Из цикла “Времена Года. Лето”

СКАЗАНИЕ О БЕСКОНЕЧНОМ ЛИНГАМЕ ШИВЫ

В сто сорок солнц закат пылал,
В уголь коптилось лето,
Была жара, жара плыла – на даче было это.
В Рождествено-селе: где села в лужу нонешним-то летом…
                                                                                          Итак, сюжет “про это»

     Жил-был татарин Нияз. И соседом по даче оказался он нашим. Сын Нияза старший, как и отец, стал врачом. И отец хвалил сына: - який, мол, сынок, то есть – хороший, толковый врач получился из сына. Гордился. К тому же, еще и овладел массажем Эльдар лечебным.
     В разговоре промелькнуло как-то, за “общепитом” – обедом “на лоне”, на фоне участка нашего дачного – с мавританским газоном и голландскими розами, за поеданием шашлыков с кетчупом “чили” жгучим и возлиянием пития на Единой Руси: без шовинистических замашек жидовских “око за око, зуб за зуб” – будь vendetta неладна и проклята (вовеки и поныне).
- Дети ведь за праотцов не отвечают своих: Татарской Орды “янычаров” злых, типа чеченцев.
     Про массаж я запомнила информацию и на заметку взяла, к случаю… позвоночником маясь… тем более, мы и баню почти достроили на участке. А я уже давно думку имела: научиться массажу классическому. Сама-то училась я бесконтактному – пассами давление снимала высокое и головную боль устраняла.
     Подловила я сына Нияза как-то на нашем участке (в 12 соток), пока он “шланговался” без дела, чтоб поговорить на тему вышеозвученную, пока “в аут” он не ушел и не “выпал в осадок” толь Ramazan, толь Байрам отмечая.
     Но оказалось, что не на того я брата напала, который был нужон мне в это время – младший сын Нияза, закончил ин-яз, факультет германо-романской языковой группы. По “France” и “English” он шпрехал. И с вопросом к Эльдару меня отослал, который в этот раз не приехал…

     А я, чтоб разговор закончился как-то по-светски, аналогично – как у англичан про погоду сперва – возьми да и ляпни в этот момент: что языками я занимаюсь, мол, тоже, но как любитель (хоть и со стажем) с детства еще – со школьного возраста, с 6-го класса.
     А Брат-Два как-то косо (иль тупо?), уже доходя до кондиции, посмотрел на меня без улыбки и спросил:
- Массаж?
- Linguiстикой, - поясняю. Мол, хобби у меня такое. Как Льва Успенского книгу “О чистоте русского языка и речи”.
     И тут до меня дошло (в меру моей неиспорченности) какой конфуз получился и что я “косяка” запорола на почве (а впрочем…), ведь слово lingua переводится как “язык, бог, царь” и “половой орган” (наверное – от корня “длинный”).
     И получился в итоге незамысловатый стишок из казуса. Но главное, что не длинный, и в limit он вложился, в Прокрустово ложе – lingam бесконечный Шивы блудливого.
     Parle vu France? Do you speak English? Sprechen sie Deutch? Я ж ни хрена не лопочу по иноземному-то! Это – к Дамиру, с дипломом ин-яза, сыну Нияза – запомнила уже! Ху из них ху, из братьев? Mutter твою! Семь раз отмерь, прежде чем брякнуть, трёкнуть иль вякнуть всуе… не к месту будь сказано… конкретному. Ведь слово – не воробей! Вылетит – не поймаешь (Вот тебе бабка и Юрьев День).
     Под занавес… а впрочем – с казусами жить прикольнее и веселей. Смех и улыбка жизнь продлевают.      

