Хаим Венгер

Одиссея братьев Штокман. Криминальная быль





Аркадий Штокман прошел всю войну. Домой вернулся в солдатской шинели и кирзовых сапогах. Глядя на него в те годы, трудно было представить, что через несколько лет он превратится в крупнейшего подпольного миллионера Ленинграда. А между тем, так оно и было. Впрочем, не будем забегать вперед. Люди моего поколения и старше наверняка помнят, как в послевоенные годы в Союзе стала  бурно развиваться промышленная кооперация. И Аркадий чутьем гончей почуял, какие неисчерпаемые возможности в ней таятся. А потому одним из первых в Ленинграде открыл трикотажный цех. Уже через несколько месяцев цех заработал в полную силу и стал бесперебойно и в больших количествах поставлять в торговую сеть женское и мужское нижнее белье, женские жакеты и блузки, мужские джемпера и сорочки. Взяв в помощники педантичного, опытного бухгалтера, Аркадий чувствовал себя как за каменной стеной. Несмотря на то, что цех перерабатывал тонны «левого» сырья, в отчетных документах все было в полном порядке.
В отличие от своего суховатого бухгалтера, Аркадий был человеком широкой души, не чуравшимся радостей жизни. Но все же на рожон он не лез. Кутежи с девочками, как другие трикотажники, в ресторанах не устраивал. Была у него, закоренелого холостяка, одна очень красивая подруга, с которой он без шума и гама каждый год летал в Сочи, покупал ей красивые, весьма дорогие, но не очень броские вещи. Понимая, что без «сильных мира сего» ему не обойтись и спокойной жизни не видать, Аркадий взял на содержание  крупных горкомовских и исполкомовских работников, не говоря уже о более мелких сошках. А в обмен получил полную свободу действий, невмешательство в свои дела сотрудников ОБХСС. Впрочем, Аркадий охотно и щедро помогал всем, кто нуждался в его помощи. Это могли быть и близкие родственники, и совершенно чужие люди. С особой теплотой и вниманием относился он к работникам цеха, и они в нем души не чаяли. Так что врагов и завистников Аркадий не имел. Хотя нет, один завистник у него был – его родной брат, Юра Штокман. Закончив техникум, он работал мастером на Кировском заводе, получал в месяц аж тысяча двести дореформенных рублей. И несмотря на то, что Аркадий постоянно подбрасывал брату и на мелкие, и на крупные расходы, Юра считал себя обделенным, мечтал стать таким же трикотажным асом, как его старший брат.  
Так уж распорядилась судьба, что братья были совершенно не похожи друг на друга ни внешне, ни внутренне.
Аркадий не отличался красотой, зато имел сильный, волевой характер и хорошую еврейскую голову. Юра же был соткан из слабостей, легко поддавался соблазнам, готов был сломя голову броситься в любую авантюру, сулившую ему удовольствие или материальный доход. Но зато был дьявольски красив. Настоящий  Грегори Пек. Девчонки не давали ему прохода, и он ни одну из них не «обижал». Понимая, что дорвавшись до трикотажной кормушки, брат совершенно потеряет голову, а в результате очень быстро «сгорит» сам и потянет за собой тех, кто будет иметь с ним дело, Аркадий на все просьбы, а порой и требования брата ввести его в круг воротил-трикотажников отвечал решительным отказом.
А Юра, в ожидании своего часа, времени зря не терял: с легкостью менял женщин, вечера проводил в ресторанах, нередко по  крупному играл в карты. И хотя, случалось, проигрывал внушительные суммы, Аркадий безропотно оплачивал его долги, так как знал, что за неуплату оных с Юрой могут обойтись весьма круто.
