Крымские песни Андрея Коровина

Все чаще такой сугубо прозаический жанр, как рассказ, переносится авторами из прозы в область стихотворчества. С одной стороны, таково знамение времени. С другой, как ни крути, быть поэтом в общественном мнении намного «круче», чем «простым» прозаиком. Поэтому прозаики с удовольствием эмигрируют в поэзию. Но и «чистые» поэты порой не прочь поискать золотишко в новых формах. Потому как разница между поэзией и прозой, по большому счету, условна. Например, древние греки не делали между ними никакой разницы.
Кто-то рифмует свои рассказы часто-часто и даже записывает как прозу. А кто-то, как, например, Андрей Коровин, с удовольствием пишет их верлибром, длиннющим, как ноc Сирано де Бержерака. Поговорим об одном из таких произведений Коровина, очень характерном для этого автора. Надо сказать, стиль Андрея очень дружен с «прекрасной ясностью», находящейся в интимной близости с «опасной легкостью».



все well

                                ко дню св. Валентина
она была сомелье, москвичкой
а он — официантом в коктебельской кафешке
любовь застала их врасплох
возле барной стойки
и закружила в волнах
развратного ночного моря
на пустынном неоновом пляже
в ее гостиничном номере
неделя показалась им вечностью
упакованной в одно мгновение
короткий курортный роман
показался клубникой
со взбитыми сливками секса
он был хорош собой
а она — свободна

Это стихотворение, как и многие другие стихи Коровина, носит «дневниковый» характер. Лирический герой Коровина считает, что поэт должен жить легко и красиво, а остальное, в том числе и печали, «приложится». И это очень романтичный подход к жизни: печальные вещи проживаются и уходят на дно подсознания, и человек продолжает жить с позитивным настроем, не опуская голову. Но стихи Коровина не так просты, как может показаться. «Пруст не прост, совсем не прост!» — воскликнул однажды Андре Жид. Стихотворение Коровина «все well» только по названию напоминает непритязательную песенку Верки Сердючки. На самом деле Коровин, как и Шекспир в «Гамлете», использует принцип матрешки: у него в один рассказ вложены еще два.
Лирическое отступление. Я думаю, что Андрея Коровина активно публикуют «толстые» журналы вовсе не потому, что он — куратор всевозможных поэтических фестивалей. Просто он — действительно оригинальный поэт, пишущий в традиции «Александрийских песен» Михаила Кузмина. Причем если у Кузмина его «Песни» — это стилизация, в реальном Египте поэт не был, то крымские песни Коровина насквозь прошпигованы личностным Коровинским восприятием. И здесь мы подходим к еще одному удивительному свойству Андрея Коровина: его кураторская и продюсерская деятельность совсем не мешает ему наслаждаться нескучной и полнокровной жизнью в тех же местах, где он «загружен» продюсированием и кураторством. Он воспел Коктебель как истинный менестрель! И складывается впечатление, что именно в Крыму поэт живет полной грудью, в то время как в Москве — только проживает. Не случайно «москвичка, сомелье», его женское «alter ego», каждый год, несмотря на пережитое, возвращается в Крым, чтобы полетать на дельтаплане. Как говорят одесситы, в каждой шутке есть доля шутки. Во всяком случае, Коровин не только пишет, он еще и живет как поэт, подобно тому же Сирано де Бержераку. В то время, как тяжелые стихи постмодернистов все более уплотняются, между строками у Коровина столько звукового и эмоционального пространства, что, кажется, пролетит ветер — и не заденет ни слова… Чтобы писать так, как Андрей Коровин, нужно и жить безумно и интересно!

дух захватывало от счастья
от молодой веселой любви
и птичьего чувства риска полета
когда перед тобой — жизнь
а под тобой — небо

Пожалуй, третья строчка здесь — лишняя. «Чувство риска полета» — сказано достаточно коряво. И потом, птицы в небе чувствуют себя достаточно комфортно, никакого риска. Как рыбы — в воде. Ну да, танкер может внезапно пролить нефть… Но строчку можно оставить, исключив из нее риск и птиц, но сохранив «чувство полета…» В поэтике Андрея Коровина, как признается он сам, важны только любовь и поэзия, а длина строк или стихотворений вообще не входят в число «важных» для поэта вещей. Мне иногда кажется, что Коровин подсознательно боится «профессионализма», убивающего поэзию. Поэтому трудно представить себе Андрея, мучительно корпящего над строчкой своего стихотворения. Но то, что в другой эстетике может быть воспринято как недостаток, здесь с избытком окупается другими достоинствами, среди которых легкость и непринужденность написания — далеко не последние. В стихотворении «все well» автор умудряется рассказать три истории — историю брака москвички, историю ее роман(т)ического увлечения и историю ее встречи с автором стихотворения в поезде. Причем меня не покидает ощущение, что эта последняя история стыдливо рассказана поэтом не до конца. Как вы думаете, высока ли в стихотворении плотность повествования?
И тут в повествование врывается трагедия. И ошарашивает. Потому что исходит от человека, вовсе не стремящегося драматизировать действительность, «романтика эры мышей», как неуклюже пошутили авторы рецензии на новую книгу Коровина «Пролитое солнце». Так ошарашивает нас «Реквием» от весельчака и матершинника Моцарта. Или «Траурный марш» — от Шопена.

но одна свинговая нота
своим острым краем
задела парусину ветра
и поток освобожденной стихии
швырнул их на землю
ее муж так и остался навсегда
в коктебельском небе
слушать мелодии свадебного джаза
а она вернулась на землю
сломанным позвоночником их любви

Честно говоря, в свете метафор не совсем понятно, кто погиб — человек или любовь? Но это как раз из разряда «высоких» непонятностей: как кощунственно это ни прозвучит, при взгляде сверху на судьбу гибель любви и гибель человека — почти одно и то же. Позволю себе процитировать Бродского: «Сверху вниз сей Страшный Суд почти совсем не страшен». Но чтобы посмотреть сверху вниз, нужно время. И, наверное, дар отстраненности. Дар забвения.

она выкарабкалась
встала на ноги
и по-прежнему ездит летать на бипланах
в коктебельском убийственном небе

История, прямо скажем, не тривиальная. Обычно людей редко тянет в места, связанные с их драматическим прошлым. И поехать снова в такое место — это, конечно Поступок сильной личности. Мы порой опрометчиво судим по конечному исходу. «Запоминается последнее», — говорил Штирлиц. Оно, конечно, запоминается. Но не всегда перевешивает. Потому что сегодня оно — последнее, а завтра — уже предпоследнее. И так далее. Жизнь продолжается! И бесстрашие — воспитывается. По-спортивному «наглым» игнорированием плохих примет. Автор глубоко понимает свою героиню и сочувствует ей: сам он живет по тем же бескомпромиссным принципам.

если вы когда-нибудь встретите ее —
передайте ей от меня привет
«Ты за меня лизни ей нежно руку — за все, в чем был и не был виноват». Не такие уж дураки, наверное, американцы, неизменно отвечающие «well» на вопрос, как идут дела. Мантра работает! На всех континентах!