Рассказы

Свинья, дача, Балабанов

Паша сидел на лавочке, пил холодное пиво и смотрел на тонкие садовые деревья, которые почти не качались, утомленно опустив ветви.
Они с Таней третий день отдыхали на даче — удалось вырваться на целых две недели. Деревня была умеренно цивилизованной: пара магазинов имелась, а большего им и не требовалось.
Таня подошла к нему сзади и обняла за плечи.
— Так здорово тут.
— Да, только вот этот куда бы свалил…
Портил благостную картину хмурый мужик с соседнего участка. Там жил ветеран-«чеченец» Рома с обезображенным лицом и застрявшей в голове пулей. Он не проявлял видимой агрессии, но иногда откалывал неприятные штуки. Мог выйти из избы совершенно голым и начать обливаться водой из бочки. Мог громко врубить «солдатских» исполнителей. Мог просто внаглую пялиться на них, что нервировало и пугало Таню.
Паша понимал, что ему надо что-то предпринять. Но что? Драться с ним? Это сразу без шансов. Рома огромный, как горилла. Попросить его вести себя нормально? Но для него, вероятно, понятие «норма» совсем не такое, как для Тани и Паши. Купить водки и совместно выпить? Но Паша не представлял, о чем они будут разговаривать. Может, он как-нибудь сам рассосется? Хотя — куда ему рассасываться… Целыми днями во дворе торчит… Короче говоря, Паша трусил браться за эту проблему. Он вообще любил, чтобы все шло как идет.
— Пойдем уже на речку?
— На речку так на речку.
После речки их сморило, и они проспали довольно долго.
Паша проснулся от того, что его неловко пытались трясти за плечо.
Таня выглядела испуганно.
— Мне кажется, тут кто-то ходит. Слышишь?
Паша прислушался, но ничего, кроме обычных мышиных шорохов, не услышал.
— Тебе кажется.
Но Таня весь оставшийся вечер изводила его предположениями о том, что «этот» вполне мог к ним зайти без спроса, «ведь он вообще сумасшедший, вообще».
По ночам, может, трупы сжигает в печке, как в фильме Балабанова «Кочегар».
Вообще, у этого режиссера Рома мог бы сниматься без грима. Практически во всех ролях.
На следующий день стало еще хуже — к Роме пришел местный мужик со свиньей.
— Они что, резать ее будут?
— Наверное. Свиней обычно режут.
— Тогда лучше уйти. Я не хочу это видеть.
— Можно не смотреть.
— Она же будет орать?
Было пасмурно, то и дело моросил дождь, и куда идти в деревне, Паша не имел понятия. В городе они пошли бы в кино или ресторан, поиграли бы в бильярд или боулинг, да мало ли вариантов. В итоге опять поперлись на речку, зайдя перед этим в магазин.
Сидели на досках, которые, видимо, когда-то были частью плота, а теперь просто валялись рядом с берегом, пили кислое вино из пакета и смотрели на деревенских детей, которые все равно купались, несмотря на довольно промозглую погоду и дождь.
Неподалеку стояла пыльная «восьмерка», из которой на всю округу лилась восточная музыка.
Водитель, парень лет восемнадцати, медитативно смотрел на речные «барашки» и курил одну за другой.
Было тоскливо.
— Ну что, как ты думаешь, они уже зарезали чертову свинью?
— Скорее всего, хотя, может, и нет.
Один из купающихся пацанов залез на дерево и спрыгнул с него в воду.
Паше стало при взгляде на него еще холоднее. Они основательно продрогли, а утром Таня сказала, что, кажется, простудилась.
— Лежи, я схожу в аптеку.
Аптека была закрыта, несмотря на то что формально работала с десяти. У слегка покосившегося двухэтажного здания уже толпились бабушки и оживленно обсуждали Путина и его жену.
— В монастыре она у него, о как!
— А я в газете читала, что на острове…
Открыли в одиннадцать, а поскольку каждая бабушка была с большим списком покупок и никуда особенно не торопилась, до прилавка Паша добрался еще минут через сорок.
Когда он наконец вернулся, Тани не было.
На кровати валялась записка: «Мне просто это все надоело, что ты не можешь решать вопросы и вопще».
Паша раздосадовано кинул упаковки с таблетками в мусор и вышел на улицу.
Решительно шагая, он дошел до соседнего участка и только у крыльца дома чуть притормозил.
Откуда-то сзади выбежала вчерашняя свинья — вполне себе живая и удивительно негрязная.
Следом за ней появился и Рома.
Паша и сам не понимал толком, зачем было идти сюда, а при виде свиньи его почему-то разобрал смех. Он смеялся и не мог остановиться.
Рома смотрел на него с недоумением и долго молчал, а потом наконец разлепил губы и, мотнув головой в сторону избы, предложил:
— Пойдем, что ли, выпьем?
Паша подумал, что градус идиотизма уже и так на максимуме: отчего бы теперь, когда его бросила девушка, не побухать с этим чудным мужиком и его свиньей-аккуратисткой.
Не было проблем, о чем говорить.
Рома произносил короткие, правильные тосты, а Паша только кивал и пил.
«За пацанов», «За Родину», «Чтоб все было».
Когда водка иссякла, Паша вспомнил, что есть бутылка рома, которую он привез еще из города, да так и забыл про нее.
Таня сидела на кровати и терла глаза.
Кинулась на него и давай реветь.
Прости меня, прости меня, янезнаючтонаменянашло.
Ничего-ничего-ничего.
Правдаправда?
Правдаправда.
Успокоившись немного, она слегка возмутилась.
— От тебя водкой несет.
— Я пил… с этим «чеченцем» и его свиньей.
— Он ее не зарезал?
— Нет, она типа его друг.
— Охренеть, Джордж Клуни.
— Я за ромом пришел.
— Ну не уходи, тебе хватит.
— Нет, я пойду, а ты ложись спать.
Паша поцеловал ее и вышел, осторожно прикрыв дверь.


