Алексей Цветков

В канун огня

* * *

на пляже тени влажные ложатся

кружат стрижи и не хотят снижаться

сто шестьдесят девятый день в году

скрипят ворота и орфей в аду

 

река на букву с и бессловесны

птицеподобья в тучах муляжи

животных на притворном водопое

над всеми кипарисовые свечи

пылают черным правильным огнем

и бабочки как проруби в сетчатке

стократ черней чем допускает глаз

не шелохнуть ушей бесшумной лирой

вот жители умершие из нас

и страшен всем ротвейлер троерылый

 

он здесь повторно раньше он имел

спецпропуск на какую-то одну

из этих нас но слабо в мелкий шрифт

вчитался и ротвейлер на контроле

вмиг завернул которую привел

тот даже с горя спел по-итальянски

стеная вслед упущенной добыче

в окошко тыча справку и печать

мол дескать que faró senza euridice

что дескать делать и с чего начать

нас нет никак мы созданы из вздохов

из допущений и негодований

из слез и всхлипов тех кто нами был

на елисейских выселках отныне

где так черны стрижи и кипарисы

и метит камни оловом река

там наверху зачем кадите богу

не возвратится с музыкой жених

из этой бездны где ротвейлер ногу

вздымает над надеждами живых

 

* * *

диспетчер погоды грозу громоздит из угла

пейзажного дня где луга в котловине пологи

в полуденном поздняя небе нелепа луна

но вспученно дачный ручей обивает пороги

 

он вымок до нитки в чем прошлую ночь провожал

на выдохе бег и повадка погоды опасна

вдомек ли кому осторожный народ горожан

что скоро гроза и луна в голове неотвязна

 

жара и природа в бобрах у запруды жива

порой парусами врасплох не расплещутся шторы

влюбиться с разбега покуда не гром из жерла

бояться спотьма и к живому невеститься чтобы

 

надежда напрасна что день перед устьем багров

как синтаксис песня латинский ручья прихотлива

мы дачники вечно неместные гости бобров

искатели мелкого жемчуга в ленте отлива

 

покуда не молния с преображенных небес

и жадное в синенький ситец обернуто око

плеснуть из сосуда за прелести летних невест

весь в трещинах воздух и в бурю без них одиноко

* * *

в просторной стране где совсем ни кола ни двора

так остро спросонок в мороз чем медлительней летом

когда за костром от росы коченеет кора

а сердце очерчено лугом и сплюснуто лесом

мы жили уже или живы тогда но не те

чьи лучшие лица повержены в гибкую воду

прозрачны заре или в хвойной светясь темноте

по локти в чернике что птиц отпускали на волю

мне пробило двадцать покуда умолк календарь

простясь с отраженьем навек обнимали друг друга

отведать награда которому мир повидал

одними губами где небо на ощупь упруго

пространство светло без вреда если время не труд

кто прибыл вперед за меня сочиняющий тут

 

там лето не дрогнет и сосны резные тверды

все в звездах насквозь по краям радиально ложатся

когда я навстречу лицом из кромешной воды

в которой привычно что некому мной отражаться

костром возведен симметричный порядок теней

им нет соответствий где воздух осмысленный в нише

им каждые сумерки каждое небо темней

в чернике лиловые зори но сосны все выше

откуда плывут возвратившихся птиц голоса

молчания легче как в музыке промах короткий

как млечная по небу вся эта жизнь полоса

и вся эта смерть продолженье где этот который

все пишет обратно все дышит на доску стола

но пауза только раз воздух не держит слова

 

* * *

когда в густом саду когда в тенистом

я вызывал тебя условным свистом

сойти к реке где нам луна светла

когда к утру мы первых птиц кормили

я ни на миг не сомневался в мире

что он таков как есть что он всегда

как мы играли там в эдеме дети

нам верилось существовать на свете

он состоял из лета и весны

какие липы нам цвели ночами

и каждый знал что завтра нет печали

наступит день где мы опять верны

 

теперь река за плесом половины

уходит в рукава и горловины

слепые липы угнаны в пургу

мир выстоял но уцелел не очень

дороже прежнего но так непрочен

он весь река а мы на берегу

 

там на холме все светит в сад веранда

я посвищу тебе моя миранда

до первых зорь пройдем в последний раз

где тени прежних птиц над нами грустно

и на глазах прокладывает русло

прекрасный новый мир уже без нас

 

* * *

а если я пел тирану как пленный дрозд

в тропическом сне где придворные фрукты зрели

пускай мне покажут землю где выбор прост

я пожил и в курсе какие возможны звери

даритель огня и вращатель тугих турбин

столь многое спас потому что многих убил

в долгу так давай теперь истребит тетради

не скажет неаполь ни мантуя где легли

над нами лимонные корки или плевки

в голодную глину мы и наши тираны

 

я верил что город вечен а он мираж

но что остается в грубых руинах раем

уже неизбежно коль вышел такой ménage

à deux что на все века серебриться рядом

стремительный воздух в горло вогнал глоток

в наветренном времени прерван тот кровоток

кто в пепельных розах у ростр водружен на козлы

ни царских разъять ни себе царедворских уст

угрюм у дороги в порожних глазницах бюст

а в недрах берцовые накрест допели кости

 