Так прошло несколько лет, и вдруг Юра женился на некрасивой толстушке, чем поверг в недоумение своих знакомых, приятелей и родных.  А ларчик открывался просто: папаша его нареченной был крупным финансовым воротилой, и в качестве свадебного подарка преподнес любимому зятю трикотажный цех. Получив,  наконец, то, чего так долго ждал, Юра пустился во все тяжкие, совершенно не думая о последствиях. Обалдев от посыпавшихся на них денег, новобрачные швыряли их направо и налево. Шубы из дорогого меха, чернобурки, коллекционный хрусталь, мейсенский фарфор, инкрустированная мебель превратили их двухкомнатную квартиру в подобие комиссионного магазина. Новобрачные дошли до того, что завезли в спальню старинную кровать с балдахином и набалдашниками из чистого золота, принадлежавшую до революции царскому дому Романовых.
Аркадий с тревогой и страхом наблюдал за поступками потерявшего голову брата и его благоверной, старался предостеречь их, уговаривал не уподобляться загулявшим купчикам, не забывать, в какое время и в какой стране они живут. Но увещевания брата  никакого воздействия не возымели. Дескать, мели Емеля – твоя неделя.
Между тем на небе промкооперации стали собираться тучи, которые рано или поздно должны были разразиться грозой.
Понимая это, Аркадий твердо решил, пока не поздно, выйти из игры. Но простой уход из цеха ничего не давал: слишком много людей было завязано вокруг этого дела, начиная от поставщиков пряжи и кончая теми, кто сбывал «левый» товар, не считая всякие промежуточные звенья. Причем сбывали «левак» не только мелкие лавочники, но и крупные трикотажные магазины. Тем временем  наступил 1956 год. В том году Никита Хрущев предоставил поль-ским евреям, осевшим после войны в Советском Союзе, еще одну возможность вернуться в Польшу (первая была дана Сталиным в 1945 году). Этим счастливым обстоятельством и решил  воспользоваться Аркадий. Без особого труда он нашел польскую еврейку, согласившуюся за хорошую мзду вступить с ним в фиктивный брак, после чего новоиспеченная пара подала документы в ОВИР.
Но позаботился Аркадий не только о себе. Он сумел убедить своего непутевого брата последовать его примеру и как можно быстрее смотаться из Союза. Правда, в случае со Штокманом-младшим процедура была немного сложнее. Прежде всего, счастливой супружеской паре Штокманов предстояло развестись. Впрочем, при связях Аркадия на это «неугодное» Богу дело понадобилось всего пару часов. Затем, не теряя времени, Аркадий нашёл разведенным по соответствующей «половинке» еврейско-польского происхождения. Осталось только оформить новые браки и подать документы в ОВИР. Но этой завершающей стадии Аркадий дождаться не успел, так как со своей новоиспеченной супругой получил разрешение покинуть Советский Союз. При отъезде ему в последний раз помогли его незаурядные связи. Совершенно официально Аркадий вывез, в числе прочего, два контейнера с легковыми автомобилями марки «Волга» и фантастической красоты и стоимости шубу из царского, как его называли раньше, меха шиншиллы. Причем в швы шубы были встрочены три десятка каратных бриллиантов, разумеется, чистой воды.
Проводив брата, Юра стал спешно сворачивать свои дела, но не успел: в цех нагрянули сотрудники ОБХСС. Предупрежденный в последнюю минуту о готовящемся визите, Юра скрылся. Его двоюродные братья, Сережа и Юра Невельские, спрятали беглеца в надежном месте, надеясь со временем найти какой-нибудь выход из этого незавидного положения. Уголовный розыск перевернул вверх дном весь город, но беглеца найти не смог. Оперативники опросили всех родных, друзей и знакомых Штокмана, но те в один голос твердили, что знать ничего не знают, ведать ничего не ведают. А «бывшая» жена заявила, что этот подлец ее бросил, а посему она слышать о нем ничего не хочет. Через некоторое время она вышла замуж за польского еврея, найденного ей Аркадием, и благополучно отбыла с ним и маленькой дочерью сначала в Польшу, а оттуда со временем перебралась в Америку

