Константинас Кавафис
Скрытые вещи. Стихотворения. Перевод с новогреческого Владислава Некляева
РАЗВИТИЕ ДУХА
Тому пристало, кто свой дух снимает с петель,
забыть об уваженье, о смиренности пустой.
Законам следуя до нужного предела,
пусть большинство из них он сбросит с пьедестала,
традиции презрит, хранимой изначала
и скудной погнушится прямотой.
Искусству страсти обучившись мастерски,
пусть не боится разрушительного дела:
когда полдома разлетится на куски,
познанья путь ему откроет добродетель.
БУКЕТЫ
Полынь, дурман, цветы фасоли,
борца, болиголова, черемицы,
все горькие растения, все яды
пусть отдадут и листья, и цветы свои ужасные,
чтоб сделали из них огромные букеты
и возложили на алтарь великолепный:
да, на сверкающий алтарь из малахита,
принадлежащий дивной и жестокой Страсти.
УСЛЫШАВ О ЛЮБВИ
Когда ты о любви услышишь сильной,
то с ответом,
эстет, не медли. Счастлив будь,
не обижайся горько,
припомни все дела фантазии твоей: сначала
великие, потом помельче – ведь на свете этом
ты трогал, обнимал всё, что душа твоя желала. –
И, значит, не был обделён в любви своей нисколько.
ЖЕЛАНЬЯ
Как мертвецов прекрасные тела не постарели,
но их закрыли, со слезами, в мавзолее светлом,
у изголовья розы, и в ногах цветы жасмина –
так и желанья, кажется, не достигая цели,
прошли, а вместе с ними,
неисполненна, невинна,
исчезла ночь любви,
и утро страсти стало пеплом.
НА ТОМ ЖЕ МЕСТЕ
Вокруг дома, районы, переулки –
я вижу вас, гуляю среди вас так много лет.
Я создал вас и в радости, и в горе:
тут было столько происшествий, столько дел.
Вы стали совершенным чувством для меня.
ИЗ ЯЩИКА СТОЛА
Искал я место в комнате, чтобы её повесить.
Но сырость в ящике стола её испортила.
Мне в рамку эту карточку не вставить.
Я должен был хранить её получше.
Но эти губы и лицо –
на день всего лишь, на один лишь час
вернуть бы их из прошлого.
Мне в рамку эту карточку не вставить.
Придётся любоваться отсыревшей.
Но если бы она не отсырела,
мне было б тяжко ни единым словом,
ни тоном голоса себя не выдать,
когда меня спросили бы о ней.
СКРЫТЫЕ ВЕЩИ
Изо всего, что сделал и сказал я,
пусть не пытаются понять, каким я был.
Препятствие вставало, изменяло
дела мои и образ жизни мой.
Препятствие вставало, не давало
заговорить мне – столько раз…
Из дел моих понезаметнее,
а также из писаний потуманнее –
оттуда лишь почувствуют, кем был я.
Но, может, изучение меня
таких трудов, такой заботы и не стоит.
Потом – в каком-то обществе посовершенней –
другой, устроенный, как я,
появится, конечно, и всё сделает свободно.