.
Спустясь к Шексне,
ушедших сосчитать.
Да молодой кураж
с годами горек.
Череповец. СашБаш.
Ну, здравствуй, Йорик!
* * *
О, сколько их удрало в эту бездну —
пахать не за рубли.
Но я отсюда точно не исчезну.
Мне жаль родной земли.
Борцам с режимом, умникам, эстетам —
судить нас свысока.
Но я уже не внемлю их советам:
в них – внятный вкуссовка.
Изгнанники в простреленной шинели,
творцы бессмертных строк
Россию в сердце увезти сумели.
А вы в себе – совок.
Так полюбили наступать на грабли,
косить под дурачка,
не утрудившись выдавить ни капли
совка.
Похабны перед совестью прогибы.
Неловко от острот.
Послушайте, когда страна погибнет –
язык
умрёт.
Тогда неважно: бунтари, рабы ли,
поэты иль врали?.
Одно в остатке: Родину любили,
но – не спа-сли.