*   *   *

Юра скрывался в Ленинграде около года, причем первые полгода он на улицу носа не высовывал. Потом стал совершать короткие прогулки по ночам вблизи дома, в котором скрывался. Но для пущей безопасности, чтобы не быть узнанным каким-нибудь случайным прохожим, отрастил усы и аккуратную бородку. Впрочем, стоило беглецу кого-то увидеть, как он незамедлительно прятался в ближайшем подъезде. Когда же страсти улеглись, двоюродные братья сумели за большие деньги через городское управление милиции «сварганить» ему  не внушавший никаких опасений «гербастый-серпастый» советский паспорт на имя Никитина Владимира Федоровича (благо Юра не был типичным представителем иудейского племени). Воодушевленный благословением матери, заручившись поддержкой двоюродных братьев и надеясь, что они доведут дело до победного конца, новоиспеченный гражданин Советского Союза отправился в шахтерский город Донецк, чтобы, затерявшись среди рабочего люда, начать новую жизнь. В Донецке Юре пригодилась полученная в техникуме специальность, он устроился на работу, получил общежитие.

*   *   *

В Варшаве Аркадий развелся с фиктивной женой и стал    собираться в Израиль. Но иносказательный телефонный разговор с матерью, из которого он узнал, что произошло с братом, лишил его покоя. Он винил себя в том, что сначала не выпроводил из Союза Юру, что оставил брата там, где на него каждый день, каждую минуту мог опуститься «карающий меч советского правосудия». А ведь у Юры не было тех связей среди сильных мира сего, коими располагал он, Аркадий. При всем том Штокман-старший понимал, что как-то помочь брату сможет, если будет находиться вне пределов досягаемости советских карательных органов, а поэтому сделал все, чтобы ускорить свой отъезд в Израиль.
Оказавшись в Иерусалиме в расцвете сил и лет с более чем солидным капиталом, Аркадий стал думать, чем заняться. Человек компанейский, общительный, он очень быстро обзавёлся приятелями, особенно сблизившись с Беньямином Шапира, саброй в  третьем поколении. Его знание страны, ее обычаев, порядков казалось Аркадию неоценимым, воспринималось им как подарок судьбы. Поэтому, когда Аркадий решил открыть швейную фабрику, прекрасно разбираясь в трикотажном деле, он, ни минуты не сомневаясь, предложил Беньямину стать его компаньоном. Взяв на себя техническую сторону производства и вложив в дело практически весь имевшийся в его распоряжении капитал, он поручил  компаньону финансово-отчетную часть. И в этом была его роковая ошибка. В течение нескольких лет Беньямин предъявлял в налоговое управление заниженные финансовые отчеты, скрывая таким образом истинный размер доходов. Аркадий же, уверенный, что зарабатывает честно, жил на широкую ногу. Построил коттедж, купил шикарную машину, с легкостью тратил деньги, считая, что здесь, в  Израиле, ему бояться нечего.
Но в один прекрасный день на фабрику нагрянули инспектора налогового управления, и обман раскрылся. Сумма неуплаченного государству налога была столь велика, что  компаньонам грозил суд и весьма суровый приговор в виде длительного срока тюремного заключения. Известно, что на Западе, да и в Израиле, сокрытие доходов является чуть ли не самым страшным преступлением.
Незадолго до разразившегося скандала Аркадий познакомился с девушкой, отец которой занимал крупный государственный пост. Молодые понравились друг другу, стали встречаться, и уже через месяц состоялась их помолвка. С каким нетерпением ждал Аркадий свадьбу, того момента, когда он введет в свой дом молодую хозяйку. От одной мысли об этом у него, многолетнего холостяка, кружилась голова, захватывало дыхание. Но мечтам этим не суждено было сбыться. Отец невесты, узнав о неблаговидных делах, творившихся на фабрике жениха своей дочери, велел ей порвать с ним всякие отношения. И она его послушалась. Даже встретиться с Аркадием, чтобы выслушать его объяснения по   поводу случившегося, она отказалась. И все же, опасаясь, что на суде будут трепать и его имя, чиновник сделал так, что до судеб-ного разбирательства дело не дошло. Налоговое управление огра-ничилось конфискацией всего имущества компаньонов и огромным штрафом, выплатить который Аркадий не мог бы до конца своей жизни, даже если бы работал, как каторжный, с раннего утра до поздней ночи.

*   *   *

Около двух лет Юра жил в общежитии. Делил своё любвеобильное сердце между многими девицами, сраженными его красотой и столичными манерами. Юра же, хотя и гулял напропалую, голову не терял: ни с кем серьезно себя не связывал. Но, как известно, никто не знает, где упадет. Как-то познакомился Юра с очень симпатичной медсестрой Оксаной Мирошниченко. Девушка держалась гордо, с достоинством, решительно отвергала его  домогательства. Это раззадорило Юру, и он решил любыми путями добиться своего. Порвав все прежние связи, он окружил Оксану таким вниманием, проявил такие чудеса заботливости и предупредительности, что она не устояла, сдалась на милость победителя. Оксана жила одна в небольшой однокомнатной квартире, и вскоре Юра переехал к ней.
В письмах, которые Юра получал до востребования, двоюродные братья писали, чтобы он запасся терпением, не делал глупостей и ждал – они обязательно что-нибудь придумают.

