Листья и листы. Критика на «Письмена листвы»

С новой книгой Сергея Сумина «Письмена листвы» в ее оригинальном авторском оформлении смогли познакомиться очень и очень немногие – это, в прямом смысле, ручная работа, а потому и тираж самиздата очень невелик. Вариант, представленный в альманахе, передает лишь сами письмена, но никак не позволяет прикоснуться к листве, а значит и к множеству загадок, которые являет собою эта работа.
Этот новый букет миниатюр в творчестве С. Сумина, получился, пожалуй, самым роскошным, значительным (быть может, даже знаковым) и неоднозначным, в чем и видится главная его ценность. С одной стороны, в письменах легко угадывается знакомый почерк и знакомые строки – и сдержанность эмоций, и некоторая отрешенность, и тяготение к философской  
поэтичности, и цикличность, и использование сверхкратких миниатюр, и слышанные уже ранее тексты. С другой стороны, «Письмена» выделяются среди прочих произведений Сумина не только новизной использованных форм, но и поразительной их выверенностью даже в мельчайших нюансах, законченностью, цельностью, тем редким равноправием содержания и формы, когда одно становится неотделимо от другого. Словесное содержание порождает, диктует, лепит форму; форма говорит там, где умолкают слова.
Отраден тот факт, что некоторая нестандартность книги не перерастает в манерное оригинальничание. Фигурность контуров страниц непривычна лишь для восприятия взрослого человека, в то время как для детской литературы такое оформление книжек – норма. Членение сборника на трилистники благодаря опыту И.Анненского стало классикой, и было лишь несколько переосмыслено С. Суминым. Жанровые истоки большинства миниатюр «Листвы» следует искать в фольклорных и восточных философско-мистических – китайских в частности – традициях. Олицетворение и наделение сознанием стихий и объектов природы свойственно большинству древних языческих религий. Знание мирового культурного наследия и способность писателя органично использовать его и вплетать в канву современной литературы можно оценить как одно из безусловных достоинств сборника.
Главная удача цикла – безусловно, его название. Это тот нечастый случай нахождения универсальной формулы, дающей художнику возможность почти необъятного расширения смысловой нагрузки и неограниченные средства для воплощения своего замысла. В самом деле, о чем может поведать листва? О небе, к которому она ближе человека; о земле, которую она обозревает с большей высоты; о недрах, что питают ее жизненной силой. Под кронами деревьев проживают свой век, изливают души и находят вечное упокоение миллионы живых существ.  Листва – собеседница дождей и ветров, пища и кров лесных обитателей, носительница вековой мудрости стихий…
Письмена листвы – это словосочетание изначально содержит в себе ребусы, построенные на игре корневых понятий. Лист как часть растения; лист как поверхность, пласт; лист как единица хранения информации; лист как инструмент художника, а значит – отправная точка творчества; лист как послание, письмо в переводе со славянских языков. Письмена – информационное сообщение, дневниковые глубоко личные излияния, обращение в поисках общности, завещание, пророчество, бредовый поток сознания… Этот ряд можно продолжить. Парные сочетания различных значений этих двух слов порождают все новые и новые смыслы.
Какой размер может иметь гербарий, листву каких растений включать в себя? Это зависит только от целей, желаний и возможностей того, кто его собирает. Сейчас это шесть трилистников деревьев и кустарников, и это, несомненно, имеет свое значение (даже если составитель букета его изначально
не закладывал – любое воплощение, намеренное или нет, несет смысловую нагрузку, зачастую даже вопреки своему создателю), составляющее одну из загадок сборника. Но именно отсутствие окончательной завершенности, возможность продолжения в любой момент, устремленность в бесконечность (когда уйдет один собиратель, его гербарий может продолжить другой – листва будет падать и без нас) придает значительность «Письменам», так как смысловая их наполненность необъятно увеличивается за счет внутреннего потенциала.
Дополнительные ракурсы постижения произведения, а значит и  новые загадки, Сергей Сумин заложил, вырезывая каждый лист своей книги в форме листа того растения, которому посвящен данный трилистник. Казалось бы – банальность, но разве не общеизвестен факт, что по округлости – резкости, длине – краткости линий почерка можно почти безошибочно угадать характер автора строк; по линиям ладони читается судьба человека? Таким образом, форма листа (ах, начертить бы еще и его прожилки!) несет поистине уникальную информацию, разгадать которую тоже задача читателя.
Вообще, «Письмена листвы» содержат в себе больше вопросов, чем утверждений. Например, цвет листов – чем предопределен он? Конечно, самое простое решение – наличием у составителя гербария цветной бумаги. Но еще раз вспомним, что, независимо от замысла и обстоятельств воплощения, любое явление уже имеет некую наполненность по факту бытия. Так что же тогда означает белая листва клёна: совокупность всех спектральных составляющих или отсутствие цвета? Чистоту и первозданность или траурность? «Потерю собственного «я» или усвоение чужого опыта?
Всё в этой книге: графическое оформление, соотнесенность рубрик в  составе трилистника, выбор того или иного растения, даже постановка даты в конце раздела, не говоря уже о смысле высказываний – содержит массу вопросов. Тому способствует подчеркнутая дистанцированность составителя от авторства: он лишь собирал этот букет текстов, созданных не его воображением. Так например, что означают цифры после текстов: время зарождения мысли,  время написания листвой своего творения, время сбора составителем гербария той листвы, время исполнения пророчества? Тут же, конечно возникает и один из главных вопросов: кто те посвященные, кому адресован гербарий, посвященность какого рода он подразумевает?
Что же до содержания текстов книги – кто же возьмется осуждать или одобрять листву за то, что она падает и падает к нашим ногам каждую осень?