напрасно брундизий мой греческий обморок зря

так смерть обессилит что скоро ни встать ни делать

под перечень плача кого заносил в друзья

триоль элевсина и все с геликона девять

у черной царицы сезонные циклы лиц

здесь цезарь узнает месяц он или принц

молчанье течет из гортани чья ночь в печали

но девять прощайте а прелести нежных трех

куда тебе данте и будь ты хоть герман брох

пора в колдуны и луча не затмить свечами

 

прими перевозчик латунный обол с языка

хоть выколи тьма но булавочный глаз диода

двоится внизу или лопасть костра высока

я сам раздувал где пылает с тех пор дидона

простимся на пристани здесь присягнем сестре

вся пряжа речей обрывается в этом костре

порожняя тара в обмен на сердца и рассудки

безглазые ляжем в стеклянную пыль и траву

отныне и мне и ему остальную страну

черед населять бесконечные сутки

 

* * *

в сердцевине жары стеклянная вся среда

преломила в кадре прежние дни недели

получилось так что я исчезал без следа

возникали друзья но на глазах редели

в том краю где у матери было две сестры

незапамятной осенью астры в саду пестры

деревянный дом где все как одна на идиш

и дряхлела овчарка слепая на левый глаз

там теперь никого из них никого из нас

я ведь так и думал я говорил вот видишь

в том последнем стакане зноя в канун огня

нас теснило к столу и от пойла зрачки першили

я бросал без разбора любых кто любил меня

только взгляд к этим лицам лип насовсем как пришили

если быстро проснуться поверю пусть не пойму

в том краю где уже никаких сестер никому

в самом месте где астры протерта ногтем карта

деревянный день только идиш из уст немой

во дворе овчарку звали рекс или бой

я ведь знал наперед я и жил-то с низкого старта

 

под реховотом горьким я тебя хоронил

эти тридевять царств песок с высоты соколиной

здесь бывает северный рыхлый наш хлорофилл

не дает кислорода и слабые дышат глиной

но чтоб рано не ожили марлей подвяжут рты

треугольником сестры в острой вершине ты

по бокам ни гу-гу на иврите кто-то

если правда горнист просигналит последний миг

тот кто алчно из туч наводил на нас цифровик

отопрет свой альбом и покажет фото

 

под крылом опустев страна простирает огни

к некрасивому небу которое знал и бросил

не снижаясь лайнер скребет фюзеляжем о пни

если врежутся в трюм спастись не достанет весел

по бельму напоследок друга узнав во враге

я на идиш шепну подбежавшему рекс к ноге

он остался один где бельмо проступает картой

где в безлюдных лесах словно князь на тевтона рать

собирает миньян но не может никак собрать

очумевший от бездорожья кантор

 

новолуние

 

травимое сотнями псов-персеид суетливое лето

последнее в оспинах соли высокое солнце

но сворами сов оттеснит голубятня паллады

вся в ярости древком о камень вот прянули кучей

топча и терзая твое лучезарное мясо

прощай говорливые лица природы сияли

покуда не острые звезды в зрачки мы немые

отныне но голос из горл извлеченный клещами

проложен по хлябям как парус по жабры обугленным зноем

внизу у матросов цынга симптоматика смерти подробна

нас лета лишили какая ребята стояла жара

 

скорей в глубину лабиринта где спит напролет ариадна

под песню кондиционера пока из афин на подмогу

эксперт-дефлоратор где мальчиков чудных и девочек вмиг подрумянит

в шкварчащем фритюре разборчивый брат минотавр

 

потом леониды толпой леопольды и кобольды в скалах

на свой среднерусский манер подморозит рябину наутро

немного морошки с пробоиной в брюхе а если

еда ядовита она укрепляет усопшим суставы

и бабушки ближе к метро продают белену с аконитом

и болиголов мы развесили кроны над жизнью которую вместе

любили червонным и желтым горит обожженная зелень

и тело кладут в кристаллический зной словно соль золотая

от бывшего солнца и девушка в кассе протянет билетик

на наксос на наксос где спите спокойно какое хорошее лето прошло

 

смотри аталанта стремглав но айва отвлекает от прежних

скорбей ее папа оставил на милость а тренер

нашел на дороге и там во флориде ременнообутая мастер

смертельного спринта во рту елисейского привкуса спирт

 

нам совестно мерзнуть поскольку скончавшимся нечем

но жив пионерский инстинкт разведенья костра если снежная буря

завистники льда и огня мы лишь тени

других дикарей и ни мамонта больше в ущелье ни лишнего лемминга в тундре

которых тогда увели за собой здесь под настом когда-то

пылала эллада и боги любили свое ремесло и его образцы мы и есть эти боги

сошедшие с призрачных круч бестелесные тени творенья

но чирк зажигалкой и тьма запылает черней с лучезарной

сестрой отступи за звенящий торос но не вспомнить зачем отступили

прощай как нам стыдно что не было лета

 

горит андромеда во мраке великая вульва

вселенной сочащая бред изнутри но подернуты люрексом лунным

рамена из персей на всех персеиды как псы чья горячая пасть настигает

и топит в крови замерзающий кадр