*   *   *

Оказавшись у разбитого корыта без копейки за душой, оставленный невестой, друзьями-приятелями, а главное, лишившись всякой надежды выбраться из пропасти, в которую неожиданно для себя провалился, Аркадий решил покончить с собой, но попытка не удалась: пуля прошла в миллиметре от сердца. Выйдя из больницы, Аркадий вспомнил, что в Тель-Авиве живет его ленинградский при-ятель Павел Либерзон. Приехав в Израиль, Аркадий несколько раз навещал Павла, сидел в его ресторанчике на улице Дизенгоф. Потом, закрутившись на фабрике, потерял с ним связь. Теперь Павел был единственным человеком, к которому он мог обратиться.  
Павел встретил старого приятеля очень радушно. Полночи они просидели за бутылкой. Слушая Аркадия, Павел мучительно думал, как лучше всего, не обижая, помочь другу. Хотя ресторанчик только-только покрывал расходы на жизнь большой семьи (у них с женой было четверо детей), Павел решил уступить Аркадию место за   кассой. А ему вполне хватит работы за стойкой и обязанностей официанта. В этом случае Аркадий сможет питаться в ресторане и жить тут же, в расположенной наверху маленькой комнатке. Зарплату же он будет вносить в счет своего долга налоговому управлению. Все это Павел высказал Аркадию с такой доброжелательностью и подкупающей искренностью, что тот с благодарностью согласился.
Так началась новая жизнь Аркадия Штокмана. С утра до позднего вечера сидел он за кассой. На ночь поднимался в «берлогу» (так про себя называл Аркадий свое жилье), где стояли кровать, стол и два стула. Иногда, пропустив стаканчик на сон грядущий, вспоминал прошлое, казавшееся ему таким далеким и нереальным, словно происходило не с ним. Ходить Аркадий никуда не хотел, лишь изредка соглашался провести субботу в семье Павла.

*   *   *

Уступив настояниям возлюбленной, Юра с ней расписался. Но при этом поставил условие: детей у них не будет. Объяснил он свое нежелание иметь наследника тем, что у них в роду якобы рождались эпилептики. Оксана так любила своего «Володечку», что смирилась с этой незавидной для молодой женщины долей. А нерастраченную материнскую любовь перенесла на своего мужа и возлюбленного, выполняя каждую его прихоть, каждое желание. Можно с уверенностью сказать, что Юра буквально купался в ее любви и, как говорили их приятели и знакомые, купался как сыр в масле.
Шли годы. Монотонная, однообразная работа приелась Юре, а к семейным радостям он со временем так привык, что перестал их замечать. Словом, в какой-то момент ему смертельно надоела такая жизнь, и он принялся за старое, благо от девиц по-прежнему отбоя не было. Оксана его страшно ревновала, грозила наложить на себя руки. Юра на время затихал, но не выдерживал: срывался. Снова приходил поздно, под градусом, а то и пропадал на всю ночь.

*   *   *

Дни тянулись, похожие один на другой, как братья-близнецы.  Стук кассового аппарата снился Аркадию по ночам. Все чаще мучила бессонница, и тогда он думал: ну кому нужна эта бездарная, без искорки просвета жизнь? Не лучше ли все же поставить точку?! Но вспоминалась его первая неудача, угроза врача-психиатра после повторной попытки отправить его в соответствующее заведение, и он смирялся со своей незавидной долей. А вместе с лучами утреннего солнца пробуждалась надежда, надежда на чудо.
*   *   *

В 1964 году Советский Союз раскрыл двери перед иностранным туризмом. Причем не только зарубежные гости стали приезжать в СССР, но и советские граждане получили возможность посещать  соцстраны. Этой привилегией решили воспользоваться Юрины  двоюродные братья, чтобы вытащить своего родственника из Союза. План был предельно прост. Юра отправится по туристической путевке в Польшу. Там его будет ждать свой человек с паспортом на новое и вполне еврейское имя. Юра «случайно» отстанет от  группы, и этот человек его «подберет». Затем беглец уже совершенно легально отбудет в Израиль. Для отработки всех деталей  операции и согласования конкретных действий один из братьев прилетит в Донецк, о чем сообщит заранее. В конце письма братья желали Юре еще немного терпения, а в награду за это сулили новую жизнь свободного человека в свободной стране.
Когда Юра прочитал письмо, у него закружилась голова, словно после душной комнаты он хлебнул глоток свежего воздуха. На радостях Юра решил обновить свой гардероб. Был конец квартала, и ему удалось купить приличный импортный костюм, импортные рубашку, туфли и даже модный красивый галстук. Дома Юра оделся во все новое и подумал, что не обмыть такие обновки – просто грех. Да и Оксана работает в вечер, придёт поздно. К тому времени он тоже постарается вернуться.


