Три вокзала я очень тогда полюбил... Стихотворения

***

                                    Л.

Три вокзала я очень тогда полюбил,
потому что не спал, потому что не жил,
а как мантры, шептал расписания их –
самый верный, пустой и чужой пассажир,
хор одних променявший на хрипы других.

На Казанском  не спал ради музыки сфер.
На плечо опирался башкой офицер,
и впивался, и ныл, будто скоро расчет,
точно девственный крик его к бою зовет,
и Брюнхильда из бара берет на прицеп.

В Ярославском не жил я еще потому,
что встречал тебя здесь, не спускал никому
ни наглеж, и ни стаж, ни словарный багаж.
Остальное стояло в товарном дыму,
пропитавшем не небо, но нижний этаж.

А вдогонку стрелял Ленинградский вокзал -
тот, что главное слово еще не сказал, –
подтверждал: поезжай, на седьмом этаже…
Только я не дослушал, я выжил, я знал
и не верил, что за поворотом уже…

Три вокзала, как сходни, под небом висят,
их голодные звери шипят и вопят.
Этот трубный оркестр собирала страна
чтобы ткнуть горловой, строевой наугад
и попасть, и тогда уж тебе не до сна.

***

Андрею В. Богданову,
другу и соавтору

Мы наконец пробились
до половины слова,
даже до полстакана,
что я вру, до полнеба.
Звезды  стоят, как он себе расставил.
Плохо стоят, косо стоят, нелепо.

Вышли да два цыгана
в ночь с холостой подпевкой;
станешь тут окаянной,
самою першей девкой...

Гикнем да по-гусарски,
если гусар морочат
бусы твои да цацки
из непробудной ночи.

Куртку ли, плащ одерну,
крикну, не будет мало,
в стынущий вывих черный:
ты же не дочитала…

***
ПОСВЯЩЕНИЕ РОМИ ШНАЙДЕР

Роми сказала: «Я не манекенщица и не подарок»,
«Я могла бы выбрать любого, если бы не пустота»,
«Которая делает бабочку женщиной, а потом товаром»,
«Вы меня не увидите, пока не заплатите за пронумерованные места».

Роми вышла вон, и бил дождь, и был ветер.
Я стоял с таким безразличьем, как над нею звёзды,
и вдыхал чёрный холодный воздух посреди моста


Не бывает мёртвых, бывают те, кто
их принимает за мёртвых и, как с мёртвыми, за них говорит.
А они молчат.
«Это только воздух, только слух и глаза».

Случается воздух, выдохнуть который нельзя.

Роми вышла. И снег на сиденья падал.
Выбоины, равнина –  что ещё там за мной?
С той же цифры она всё начнет сначала,
Подыграв на дудочке жестяной.

***
Мы выходили. Было холодно.
Но снег – какой бы части света –
Не засыпает гололёд
На этом пятачке, на этом –

Плывёшь себе, не глядя под ноги
И, огибая магазины,
Ты покупаешь подлость полночи
Сквозь полосатые витрины….

Разбитый вдрызг, разбитый на сколько –
Кто подсчитает? – отражений,
Я завершаю, скроен наскоро,
Последний выговор сражений.

Я проиграл, но лёд не кончился,
И ход конька под это подыгран,
Когда летит обрывок солнечный
В  каток разбрызганный, разодранный.

***

Герману Власову

Когда буддистская гроза,
Как прочерк – загоревшись, грифель
Тьму поразит и без ножа –
Надрезанный античный профиль…

Добавится к осанке спесь...
Из дребезжащей перепонки
Весь этот хлам разбросан здесь –
На запонки, для новой кройки.

На смену встанут рыбаки,
Не доставляя беспокойства,
Исчисливши из-под руки,
Где море молу отдается.

***
Что-то, нашарив руками,
Ты угадала в воде…
Памяти нету  у камня,
Память в тебе и нигде.

Может, в заёмной квартире,
Сложенной буквою ять?
Полночь на двадцать четыре
Ни раскусить, ни разъять….

Снова обрывки отваги
Ветер уносит в окно;
Браво полощутся флаги,
Дети шагают в кино.

“С песней, заученной в детстве,
Там, где селянки во ржи….”
Каждое слово на месте –
Ну, расскажи, расскажи…