Михаил Лёзин

     Михаила Лёзина я знаю уже больше 15 лет. Раннее знакомство с его творчеством на концерте поэтической группы «Олимпийские игры» состоялось году в 1996 или в 1997. После 2 - 3 лет общения возникла пауза, растянувшаяся более чем на 10 лет. И вот летом 2011 года творческое и человеческое общение возобновилось. Зимой 2012 года совместно с группой «ДЯ» мы записали альбом «Снег», который неплохо скачивался в Интернете. Специально для нашего издания Михаил согласился дать интервью. Вот оно.

Сергей Сумин

  - Здравствуй, Михаил, мой первый вопрос: во втором номере альманаха «Графит» рядом с несколькими стихотворениями приведена довольно обширная биографическая справка. Там указано, что ты и рисуешь, и занимаешься музыкой, и пишешь стихи. Что из этого для тебя самое важное? Как бы ты сам себя определил?

- Привет, Сергей. Ты знаешь, если составить список, то это будет так:  сначала я художник, затем – музыкант, потом все остальное – поэзия, фотография, самиздат и всё прочее…

- Ну а были какие-то кумиры у тебя,  личности, которые на тебя оказали влияние?

- Конечно… Когда мне было лет 14, я узнал о двух художниках – о Казимире Малевиче и Анатолии Звереве. Во мне как-то органично уживались  хаос, экспрессия Зверева и упорядоченность, четкость Малевича. Я, будучи школьником, прочёл, по-моему, в «Известиях» статью о Звереве, и в каком-то журнале статью о Малевиче, и это сильно перевернуло мою жизнь.

- Михаил, мы начинали что-то делать в литературе в начале 90-х годов уже прошедшего века. Давай попробуем сейчас восстановить по памяти этот период … Что это было в целом для страны,  мира, нашего города?

- Насколько я понимаю, это был сдвиг тектонических плит, менялась эпоха, разрушалась страна наша - СССР, открылись шлюзы, и все стали узнавать имена забытых, запрещённых поэтов, художников… Тогда всё происходящее лично меня очень вдохновляло. Взросление пришлось именно на эти времена… Я был тогда подростком, и моё восприятие было чистым,  незамутнённым. Да, плиты сдвигались, сознание людей менялось, и это всё витало в воздухе, проявлялось в искусстве…

- Ну, а что в начале 90-х творилось в Тольятти?

- Про Тольятти разговор особый – город возник из ниоткуда, ему, по сути, лет 50 всего, Ставрополь был небольшой городишко. Как полноценный город Тольятти до сих пор ещё не сформировался. В этом есть и плюсы, и минусы. Здесь всё еще бурлят потоки, происходит этакое броуновское движение. Ведь мало построить дома в степи, поселить огромное количество народа. Должно пройти время.
   Тогда было много литературных  объединений, вазовцы собирались, союз писателей. Вспоминается ещё такой необыкновенный человек - Евгений Калашников. У него была театральная студия. Он, кстати, учил меня играть на семиструнной гитаре. Олег Березин в те же времена организовал свой союз художников «Солярис».  
  Но мне кажется, что всё это поэтическо-художественно-музыкальное движение в начале 90-х было спонтанным, эпизодическим. Не было же тогда никаких культурных традиций у города! Ты знаешь, возможно, мы были первым поколением здесь, которое сознательно начало заниматься искусством, поэзией, музыкой.

- Да, Михаил, я думаю так же, а что это за люди были, чем занимались? Назови некоторые фамилии, имена поэтов, музыкантов…  Возможно, молодые люди Тольятти даже не слышали о них…

- Да много чего было. Во-первых, в конце 80-х годов здесь гремело имя Лады Дождь. Она публиковала подборки своих стихов и рисунков в газетах города. Именно она познакомила меня со всей этой тусовкой – вокруг Дюши Глебовича. А я активно тогда искал людей, круг общения. Шёл 90-й год. Мой двоюродный брат Саша играл в Киеве в группе «Коллежский асессор». Я тогда съездил к нему в гости в Киев и когда вернулся, то был переполнен всем этим – выставки, концерты, литературные вечера. Я тогда в школе ещё учился …
    Лада Дождь мне сказала – то, чем ты занимаешься -  авангард, тебе надо с Дюшей (поэтом Айвенго) познакомиться.