О другом

Костя родился, когда маме было почти сорок. Поздний и единственный. Мама учительница, папы нет. В садике не прижился, часто болел. Дружил с сопливыми и никчемными детьми. В школе первый раз оказался в четыре года. Сидел на последних партах, смотрел на маму и ее учеников. Ученики делились на больших и длинных. Девочки угощали слегка подгнившими яблоками. Длинные ресницы, кудрявые волосы, пухлые щеки, всегда красные. Херувимчик, так его называли.
Время шло быстро-быстро. Костя всегда был чем-то занят. Прогуливал уроки, лазил на крыши, писал на дверях благополучных детей плохие слова, не знал, кем быть, плохо мыл руки, кидал таблетки за холодильник. Мама полнела и седела. Костя пошел на инженера. Много и бессмысленно чертил, приглаживал волосы, ходил на вечеринки. На Новый год поехали за город. За городом было холодно. Народ тянулся медленно. Постоянно кто-то барабанил в дверь. «Костик, ну открой», — попросили его. Он открыл; вошел огромный бугай, сунул Костику волосатую лапу, буркнул: «Ледяхов!» — и, словно не выдержав собственного веса, рухнул на пол. Следом за бугаем в прихожую вошла девушка: она, наоборот, оказалась настолько миниатюрной, что за «Ледяховым» было не разглядеть. Звали ее Тамарой, и характер у нее оказался — железный.
Они долго и безрезультатно встречались. Костя плохо спал, почти ничего не ел, злился на весь мир. Тамара забеременела от Ледяхова. Тот в срочном порядке пропал. Костя хотел дать Тамаре всё, но то всё, что ей было нужно, принадлежало в основном не ему. «Жить с твоей мамой я не буду», — сказала она и тоже пропала.
Костя окончил институт, перестал бриться, приобрел богемный вид. Работал то тут, то там. С женщинами не клеилось. Мама говорила, что его непременно кто-нибудь подберет. Как будто он котенок или щенок.
С Людой познакомились на работе. Она была совсем не красавица, зато очень простая. Встречались раз в неделю: у Люды имелся муж, к счастью — сильно разъездной. В торопливых свиданиях незаметно прошло пять лет. Костя с ужасом понял, что привык. К Люде, ее рукам, запаху, манере говорить. К тому же мама совсем состарилась; Костя боялся, что вот-вот он останется вообще один. Начал подбирать слова. Люде с мужем пора заканчивать. В голове выглядело убедительно. Но один телефонный звонок всё испортил. Люда сказала, что беременна. Это может быть только от него. С мужем у них давно «никак». Надо что-то решать, но «жить с твоей мамой я не буду». Костя сказал в ответ какие-то слова, совершенно ни к чему не относящиеся.
Пошел на кухню, чтобы выпить воды. Мама спала и, как обычно, сильно храпела во сне. Ее рот открылся. Как будто она хотела закричать, но именно в этот момент и уснула.
Костя пил невкусную воду и старался не думать ни о чем. Он знал, что все равно ничего решить не сможет. Поэтому надо подумать о чем-то хорошем. Или хотя бы просто — о другом.


