***

***
Сбили сапогом спесь,
пёс бы с ней, – лицо жаль…
Мне еще в него есть,
мне его нести вдаль…
К людям выходить с ним,
им же хлопотать мне,
одевать его в грим
в скучной череде дней…
Веселить себя, вас –
это ж инструмент мой,
сломан он, и я пас…
Общий не найдем строй.
Мне бы наиграть всласть
и айда-улю вон…
И решить в мазарм впасть,
и усыновить сон…
Сон про сапоги, спесь,
Пес бы с ним, со сном – нет.

У меня лицо есть
Тридцать с небольшим лет.

***
Отстреляла друг в друга братва…
Отцвели хризантемы в саду…
По колено казалась трава
в девяносто каком-то году…
Эх, сейчас бы тот жар и тот пыл,
отвечаю… базар-вокзал…
Я б такие дела мутил,
я б такое вам показал,
зуб даю, говорю, как есть,
без понтов, как привык тогда…
Мне бы в поезд обратный сесть
и туда, в те еще года,
возвратиться и все вернуть,
и наивно-счастливым стать,
и поклясться  кому-нибудь
вечно помнить и вечно ждать…
В девяносто каком-то году
по колено казалась трава…
Отцвели хризантемы в саду…
Отстреляла друг в друга братва…

***
Ты обознался, ветеран...
Я не был там, где ты оставил руки…
Я пил с шалавами от скуки,
когда ты шел через Афган
из ночи в ночь… Из года в год,
не на войне, тут, на «гражданке»
я на гражданке-нимфоманке
лежал, когда ты шел вперед…
Когда ты шел на караван,
на тот, что первый и последний,
мне бабы говорили: «Бедный…»,
когда я корчился от ран
сердечных… В водке и вранье
я обретал мужскую доблесть.
Молчал мой стыд, молчала совесть,
я их салатом «Оливье»
съедал, и пил не за Афган,
я пил с шалавами от скуки…

Я не был там, где ты оставил руки…
Ты обознался, ветеран…

***
Мой гость ночной…
вы позабыли трость,
вино оставили, окурки…
В каком вы нынче переулке
ютитесь, что опять стряслось
такого, чтобы выйти вон…
Мы так душевно отдыхали…
А наши музы – Оли, Гали
и сольно к вам, и в унисон
тянулись... жаль, увы и ах…
Я этим всем обескуражен…
Нет, я взбешен… Я выпью даже
с бабьем, коль вы не при делах…

…Напьемся мы и в люлю – спать
и, может быть, во сне увидим:
как гений, на асфальте сидя,
напишет мелом: «Вашу мать…»

***
Я с тобой покладистый во всем,
жаль, медаль за это не дадут…
Мой по мне скучает чернозем
где-то там, а я с тобою тут
днюю и ночую, и, вообще,
телом и душою поприрос…
От твоих божественных борщей
мне все реже грезится погост…
Быть бы обывателем и жить
долго у подола твоего…
Для чего над пропастью во ржи
грезить покореньем берегов
дальних, неизведанных досель…
Тут, при бабе, тихо и тепло,
мерно жизнь вращает карусель
лет и зим – отчаянно свезло
мне, похоже… И уже не рад
я такому счастью своему,
и отяжелел антифасад,
и уже ни сердцу, ни уму
пищи нет – борщи, борщи, борщи…
Ты прости, я задержался тут…
Я пойду, не жди и не ищи,
нам медаль за это не дадут…

Как-никак я все-таки мужик,
кой-какое дело у меня…
И вконец наточены ножи
в доме этом… И меня манят,
манят ли соха и чернозем,
может быть перо, а может меч…
Слишком я покладистый во всем,
при тебе… Меня не уберечь
от всепоглощающей тоски,
что неодолимо манит вдаль…
Ты прости, что мы не так близки…
ТЫиЯ – не тянем на медаль…

***
1.
Зема, пёхай за гаражи…
Так, покурим… да чё ты, на?!
Нет курехи? ну, на, держи,
опа…опа… у нас одна…
Ну, покурим на всех одну,
ты куда так скакал, олень?!
На учебу?! Ну, ты загнул…
Ты, в натуре, не порти день…
Есть мобила напозвонить,
чисто, маме «привет» сказать …
Да не ссы ты, не будем бить!
Нет мобилы? Прости мне, мать!
Нет мобилы?! Реально, лох?
А бабули, лавэ, бабло?
За стипендией шел? да по х…
Нам конкретно с ним не свезло,
С хреном этим… Давай рюкзак…
Книги только… Чего? Стихи?!
Ты, в натуре, олень, мудак!
Мать, прости мне мои грехи!
Чё ты шепчешь? Какой, на, Фет?
Афанасий? Чё, кореш твой?
На районе такого нет,
отвечаю своей башкой…
Афанасий поэтом был?
Типа Круга?! Силен чувак!
Я не сразу, прости, вкурил,
что ты наш… Ну, бывает так…
Не в обиду, удачи, зём!
Если чё, подходи, зови!
На районе ж одном живем!
Мы ж, в натуре, одной крови!

2.
Слышь, братва, типа, чё узнал,
чувачек мне один затёр,
был на лабух, стихи писал –
типа Круга… по жизни вор,
погоняло, кликуха – Фет,
Афанасий, на, для своих…
Жаль, в живых чисто парня нет,
я, короче, читаю стих…
Тихо, парни… ну как же там…
«Я с приветом к тебе пришел,
солнце встало и пёхом к нам…
Просыпайся, на, слабый пол»…

***
Твои письма, как письма с фронта:
прочитаешь и к сердцу ближе
уберешь не за ради понта –
ради смысла зачем-то выжить
в битве этой с самим собою,
в тридцать третьем кольце блокады
не кричу, не мычу, не вою –
стиснув зубы на баррикады
выхожу… И не вижу смысла
фронтовой переписки нашей.
Слышишь?.. Тишь над землей повисла…
Это Бог наше небо пашет.


***
Я знал его… И этого… И эту…
А с этим мы дежурили по классу,
смотрели с ним «Иглу», смотрели «Ассу»…
Их нет, как нет… как не было, и нету…
Повесился… Разбился на машине…
Поймала передоз… Сгорел по пьяни...
Я вязну между ними в паутине
из чисел, лиц, имен… Немые камни
стоят рядами гордо, одиноко,
им дела нет до судеб и трагедий,
тут, главное, хорошие соседи –
такое ты, прекрасное далеко?

***
Один,  один,  один – один.
Ничья. И время не излечит.
И манит горизонт гардин,
и окна подставляют плечи…
И бесконечно трудно встать,
и шаг шагнуть… И не остаться.
И раз-два-три-четыре-пять
тянуть резиною на пяльца…
И медлить, медлить… Раз-два-три
рапидом выговорить можно…
И можно в осень говорить
о чем-то важном или ложном…

И выпасть в жертвенную пасть –
в квадрат окна эфирным телом…
Как быстро время пролетело
в моей попытке не упасть.

***
Не думай, всё придумают потом:
как жил, кого любил, с кем переспал,
как пил, писал, как писал под кустом,
какой себе придумывал финал
и проводы… Не думай, подожди…
расскажут всё, как было, без прикрас,
какую боль поэт носил в груди,
и сколько было Муз, и сколько раз
говорено «Любимая», «Люблю»,
и сколько было писано стихов…
И как хотелось в петлю и петлю
живому мне, и как я не готов
был к этому…Придумают. Дай срок…
Не думай ни о чем… Все впереди…
Я вечным сном пока что не залег,
я знаю, что за боль в моей груди…