  - Ну, а если двигаться дальше – от 80-х к 90-м… Кто ещё?

- Дюша Глебович был центром притяжения для многих поэтов, в его квартире собиралось много интересных людей. Поэты, художники, музыканты. Например, Алексей Кондратьев, Владимир Краснощёков, Максим Котомцев, Дмитрий Путченков.
   Ещё одна запоминающаяся встреча случилась с Юрой Клавдиевым, с которым мы познакомились в 1990 году на призывной комиссии в военкомате.

  - А группа «Олимпийские Игры»? Что объединило столь разных  поэтов в одно целое? Ведь, насколько я помню, в свое время там человек десять числилось. Была ли какая-то общая концепция, выпускался ли какой-то манифест этой группы?

- Общей стилистики, я думаю, всё-таки не было. Мы не были такими как футуристы или дадаисты. Просто объединились поэты, придумали название. Насколько я помню, народу в этой группе было немало, даже всех не упомнишь. Дюша Глебович каждому, кто приходил к нему в гости, говорил – давай, пиши стихи! И многие действительно начинали писать.
  В «Олимпийские Игры» входили - мой двоюродный брат Сергей Гридин  (псевдоним -  Янкель), Андрей Князев, Владимир Лазарев (Ладо Мирания), Алексей Кондратьев и многие другие. Дюша пытался этому придать какой-то статус, он серьёзно к этому относился. Мы издавал собственный альманах, а также активно выступали, и не только в Тольятти, но и в Самаре (поэт Георгий Квантришвили нам устраивал концерты) читали много раз. Это были где-то 1993 - 1996 годы. Ещё было легендарное выступление «Олимпийских Игр» в 1997 году на фестивале верлибра в Москве. Человек пять туда поехало.

  - Насколько я помню, «Олимпийские игры» занимались поэзией иронической, игровой. Что за этим скрывалось? Теоретически вы были постмодернистами?

   - Да, Дюшу всегда интересовала смеховая культура, скоморошество некое. У него всегда было много иронии в стихах, мне же всегда ближе была заумная поэзия, поэзия абсурда.
     Но мы не могли быть постмодернистами, поскольку не прошли путь модернизма. Всё делалось интуитивно.

- А было ли что-то общее у этих поэтов? Почему они так долго вместе работали?

- Нет, не думаю, что там было что-то общее в стилистике. Все поэты были разные, общей была просто литературная тусовка. Просто всегда ведь интересно, когда не просто единичные поэты есть в городе, а целая группа. Только потом пришло название, совместные выступления... Объединяла, я думаю, всех просто творческая задача. Все хотели писать, выступать!

  - Да, интересно, а вот именно тогда ты литературно-художественный альманах «ДЯ» издавал?
  
- Да, было такое. Если в живописи у меня кумиры  - это Малевич и Зверев, то в поэзии – Алексей Кручёных. Он еще 100 лет назад издавал интереснейшие книги, сам их иллюстрировал. И я тоже самиздат делал. Линогравюры, визуальная поэзия,  ксерокопированные книги. Альманах формата А5, А4 иногда. Ходил по Тольятти, собирал визуальный мусор и делал такие коллажи, книги, сначала уникаты, а потом  - на ксероксе. В арт-альманахе «ДЯ» я печатал стихи своих друзей, раскрашивал, распространял, и  таких где-то восемь выпусков я сделал.

  - Что еще происходило в Тольятти тогда? Чем ты сам занимался в музыке? Можно как-то терминологически определить, какую музыку ты делаешь?