Зина и Зима

Зима началась в середине октября, как раз когда Федор окончательно расстался с девушкой. Она уехала задумчивая (не о нем), беременная (не от него), да и вообще — как будто и не было никогда у них ничего общего. Федор немного боялся одиночества, но оказалось, что в первое время — ничего неприятного. Как раз подвернулась очень приличная халтура — брендбук для сети салонов красоты. Обычно, проснувшись часов в десять, Федор неспешно завтракал под канал «2x2», потом под музыку работал и, если оставались силы и настроение, шел куда-нибудь прогуляться. Знакомиться в барах Федор не очень-то умел: максимум — мог спросить какую-нибудь девушку, не угостить ли ее вином. Так он нашел Зину. Та пила и не пьянела, только карие глаза как будто светлели и становились золотистыми, теплыми.
Около двенадцати они вышли на улицу и поймали такси.
— Поедем ко мне? — расхрабрившись, предложил Федор, впрочем без особой надежды.
— Нет, извини, я устала очень. В другой раз.
Дала номер телефона. Федор сказал, что позвонит уже завтра. То есть сегодня.
…
— Кто? — сонно спросила трубка.
Федор представил, как Зина лежит в постели, совсем еще непроснувшаяся и со смешно растрепанными волосами. Картинка ему понравилась.
— Это Федор. Мы вчера познакомились, помнишь?
— А, точно. И что ты хочешь?
Прямая барышня.
— Может быть, сходим в кино?
— А ты хочешь в кино? — все тем же твердым тоном следователя спросила Зина.
— Да не особенно. Хочу тебя увидеть.
— Ну, тогда приезжай, — и она продиктовала адрес.
— Сейчас?
— Если хочешь видеть меня сейчас, то и приезжать надо сейчас.
…Квартира, где обитала Зина, оказалась большой и шумной. Бегали дети, открывались бутылки, жужжала микроволновка. Хлопало, клацало, трещало.
Зина налила чай и внимательно смотрела, как он его пьет. Наконец Федор придумал, что спросить.
— Это что… твои родственники?
— Некоторые.
— Дети?
— Только один.
— А остальные?
— Чьи-то еще. Кстати, там холодно?
— Там зима.
Они вышли на улицу. Шел снег. Зина курила и не смотрела на Федора.
— Уже почти год прошел…
— Год с чего?
— Я почти год назад сюда переехала. Не думала, что выйдет удачно, но получилось неплохо. Переписывалась с одним, он сказал — приезжай, я и приехала. Красивый был, только без волос, совсем. Ты на него похож немного.
— А теперь он где?
— Мать его сказала, что сидит.
— Ограбил кого?
— Не-а, нахимичил что-то. Химик по образованию.
— Наркотики?
— Ты сразу думаешь про самое плохое. Может, небольшая бомба. А вообще, я ведьма, понимаешь? Могу так сделать, что и ты тоже сядешь.
Зина рассмеялась. Зубы в порядке, отметил про себя Федор.
— Чем докажешь?
— Ого, а ты у нас недоверчивый паренек? Разве ты не заметил, что я не пьянею? Могу выпить хоть бочку.
— Всегда мечтал о такой женщине.
Зина взяла его за руку, и зима резко стала теплее. Они целовались, пили белое, ели странное, смотрели черно-белые фильмы, лазили по скользким крышам, разводили костры, прыгали через них, убегали от рекламных агентов, проливали чернила, раскрашивали оконные стекла, смеялись в жилетки…
— Федор Сергеевич, Федор Сергеевич, вы совсем меня не слушаете?
— Да, извините. Что вы сейчас говорили?
Молодой клерк в стильных красных подтяжках заливался соловьем.
— Нам так понравилась ваша идея с ведьмой, шеф в восторге, в абсолютном, стопроцентном. Мы хотим вас в штат, Федор Сергеевич, не отвечайте сразу, подумайте о перспективах…
Федор закончил грызть последний ноготь.
— Я подумаю, но вряд ли.
Клерк не отставал от него до самой двери.
Выйдя из салона, Федор очутился в разгаре ранней городской весны: кругом стояли серые лужи, лил дождь. Ничего, как-нибудь дойду, подумал он и, засунув руки в карманы, побрел в сторону метро.