*   *   *

Как-то утром в ресторан Либерзона зашла эффектная, хорошо одетая дама. На вид ей было лет сорок – сорок пять. Аркадий заметил, как поспешно подбежал к ней Павел, как принес поднос и, против обыкновения, сел с ней рядом, как между ними завязалась беседа. О чем они говорили, Аркадий не слышал, но в какой-то момент ему показалось, что Павел произнес его имя. Да что я – подслушиваю? – упрекнул себя Аркадий и, выйдя покурить, погрузился в привычные для него невеселые мысли. Аркадий очнулся, когда почувствовал, что кто-то трясёт его за плечо.
«Дружище, – услышал он взволнованный голос Павла, – эту даму прислал сам Господь Бог. Она вдова, живет во Флориде. Приехала в Израиль навестить родственников. Гуляя по Дизенгоф, почувствовала непреодолимое желание зайти в наш ресторан. Ты уж прости, но и я, подчиняясь какой-то высшей силе, рассказал ей о тебе, о том, какой ты замечательный человек, как стал без вины виноватым, влип, как кур в ощип. Ее зовут Эмилия  Грюнвальд, она прекрасно говорит на идише. Иди к ней. Быть может, это твой  последний в жизни шанс».
*   *   *

Увидев разбросанные на диване вещи, Оксана похолодела: Володя её бросил! Машинально прошла на кухню, вскипятила чай. Но тут же вернулась в комнату, открыла шкаф. Володин чемодан стоял на месте. Значит, не бросил – загулял. Оксана присела на диван рядом с разбросанными вещами и сама не заметила, как уснула – день был трудный. Очнулась, как от испуга. Посмотрела на ходики: стрелки показывал четыре, а за окном светло – значит, утро. А ее ненаглядного муженька все еще нет. Привычка к порядку заставила Оксану собрать разбросанные вещи. Вешая в шкаф пиджак, заметила, что в боковом кармане лежит что-то объёмистое. Не иначе – любовные письма, подумала Оксана, и рука ее невольно потянулась к карману. Нет, на письма непохоже, промелькнула мысль, и в следующее мгновение Оксана извлекла на свет божий две «краснокожие» книжицы. Ничего не понимая, она раскрыла одну, другую… Один паспорт был на имя Никитина Владимира Федоровича, другой – на имя какого-то Штокмана Юрия Марковича. А фотографии на обоих паспортах были очень похожи. Только Владимир Федорович был с бородкой и усами….


*   *   *

Аркадий подошел к столику Эмилии. Она просто, без жеманства протянула ему руку. И все же в первую минуту Аркадий почувствовал себя очень неловко. Но от женщины исходила такая доброжелательность, в ее глазах светилось такое истинное участие, что Аркадий неожиданно для себя разговорился, рассказал ей то, что никому, даже Павлу, не рассказывал. Его монолог был правдив и  бесхитростен, как исповедь.
И так же бесхитростно Эмилия рассказала ему о себе. Очень молодой она вышла замуж за начинающего коммерсанта. Первые годы супруги жили довольно скромно. Один за другим рождались дети. Их у нее трое – две дочери и сын. Потом дела мужа пошли в гору, он стал крупным домовладельцем. Три года назад скоропостижно скончался. Дети обзавелись семьями, разъехались по разным городам. В результате она осталась одна. Дети довольно часто ее навещают, и у нее нет к ним претензий. Иногда она гостит у детей, наслаждается общением с внуками, их у нее пятеро. Но у детей своя жизнь. А тут еще дело мужа легло на ее слабые женские плечи.
Эмилия пробыла в Израиле еще три дня и каждый день приходила в ресторан. Вечерами Павел отпускал Аркадия, и они с Эмилией подолгу гуляли по Тель-Авиву. Прощаясь, она честно призналась, что Аркадий ей понравился, но сказала, что должна подумать, разобраться в своих чувствах, посоветоваться с детьми. Лишь одно обещала твердо – обязательно позвонить.
*   *   *

Страх железным обручем сдавил Оксане горло. В какой-то мо-мент ей показалось, что она задыхается. Усилием воли она заста-вила себя встать, подошла к открытому окну и полной грудью вдохнула прохладный предрассветный воздух. Удушье ее отпустило, но страх не только не прошел, а скорее усилился, заглушив все другие чувства, включая любовь и ревность. Уверенная, что её муж либо сбежавший из лагеря матерый преступник, либо, что еще вернее, иностранный шпион, Оксана сняла трубку телефонного аппарата и набрала номер дежурного милиции.