  - Я лично никакой стилистики в музыке не придерживался. Мы играли психоделию, импровизационную и шумовую музыку. Записывали альбомы, играли концерты. За последние 20 лет я поучаствовал во множестве разных проектов, некоторые из них – «Учитель Ботаники», «Гребля на Байдарках и Каноэ», «Чингиль», «Похоть», группа «Дя», ещё был проект середины 90-х годов «С Божей Помощью», который просуществовал 2 года, а недавно возродился вновь.

- Если попытаться сравнить – когда музыка интереснее была в Тольятти - тогда или сейчас? Что лично тебе интересно.

- Я не слишком хорошо знаю, что происходит в тольяттинской музыке сейчас. У нас теперь много таких групп, которые стремятся звучать модно, по-современному.  Это мне не слишком интересно. В 90-е всё было по-другому. Не было такого изобилия аудио-аппаратуры, инструментов. Играли на чём придётся, в основном, советские ещё гитары, клавиши, барабаны. Часто что-то сами мастерили. Было другое отношение к музыке.
    Музыка была более корявой что ли, любительской, самодельной. Но главное в другом – как ты сам относишься к тому, что делаешь. Например, в Комсомольском районе была группа «Дарага». В Новом городе  были «Космоспорт», «Поппер», «Физик Рунге», конечно, «Гной» - панки наши самые первые. И мало кто из них заботился о фиксации, это как раз  примеры того, что люди не относились серьёзно к тому, что делали. И, по сути, записей этих групп  почти не осталось. А вот мы играли, может, и не столь качественно, но всегда понимали ценность мифологии, дискографии. Мы рисовали сами обложки, придумывали названия альбомов, даже тираж небольшой был. Все дело в отношении музыканта к самому себе. Самый важный проект для
Тольятти, я считаю, группа  «Хуго-Уго», лидер - Максим Котомцев. Макс всегда пытался сохранить свои записи, музыку – это и осталось, разошлось по стране.  

- Следующий мой вопрос касается совсем свежего твоего проекта с известным тольяттинским драматургом Юрием Клавдиевым. Расскажи о нём немного…

- Наш коллектив называется «Клад Яда». Я уже говорил, что знаю Юру с 90-го года, идеи что-то поиграть были, но долго не могли воплотить их в жизнь. Потом Юра стал драматургом, у меня свои проекты были. В 2011-м году мы все-таки нашлись в пространстве, и за полтора года мы записали уже 10 альбомов. Съездили в прошлом году на фестиваль «Белые Ночи Перми». Надеюсь, что мы будем развиваться, мне очень нравится наше сотрудничество.

- Творчество как состояние, что это всё-таки в большей степени – самосозидание или все же саморазрушение. Примеры трагические и печальные многочисленны: Ван Гог, Ницше, Баскиа, Цветаева. Что ты об этом думаешь?

- Я думаю, есть очень разные пути. У каждого по-своему, но надо помнить, что художник - человек без кожи. И художнику тяжело и больно жить. И тут на помощь приходят все виды наркотиков, алкоголь, это некий способ сделать жизнь сносной. Возможно, художники и не хотели бы убивать себя, но мир несовершенен, часто жесток. С другой стороны - если бы художников поселили на необитаемом острове, дали бы им еды, воды, обеспечили их всем, сделали им рай, то они и писать бы не стали.

- Продолжая тему современной цивилизации… Тип творца, который породил Ренессанс, титанический, активный, вообще возможен ли сегодня, в эпоху постмодерна,  раздробленности, потери ценностей, ориентиров?

- Постмодернизм уже умер. Я вот лично ощущаю, что уходит эта эпоха. Заметно по всему, что маятник качнулся в другую сторону. В какую? Скорее в сторону большей искренности.
  Сегодня из-за технических средств и огромных возможностей самое плодотворное происходит на стыке жанров и видов искусств. В отличие от тех времен, про которые ты говорил, сейчас мы слишком сытно живем. Мы живём в стрессе, но материально лучше. Из-за этого очень многие люди пытаются реализоваться в искусстве. А раньше люди просто выживали. Художники в средние века обслуживали власть придержащих, они все состояли на службе у кого-то, писали на заказ. А теперь каждый может, например, попытаться альбом записать или книжку выпустить. Это просто период.  
Сегодня сложились такие условия, а говорить, хороши эти условия или нет – я не берусь.

