Империя. Стихотворение редактора

Я же родился в империи – время даст, что я в ней умру:

ничего не бывает задаром – хрустишь хурму

лелеешь маузер за ширинкой или наган,

бабе своей говоришь: дура –

но не отдам.

Лоб прижимаю к своим границам в толчённом стекле –

стекло говорит: полетели – пока терпел

пару друзей, комнату и пустоту

за малым их кругом,

который меня во рту

влажном своем крутил по часовой, жевал –

хорошо ли быть маленьким? –

да, хорошо, и спасибо тебе, что меня держал

ангел, возможно куривший одну со мной на двоих траву,

я пережил двадцатый, двадцать первый не проживу.

Катится мёртвых вагон – скоро я здесь один и перрон

станет добычей дождя или горящих ворон,

варваров новых, любителей площадей,

свободных стихов, воды с водою –

не смей! –

говорю – переступай черту – крутись на золе своей, снова строй не ту

империю, и не страну – огород,

капусту, всяк часовой – оборот

новый вставляет в речь, как бы в скважину ключ –

вот у меня нет родины – только язык. Вонюч

ватник, в котором в детстве ходили двором на двор,

пили палёный спирт с музыкальным названием – вор

после пяти ходок в зону, учил как молчать любовь

(каждый хохол был братом –

Полтавой – двор).

Вот и теперь выходишь – словно в зрительный зал

все персонажи со сцены сошли – или ум мой мал,

или зрение стёрто наждачкою табака –

трогаешь декорацию и говоришь:

пока.

Говоришь «пока» синей курице, что летит в облаках,

в облатке своей найдя, что цезарь ещё она,

что воздух, свернувшись в трубочку – свистит,

что детство всегда одно – пахнет подгузником,

возможно – чуть позже вином,

девою первой, возлегшей с тобою спать,

порезом, вокзалом, бритвой, которые учишься брать,

как революцией – улицу, ночь, фонарь,

ватник накинув на плечи, что ныне звучит,

как брань,

переминаясь с одной босой на другую босу стою

в зубах неся на княженье ярлык – как зека

пою в ноту своей богоматери – чудный поклёп словарю

и вокруг прорастает империя языка

и Византии его белый волк – в облаках.