Метафора. Стихотворения

МОЛЧАТ

Кладущий пальцы на грудь –
Как на гончарный круг.
Имеющий власть –  «забудь»,
Имеющий право пут.
Рисуй отпечатки рек,
Вернувшийся – память и речь,
Рисунок ветвей бесконечный.

Слюною скрепляя песок,
Буквы – икота нот,
Семечко и цветная гора –
Под рукой прорастает Брайль.
Звуки выброшены из горсти,
Мыслям – милостыню просить;
Чтоб стрела ушла в молоко,
Сбито масло в колодце плевком,
Чтоб стонали девицы во сне,
Я по локти в звучащем огне.
Душу мне изъязвляющий гнев,
Слов проказа – и знак, и сев,
Дротик пчёл в сердцевину льву,
Они красную глину мнут.
Я мычанье – словам, гул – печам,
Я хочу – и они молчат.

ОДНО

не бросай в нее ничего не повергай не суши
как кричит сисарина мать из ворот
не клади в нее никакой души
как хрипят скрежещут лодки борт в борт

там горячие речи местных и южная плавь
там рывки и крики она же подводит бровь
там и в реку как в пламя идущие вплавь
не находят в ней ни мель и ни брод

перестанет быть словом но останется идолом тел
звуком гулом движением темнотой
и не Ева не Мария не Юдифь не Эстер
и такой жены и не было среди тех что с тобой

за такою не плавали Трою не трогали зря
может ну её с цацками её у ворот
не суши не бей не делай ей зла
кто же вместо Яэли в шатёр идёт

я не видел говорит такую жену
я не помню не касался какое руно
рыбаки из Кесарии ловят волну
ей что воля неволя – одно
некто днесь оставил ее одну

И  ПАР  НЕ  ИМЕЛИ

там было трое
и пар не имели
«животным устроим
рога и постели

и воды и суши
и воздух и мели»
и были послушны
быть целыми в цели

полярное «вечно»
день сбудется ночью
бесснежно-безмлечно
детёныша хочет

молчанье имею -
и время мололо
меловое семя
молочное слово

я только рельеф я
непарным тюленем
что грех и что эхо
я точка я время.


***
Обритым  чувствуешь себя, незрячим,
семейное древо ссохлось, как смоковница,
в круглом зеркальце девичьем прячешь
любое совершеннолетие, которое исполнится.

Главу Медузы, череп ли неандертальца,
и дирижёр асфальту палочкой выстукивает марши,
в слова махатм сплетались пальцы,
клевали яблочки, что горше туши, горше сажи.

Легко назвать Ерусалим Премудростью и Царь-Девицей,
не стронувшись в усилиях, вспахавших лес, отсюда.
Рот ядовитый не заставить мёдом литься,
разъяв даже до сердца красногрудо.

Ни мужа, ни осла – имения чужого –
легко не пожелать, пройдя от дома пешим.
Бесплодье на полях и свете жжёном,
но в этом кто и что утешит?

ЧЕРЕЗ  ОКЕАН  ШУМОВ

Рты открывают, чтобы сказать напрасное,
спят и едят, лица свои рассматривают,
столпились во рту и давятся гласные,
хочется выйти вон из атриума.

Я, как бурлак, за собою тащу невидимое,
сносился ремнём и душой до песка под сандальями,
долготы, широты, Близнец, и якорь спасительный,
млечные бури, и ветры, и звездные шали.

Любой господин милосерден к рабам – жестокостью.
Они – или я – получили не паче чаянья.
В устах мужей, не вдаваясь в тонкости,
не должно слышать ни хулы ни печалия.

Уже на пути ничего не встречается
клевавшим ладони – ладони и печень.
Вырванный куст не горит, а лишь без толку мается,
потому что сказать больше нечего…

О чем он ревниво и стонет и дышит?
Что хочет –
безмернее глаз и безмернее птичьих умов –
Он, огненный?..

– Больше не слышу
через океан шумов.

***
Был гортанный и прост и скуп,
Был подобен рукам в воде.
Плавниками птиц дул в лицо песку,
Разучиться заставил грамоте.
Там, где знаки и свет слабы,
В каждом шаге клапанный свист,
Есть возможность музыкой быть,
В своем сердце устремившись вниз.

Зная про «не поклоняйся и не служи»,
Зная, сколько слов наготы,
Но могу ли я хоть буквы сложить,
Чтобы это в чем-то был ты?
Что же по безвидности – хворост-хруст,
Что же всесожжений дым?
Первый вдох был печатью на створку уст,
Первый вдох вынимал меня из воды.

Был вздохнувший: «Вот, посвятишься мне», –
Сам безвидный, как тот твой мир, –
«Этой музыке быть вовне,
Грубость рук, канифолий жир».

Что кузнечикам и крабам говорить,
Богословствованье – баловство,
Что же я такое изнутри,
Если я всего лишь ищу слов.
Изогнувшись лестницей  крутой,
Сплёвывая рыбные фонари,  
Что же я такое перед тобой,
Если я всего лишь ищу ритм.
Не имея разума и тел,
Лишь выпрастывая город из кожур,  
И в рождение, подобное воде,
Как на музыку, найдя, положу.

ПОНЯТЬ  МЕТАФОРУ

это от ветра удушье
плещется бьёт о камень
жизнь не хотела душу
её держала руками

из ничего узнаю
и восприму из звука
дух догоню узлами
потоп по правую руку

в уши зальет – оглохнешь
и с обожженным мозгом
и когда вот-вот утонешь
будут просты вопросы

чаек крикливый табор
исчезновенья их грохот
значит понять метафору
как научиться вдоху

надо понять иначе
иначе жизнь – истлела
но метафора прячет
только одно своё тело
это узнать облик ветра
поймать его легкий колкий
и он не знает про где ты
где носишься ты подолгу

как человек – побег бога –
бежит от него миг краткий
когда темноты слишком много
путь божества – обратный

обратный для человека
только протянешь руку
что мне хранилища снега
зачем мне стены Урука

ДЖИВА

Море – огромное, чёрное, жаркое –
пересыпается, мелется,
барабанно стучит
в перепонку ушную и тела огарок
заново лепит из рёбер,
дыхания,
выжатых чьих-то амрит,
фокусной майи…

Его подпалить, не оставить в покое –
солоно, солоно, солоно –
в голову лупит, как в мяч,
тени текут,
утекая ужами от зноя,
мошками небо искусано, камень горяч.

Выше скользят,
трепыхаясь слепящими свистами,
серпантинные ленты, воздушная чешуя.
Пощечиной вспарывать,
придыханием взвизгивать:
Джива –
ты, пламя,
ты ара,
бумажная ты змея.

НЕ  ПОШЕВЕЛИТ  ПЁС  
ЯЗЫКОМ  СВОИМ

говорили чертоги брачные
после первого самого слова
это то что делает зрячего
после плошки жидкого олова

говорили свистели желали
нам веселых младенцев в подол
но по левую руку – Израиль
а по правую руку – шеол

ничего ни капли сыновнего
целовал губя целовал
он обходится как любовник
злотоустам их челюсть ломал
так до самого пенного устья
кровью в Ниле один он поёт
руки коротки – стрелы шустры
да не больно ли много ее

так без имени без названья
тех которым мы не должны
обходили притихшие здания
обступающей тишины.

***
котлом паровым ли он дышит
в кромешном чёрном ветру
сейчас я всё резко слышу
но говорю перевру

ветер дует кромешный
и непосильный душе
мы помним себя конечно
но может забудем уже

ни слова ни вдоха бессилья
одежды над головой
не спорили не говорили
вибрировали листвой