Алексей Аристов

Мысль и слово. Критика на «Письмена листвы»




Разнородные мысли разных лет, собранные вместе. Почему они собраны? Есть ли какое-либо общее основание – вопрос философский. Текст за один раз не читается – он представляет собой по форме собрание афоризмов, а такое можно читать только очень медленно. Прочитываю афоризм, размышляю над ним, затем читаю следующий. Если бы я был брахмачарином, то мог бы посвятить изучению текста всю свою первую ашраму. Если бы я был исследователем творчества давно умершего автора, то мог бы посвятить исследованию текста всю свою докторскую диссертацию. Но я не брахмачарин, не исследователь. И хотя мне и стыдно, но приходится сознаться, что прочитал «Письмена листвы» всего один раз, и что многие намёки остались непонятыми. Попытаюсь в таком случае передать мои ассоциации, вызванные текстом. Впрочем жить – значит, ускользать от определений (дуб 3, 6), и лежащий передо мной текст не хочет быть определённым окончательно. Если «Письмена листвы» переписать, то получится одиннадцатый экземпляр – своего рода переиздание.
«Иногда медлишь, медлишь с ответом, но потом отвечаешь всё-таки тихонечко» (калина 1, 7)
С пятидесятых годов уже не нашего двадцатого века рок-группы как и формы городской развлекательной музыки в целом дали три более-менее сформировавшихся направления. Во-первых, существовали «оракулы-философы-проповедники», во-вторых, «бунтари», в-третьих, «впавшие в нирвану». Сергей Сумин, обычно воспринимаемый как представитель третьего типа, похоже, возвращается из нирваны, чтобы донести нечто до нас. То есть, переходит к первой группе. Впрочем, такая классификация применима для менестрелей, а Сергей Сумин может ведь оказаться кем угодно. Но для этого нужно пройти многому времени.
В самом деле, очень трудно смотреть на мир, не интерпретируя его в уже известных словах. (берёза 1, 6) Речь определяет сознание так же, как и сознание определяет речь. Это не принцип идеализма, а концепция Сепира-Уорфа. Но ведь и Лао-цзы написал, что письмо бесполезно.
«Слова и термины относятся всегда к сфере человеческого языка, а не самого пространства». (берёза 1, 13) φυσει vs. θεσει, νομωι или τυχηι τα ονοματα εστιν То есть слова устанавливаются либо по обычаю, либо случайно, либо по договору, но никак (у автора) не по природе. По Платону же (и с противоположной стороны Земли Конфуцию) «для
каждой вещи есть слово, установленное специально для неё, этимология которого содержит в латентном виде указание на важнейшие свойства вещи».
«Основной закон цивилизации: человеческую речь нельзя понимать буквально. Даже речь невежды, который не разбирает, какой смысл буквальный, а какой переносный». (Дж. Фаулз, «Маг»)
«Метафора – кратчайшее расстояние между предметами, словами и явлениями мира». (берёза 2, 12) – вот художественное определение художественного же мировоззрения. (См. пример в: берёза 3, 3) Если учёный ищет одну непреложную объективную истину, а философ пусть субъективную, но так же непреложную, то художник может менять свои истины не только в зависимости от творимого им предмета, (Каждому предмету – по его индивидуальной истине!) но и может внутрь одного произведения вложить несколько истин, разделить их там, создав миры в мирах матрёшечного типа. В максимальном мире имеется художник, который сам есть собственный мир в себе, но он и творит иной мир, в котором, допустим, есть персонаж, также являющийся миром в себе, каждая идея есть минимальный мир. При этом «максимальный» означает уходящую наружу совокупность миров, а «минимальный» – уходящую внутрь. Неделимого и окончательного нет. А если персонаж – сам писатель? И если пишет он, скажем, биографию Набокова?
Миссия поэтического по определению Германа Броха есть «миссия познания тотальности, помещаемого поверх всякой эмпирической или социальной обусловленности, миссия обретения того познания, благодаря которому человеку всё равно, в какую эпоху ему жить: в феодальную, буржуазную или пролетарскую. Это попросту долг литературы перед лицом абсолютного характера познания».
«Если ты не бросаешься в крайности и противоположности, то тебе нет необходимости придерживаться какой-то одной идеологии». (берёза 1, 7) Мировоззрение не обязательно выражается в идеологии. Другое дело, что идеологией часто зовут любое мировоззрение. Мировоззрение Сергея Сумина, например, вполне даже чётко очерчено. А на крайности и противоречия пусть его оценивают идеологи.
Есть Пастернак, Гёте, прочие, но автор не собирался сказать нечто новое. Мы видим другое: мучительную попытку сказать. «Сказать» – глагол в данном случае непереходный. А значит, по определителю Барта, Сумин – не писатель, но пишущий. Не в том смысле, что пишущий не важно, что, а в том, что писать – есть часть жизни, как дышать для многих, как бороться для некоторых. Есть ведь и такие, кого и спросить нельзя, для чего или против кого они борются. Просто так они устроены, что должны бороться, пока дышат. А иные пишут, пока дышат. «Каждый
пишет то, что слышит. Каждый слышит, как он дышит. Как он дышит, так и пишет». (Здесь место для нот.) «Путь, который можно пройти – не есть настоящий путь» (рябина 3, 6). Путь – для того, чтобы им шли, а не для того, чтобы его проходили. Для этого есть проходная.
«Как читатель, автор лучше всего подходит для своих произведений» (берёза 2, 13) А критик – для переиздания. Если «Письмена листвы» переписать, то они останутся «Письменами листвы».
«Чтобы понять – нужно отпустить смысл» (дуб 2, 17). Но есть ли вообще тема у этого текста? Такая тема, как обычно бывает у художественных текстов? Думается, философский текст – всё-таки не может быть подобен обычному рассказу. Такой текст претендует на то, чтобы объять собой всё ens a primo (сотворённое бытие, творение), все доступные темы этого мира. Тем не менее, мне хотелось бы выделить один из мотивов «Письмен листвы», чаще других встречающихся на листах этой книги. Я бы обозначил его именем одного авторитетного германского печатного издания прошлого – «Слова и вещи». Слова и вещи, ими обозначенные, невозможность выразить вещь через слово, слово, обозначающее нечто, чему нет вещного соответствия – вот вопросы, мучавшие многие множества от Демокрита (в Европе) до Сергея Сумина. Конечно, на этом наши мучения не закончатся, и каждое последующее поколение будет пытаться выразить свою несоответствующую ни одной вещи мысль через слово и при этом надеяться, как надеюсь сейчас я, что он сделал всё возможное, чтобы читатель захотел приложить свои усилия, чтобы понять мысль автора.

К списку номеров журнала «ГРАФИТ» | К содержанию номера