Облака. Стихотворения

Облака

Отступленье от правил –
каждый ветра порыв.
Облака это гравий
неземных мостовых,

поезда без стоп-кранов,
боевые стада
белогрудых джейранов,
страсти смесь и стыда.

Заметайте скорее
все следы синевы!
Облака не стареют
в кабаках путевых.

Погляди в их прохладу –
баловство? Благодать?
Нет, застыньте, не надо
из души исчезать!

Обнимая полмира,
с Аннапурной в родстве
вместе флейта и лира –
где вполсилы рассвет

по окраинам шарит
малокровной рукой…
Вам ли печься о таре,
разливаясь рекой

по лесам и равнинам?
Бейте пеной в лицо,
Тадж-Махала руины
и дворцы мертвецов.


Не зову, не жалею,
но лелею ваш бунт.
Ваши конницы реют
над улыбками будд.

Потолок не изведав
золотой, неживой,
вижу: Старшая Эдда
проплыла надо мной,

вижу дым Илиады,
Рамаяны кармин.
Облака это ладан,
разгоняющий сплин,

расцветают украдкой
за балконным стеклом.
Остальное в остатке,
и, клянусь, поделом.

08.2012

*  *  *  *

Э.Крыловой

Душа жива картофельным пюре,
а от поэмы прозревает тело,
июлю нет горячему предела,
и гром суров, как праведный кюре.

Фигура Будды юного стройна –
не то что бёдра братьев-баснописцев,
и для чего сегодня торопиться,
тогда как завтра – только тишина,

как посулил Шекспир (но до сих пор
в любом театре дух его бормочет).
Так хорошо! Ещё бы хоть глоточек
росы кастальской. Остальное – вздор.


Москва? Шумна, грязна и век ворчит.
В ней мало лада, с ней – не видно спасу,
хотя, признаем: нам её проказы
дороже шёлка, бархата, парчи.

Птенец Петра? - Хорош издалека,
но зазевайся – глыбою накроет…
Мы просто люди, вовсе не герои,
не монументы в камне на века.

А потому – намажем маслом хлеб.
Я с кофейком, ты – с вечной сигаретой.
Здесь вдоволь солнца, воздуха и света!
Наш легковесный трёп важнее треб

церковных. Сколько в мире к Богу троп –
один Творец, наверное, и знает,
но сторожит везде судьба дурная,
и норовит не в топ загнать, а в гроб.

А мы упорно станем воспевать
кошачьих лапок вкрадчивую поступь
и говорить о сложном так же просто,
как с облаками – серая Нева.

Душа жива, и ей ещё важны
все наслажденья века шутовского.
Но нам чужбина – где презрели Слово,
Отчизна там, где радостнее сны.

07.2012

*  *  *  *

Ночь одиночек и умалишённых
касается измученного лба.
Мужья желают радости, а жёны
баюкают детей. Луны арба


неторопливо тащится по склону,
скрипят колёса: камень и песок –
наш бренный мир, но ночи для влюблённых
и чудаков, чей помысел высок.

Закрой глаза: земли услышишь запах
и в тишине струной сорвётся звук,
как будто ты у будущего в лапах
и вырвал миг у полчища разлук.

Когда в деревне, то сверчка узнаешь,
а в отдалённом гуле городском
одна лишь флейта чудится шальная
и нитью проводов звенит родство

ночь вспыхнет лаем, выстрелом, слезами,
и быстротечность светлую затмит –
для простоты удушливой экзамен,
для совести нечистой динамит.

Скребётся мышью в подполе, когтями
кошачьими выхватывает мышь
из уголка души. И вдруг протянет
молочный полог звёзд над жестью крыш.

Когда б не ночь, и утро обмелеет,
уродливой громадой день чадит;
в её озерах пью – не захмелею,
ночной ручей – бальзам моих седин.

Как в юности, где сон казался явью,
легко кидая в дрожь в разгаре дня,
и наслажденья плоти дерзко славил,
а в пробужденье видел род вранья.

07.2012




Рассветные стансы

I
Каким туманом мир заволокло!
Собачий лай да первый петушиный
призыв летят над сонною лощиной,
и холодом пронизано стекло.

II
Во сне смешно покряхтывает гусь,
а выводку утиному не спится;
я не один – животные и птицы
со мной вбирают бесконечность чувств.

III
Так пастбищем душе – рассвета гроздь,
чтоб разорвав гремучую завесу
пылающего дня с его замесом,
принять тепла младенческого горсть.

IV
Парить – пока не грянули дела,
единственное напрочь отодвинув;
и вот уже ползёт из-за овина
зари подслеповатая стрела.

V
И негодует кочет всё сильней –
«Кукареку!» взрывает воздух серый
(гнедая лошадь видит сон про сено,
и сон телёнка тянется за ней).

VI
Меж тем всё глубже дышит горизонт,
в пруду зелёном отразилась банька,
как будто утро – тьмы ночной изнанка,
и между ними дружба и призор.




VII
А я учусь неспешно примечать,
процеживая каждое движенье,
и небеса во мне как отраженье,
преображенья тайная печать.

VIII
Уже поверил: время далеко,
хотя подвластно записи и мере;
передо мной восход во всём пленэре,
с Востока приходящий добряком.

IX
Когда руке остановить перо?
Пора ль свести с письмом и зреньем счёты,
чтоб поступиться бдением почётным
и обратиться в спящее зеро?

X
Решайся сам. Накрапывает дождь,
и горизонт, сиреневый с испода,
уже забыл о прелестях восхода,
а ты, поэт, ещё чего-то ждёшь.

XI
Разрезал свод полёт сверхзвуковой,
сипит шоссе за соснами. В разгаре
хоралы птичьи. Солнце в алом сари –
хозяин полновластный. Кончен бой.


XII
Всех вер и войн надёжный волнорез –
угасла ночь, простёрлась бездыханно,
одной звезды кровящаяся рана
всему земному возвратила вес.




XIII
С ней парусами – высям расцвести
и разгореться доблестному зуду
к свершениям… Но я усну покуда,
ведь остановка – тоже часть пути.
20.07.2012, д. Скрылья

* * * *
В монастыре, затерянном среди олив,
монахини гостям приносят кофе крепкий,
и, воду чистую в большой стакан налив,
с ней подают лукума ломтик на салфетке.

Листаю книгу на английском языке,
где фото чёрно-белые, и покупаю
в церковной лавке крестик, он в моей руке
играет красками. Здесь суета любая

утихнет. Жаль, обратно надо ехать в зной
на чуть живом велосипеде из проката.
Но сладко дышится под греческой сосной,
смолой и шишками по-южному богатой.

А на вечерю звуки била соберут
в католикон сестёр. И ладан заструится,
и труд общения другой заменит труд:
ладони сложатся, опустятся ресницы.

И медлю всё уйти, но запирают сад,
где апельсинов тяжесть ярко-золотая.
Когда ещё меня так дивно угостят
и темнота в душе привычная растает?

На повороте трактор глухо тарахтит.
Дорогу уступлю и обернусь к тем далям,
туда где, кажется, парит Архистратиг
и раздаёт лукум, и крепкий кофе варит.
3.08.2012, Gerakini