- Спасибо за интервью, Михаил, было очень интересно. Вообще, что собираешься делать, каковы твои ближайшие планы на будущее?

- Да я даже и не знаю… Я фаталист, если что-то происходит, значит происходит естественно, само собой. Когда пытаешься как-то влиять на свою жизнь – обычно ничего не получается. А вот когда просто сядешь в лесу, у реки, то жизнь тогда свои дары приносит.  Поэтому я стараюсь не думать о будущем и ни на что не надеяться.


Июнь 2012 года


*****

полдень жгут спички
возникают новые привычки
острое лезвие топора
откалывает кусочек головы
       человеческой личинки

вылезают сны
так и не приснившиеся за всю жизнь
вытекают страхи
и беспомощные мысли
        о причинах всего

впрочем несмотря на это
возникает вечер
из большого холодильника
извлекают банку
       а в ней сумерки
достают другую банку
а в ней ночь
луна просыпается
чтобы сторожить уснувших
         сопящих и смешных

утром они проснутся
вспомнят и не улыбнутся
в полдень зажгут лампочки
девочки и мальчики
       и всякие зверьки

*****
Весьма ядовит стакан
Растворим в воде
Самый легкий из всех
Кожа шубы мусорный бак
Сода бесплатно
У меня изжога
Ароматный запах рыбы
Верблюд как чиновник важный
Копия – лучше оригинала


*****
под ногтями жизнь
у реки дрова
в снегу проталины
лес в стакане
волк и заяц
кот и мышь
рыба молчит
а ты говоришь
         говоришь
          говоришь


*****
Дети побежали –
в поле лес
тикают часы
садись пора рабузы
ты садись в стакан
таракан виан не пойман
не туфанов

Кости проворчали –
открой точное значение
лаборатория сердец
полна дымом сном
сын изоленты и куска веревки
сворованный у луны
кровянит пьяным пальцем
протыкает
молочный воздух

Частицы кувыркаются –
перечень разворочен
и колодцами
изъедена кожа двора
кора рисунка
проба утра
мя коть

*****

в водопроводе жизнь кипит
отбросам жизни человека
здесь будет скорый найден быт
кому – обман, кому – потеха

опять среда опять четверг
и вот кончается неделя
идет по кухне человек
он воздух дышит еле-еле          

система мира неспроста
была придумана так хитро
обид жестоких короста
покроет душу словно свитер

желудок требует своё
ему не вправе отказать мы
и через рот залив бульон
ложимся в мягкие кровати

включился плавно телевизор
и диктор зубы обнажает
весь при костюме и облизан
уже мы спим а он вещает

*****

ткань вечера под утюгом кривилась,
солнечный блестел ожог.
ну что, соскучился дружок?
похмельная тоска пришла на милость.
переключатель вышел вон.
среди обломков все глотают пыль...
чернильный фон.
сломался кюнст-мобиль.
...а повезёт - зовёт бесплатно;
...а позовёт - везёт обратно;
но чёрный трепет... шорох. треск.
читает китель манифест.
куда ни плюнь - энцефалит.
здесь вам открылся чудный вид?
49 Золотой запас

картонка чертит знак по влажному песку.
расшифровали б сгибы скул!
увязли битвы.
кровью напиваются моторы...
подумать тошно слишком рано. рукотворно.
за тенью гроба он читал субтитры.
для кого? усталая и ветхая интрига
плела полжизни километры.
как будто это что-то значит. падал-прыгал.
успеть за ветром...
наше вам... готовьтесь к жизни.
а ну-ка нефтью ярче брызни!