САРАНЧА ЛЕТЕЛА-ЛЕТЕЛА И СЕЛА

    Двадцать второго июля, ровно в четыре часа… но не утра, полуночи, мой котенок сожрал саранчу… на огороде поймавши и со страшным предвестником этим, как фашизм “Мирового Зла”. “Зеленой чумы, жрущей все злаки под корень! Чу!” -  как сказал бы биолог Стрижев в издании “ЧИП” – “Человек и природа”.
    А вот и еще одна особь из класса (рода и вида) членистоногих кузнечиков – на огороде по стеблю ползет экземпляр… и еще даже больше прежнего… “и чудище обло” - поп бы добавил православный.
     И звонарь в набат бы ударил, на борьбу с саранчой собирая остатки крестьянства. Как вид – почти истребленная каста вредителей, кулаков, мироедов, стяжателей. И давно их пора занести в Красную Книгу. Этнограф сказал бы “деликатес дикарей” какого-то там Зимбабве, Мозамбика, племени “Вуду”.  
     Рыбак оживился бы “Эк! Добра наживка на крупную рыбу: акулу, макрель, барракуду. Блин буду – не вру! Не рыбацкие байки. Хемингуэя читал на досуге. Жаль в Волге не водится фауна эта”.
     А в глазах моих возникают картины ужасные из кинохроники советских лет – людей скелеты, кровь в жилах холодящие. И висят плакаты художника Моора на тумбах и заборах с призывами “Помоги!” во время голода в Поволжье. И взгляд исподлобья полубезумный женщины истощенной, худеющей.
     И вопрос возникает насущный, резонный: отзвуком – “пепел Клааса” стучит у поэта в груди, у прослойки межклассовой, что на знамени не обозначена нашем – с символикой серпа и молота.
     Но – мир посередке раскололся надвое, и трещина сквозь сердце поэта и гражданина прошла. Так по ком же звонит колокол так надрывно? А может это уже и есть Конец Света, и грядущее стало уже настоящим. А то – жили все в будущем, в будущем, о прекрасном мечтая. Пятилеток шагая саженями и прыгая через формации, как через лужи мячик футбольный. Как саранча, как кузнечик прыгучий – в нашей-то буче. Мы – кузнецы, сталевары мартенов, и дух наш молод. Куем мы от счастья ключи. И птица-тройка мчит нас куда-то.
     И мерещится хруст челюстей мне зеленых кузнечиков, большеньких и жирненьких, для кого-то съедобных и вкусных – на сковородке поджаренных, словно свиные шкварки, любимое блюдо хохлов – украинцев.
     И заглушает хруст челюстей мощных, как в американском блокбастере – звон колокольный заупокойный по всему-то земному шарику. Ужастики – как мультики виртуальные, и мальчики кровавые в глазах. И хор херувимов на “антресолях”, и solo солиста-херувимчика – мальчика-ангелочка,  кудрявенького, с крылышками пушистыми. “О мама-мия!”. И мама-икона, Мадонна-вселюбящая, всепрощающая, всескорбящая. И я умиляюсь, опиумом усыпленная православного храма.
     И не Хемингуэй, “старина”, вторгается тут в быт мой сельский (вынужденный) – нотой тревожной, вопросом гражданской позиции: так по ком же опять звонит колокол? – в обители монастырской, обетованной. И за Идею какую солдатики-пешки в землю ложатся? За Красный Марс? За Андромеды Туманность?
     И, утомленная Солнцем, бегу с огорода. Поспешно – “Ну и жара!” – в июле, соль глаза разъедает. Взяла я тогда, да и вылила два таза воды на себя холодной. Сосуды свои расширила, сознанье свое углубила. В церковь сходила уже вечером, когда жара спадать стала. И свечку поставила за упокой всем душам, павшим душам.
     И пришло ко мне осознанье того, что звон собирает на “праздник, который всегда с тобой”.

Победой над низшим и низменным, недостойным “Венца Творения”. Коли ты православный истинный, а не католик какой, kapellan, сектант секты другой, еретик, басурманин, язычник, иль из жидов изгой…
     А котенок же мой (вот проказник – воистину!) уже увлечен стрекозой.
     Ой! Червячок размазан по асфальту моей ногой. И набатом в мозгу возникло: “Не убий! Не убий! Не убий!” (комара-кровопийцу рыбак – оставишь без ужина пташек). Оглянулась по оси вокруг я - “Грин Пис” не следит ли за мной, чтоб предъявить мне статью за жестокое обращение с фауны представителями божьими всякими? И облегченно вздохнула – на этот раз пронесло!
     “Грин Пис” под горою Могутовой защищал меловые отложения от варварства Rashen нашей, бывшее дно Paleo океана, чем наши горы Ур-Тюбе (древние Жигули) были когда-то. Эволюции все этапы, прошедших эпох – Перми, Юры и Соцреалима. С девизом “Даешь! ГОЭЛРО! Стране нужон ток! Заводам, фабрикам дымным – чтобы Россию вырвать из мглы, надо ее сначала вздыбить! То есть поставить на попа».
     И зачалось тут великое Строительство дивное в горах наших древних. И стал осуществляться Госплан, ниспосланный Лениным – кремлевским мечтателем и первым мужем Крупской Надежды. И Россия восстала как феникс из пепла. А чего это стоило – то в архивах доселе хранится – как покоряли Сибирь, Енисей,
     А причем саранча-то? Да как-то так, как-то так, как-то так… ассоциаций путем неведомым… и нейронных клубков Приады иль паутины Арахны. Лабиринт Минотавра…В общем, тот, кто видит иль слышит, тот в жанре своем и пишет. Про то и про это – вирши, куплеты, памфлеты. И на гора выдает, блюдя законы лимита при этом.
     Ну чё, закругляться пора мне –  Зоря Татьяна, работник пера (незабвенный в потомках, надеюсь, ищущих перлы во фракциях окаменелых, напоминающих “чёртовы пальцы”, включениях в наш жигулевский мрамор). Всеобщее наше богатство, во славу Отечества воскресающего. Воистину… трилобиты.