Элла Крылова. «Витраж». СПб: «Геликон-Плюс», 2013

Интересное название книги. «Витраж» — это ведь не просто волшебные разноцветные кусочки стекла, составляющие картины, это нечто, пропускающее через себя свет...  И автор непрерывно в своих стихах разговаривает со светом: задает ему вопросы, пропускает через себя, фильтрует лучи, иногда яростно смешивает, даже отвергает напрочь, чтобы потом снова впустить его в свои глаза...
Какая чудная «Идиллия», как удивителен «Эдем»: образ чакр как цветов райского сада удивительно свеж, ярок. «А Бог смеется, в нас гуляя» — какой прозрачный, чистый ветер образа и мысли...
Очень остро звучит «Акафист» — набатом. Все колокольные удары, наносимые авторской рукой, отдаются внутри болезненным звоном. Но после горечи какая нежность в строчках «Мы превращаемся в пену / моря у Божиих ног», в финальной мольбе «Мама, прими на ладони / жемчуг истерзанных душ!» с этим необычным в своей детской простоте и доверчивости обращением к Богоматери — «мама»...
Практически любое стихотворение в книге — разговор с Богом. Чаще спор. Каким-то ветхозаветным дерзостным духом веет с каждой страницы, будто слышится то голос Иова многострадального, то видны руки Иакова, борющегося с Богом. Голос автора бывает жесток и настолько бесшабашен, что сердце замирает при чтении таких строк, как «и мы с Господом поллитру разопьем»,  «Христос нам обещал спасение. / Но где он сам-то, брат, скажи?», «А еврейский бог ужасный / уползет во тьму» или:

а Мессия в звездолете,
стосковавшись по работе,
внемля Авгия заботе,
уж летит, чтобы всех нас съесть!

Автор не боится похлопать Бога по плечу — вот просто напрочь отсутствует то, что называется «страх Божий». Именно абсолютное бесстрашие и открытость любого порыва делают возможным такое стихотворение, как «Вступаю в Femen». Шокирующая откровенность мысли и эмоции.
В стихе «Этот день» вечные человеческие сомнения оборачиваются интересным, очень искренним вопросом:

Кто знает, где сон, где явь?
О, Муза, отвергни разум
и Царство Божие славь,
не виденное ни разу.

Здесь отражено самое чудо веры — без вложения перстов Фомы... Верую, ибо абсурдно (Тертуллиан). Верую, ибо иначе нет ни жизни, ни слов.
Бунтарский дух автора проявляет себя в ряде стихов, прямо посвященных людям, разрывающим стереотипы и цепи — например, «Судьба диссидента» с очень сильной, объемной последней строкой: «Как тяжелы небес земные роды!», или в таких, как «Злость», где невесомые, светящиеся тихим светом строки

и уйду в свой родной, заповедный свой лес
на краю золотых предрассветных небес, —

сменяются финальной тирадой: «Ну а вы подыхайте здесь, сволочи».
Однако горящее сердце автора иногда замирает перед красотой мира, и тогда рождаются такие стихи, как «Ненастная ночь»,  «Сквозь снег», «Дом», «Новогоднее», «Январский лес», «Тишина», «Благовестие»... И понимаешь, что красота спасает не мир — она спасает нас, каждого. И где тихая, хрустящая морозным снегом строка, — там свет.

Вот несколько слов:
И в реке золотая вода,
как мне кажется, стала седа —
а сколько в них бликов, сколько сверкающей чешуи мыслей...

И колокольный плач, которым заканчиваются и «Пасхальная молитва», и вся книга стихов, —

Христос, о, воскреси нас, воскреси! —

это не только моление о Руси — это также вопль о даровании веры — труднодостижимой, но желанной каждой клеткой рвущейся от неразрешимых вопросов души.