*   *   *

Прошло более двух месяцев с тех пор, как улетела в Америку Эмилия, но никаких вестей она о себе не подавала. Аркадий уже и надеяться перестал получить от нее весточку, как вдруг Эмилия позвонила. Слушая ее, Аркадий не верил своим ушам: «Завтра вылетаю. Очень скучаю. С нетерпением жду встречи». Последую-щие события происходили с калейдоскопической быстротой. Первым делом Эмилия с Аркадием посетили налоговое управление, где она выписала чек на всю сумму его долга. Получив соответствующую справку, они отправились в министерство внутренних дел за заграничным паспортом для Аркадия. Затем в Дизенгоф-центре Эмилия одела своего жениха во все новое, после чего повела знакомиться с родственниками. И, наконец, они – на борту огромного «Боинга», взявшего курс на Соединенные Штаты Америки.  

*   *   *

Когда, ничего не подозревая, Юра рано утром вернулся домой, его ждали сотрудники уголовного розыска. Последнее, что он увидел, выходя из квартиры, были распахнутые в ужасе глаза Оксаны.
Всю дорогу от Донецка до Ленинграда Юра терзался мыслью: почему не уничтожил старый паспорт, зачем хранил такую страшную, изобличающую его улику?! Да, не зря говорят, что если Бог захочет наказать, он лишает разума.
Юру привезли в Кресты. Началось долгое мучительное следствие. Ему не могли простить того, что такой крупный воротила, каким был его брат Аркадий, выскользнул у них из рук. А заодно и то, что он, Юра, столько лет водил их за нос.
А тут еще Никита Хрущёв издал указ, предусматривающий смертную казнь за хищение социалистической собственности в особо крупных размерах.
Причем, что такое «особо крупный размер», никто не знал, а поэтому толкование суда было абсолютно произвольным. И какая злая шутка судьбы – человек скрывался девять лет, чтобы дождаться столь бесчеловечного указа.
Дело слушалось в Ленинградском городском суде. Прокурор, как и следовало ожидать, потребовал для обвиняемого высшей меры наказания, хотя преступление было совершено им до выхода беспримерного по жестокости указа. А закон, как известно, обратной силы не имеет. Но это – в правовом государстве. А в бывшем Советском Союзе законы вообще силы не имели, силу имело беззаконие.
Адвокат Юры, входившая в десятку лучших защитников Ленинграда, делала все, чтобы спасти своего подзащитного. Но что она могла сделать, если приговор был заранее предрешен. И все же в своей заключительной речи она сказала, обращаясь не столько к букве закона, сколько к человечности вершителей закона: «Граждане судьи! Положите на одну чашу весов человеческую жизнь, на другую – сто тысяч рублей (именно такая недостача была обнаружена в цеху Юрия Штокмана). Неужели деньги перевесят?!» Деньги перевесили – гражданина Юрия Штокмана приговорили к расстрелу. Верховный суд оставил приговор в силе.

*   *   *

Постоянно разговаривая с матерью по телефону, Аркадий знал и о поимке брата, и о суде над ним, и о приговоре. Он понимал, что теперь спасти Юру могло только помилование Президиума Верховного Совета СССР. И Аркадий с Эмилией, ни минуты не медля, отправились в Нью-Йорк, оттуда – в Вашингтон. Им удалось заручиться поддержкой многих членов Сената, еврейского лобби в Конгрессе США. Но в то время отношения между Советским Союзом и Америкой резко обострились. Хрущев буквально взбесился после истории с самолетом-шпионом, пилотируемым Пауэрсом, а потому на советскую сторону никакие доводы, убеждения, просьбы не действовали…

*   *   *

Приговор Юрию Штокману, как отметила пресса, был приведен в исполнение, но тело родным не выдали. И это потому, что смертников в те «гуманные» годы отправляли на урановые рудники, где они в течение нескольких месяцев погибали от лучевой болезни.

*   *   *

Аркадий мучительно переживал гибель брата. Перенёс обширный, очень тяжелый инфаркт. Несколько недель жизнь его висела на волоске. Но его спасла американская медицина, а вы-ходила, вернула к жизни преданная, посланная ему Небом жена.

К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера