Книга стихов

***

Реальность – это то, где ты живёшь.
Сейчас это не осень и не дождь,
вообще, не время года и погода:
глухой тупик совсем иного рода.

И если ты вдруг выглянешь в окно
из пены дней, тебе уже чудно,
что эта полумёртвая листва
сплетает золотые кружева.

И ты анализируешь свой слог
и стиль на соответствие, и строг
анализ; он, конечно, сух –
как стиль и слог. И только дождь вокруг.



***

Чёрные листья заляпали свет фонаря,
в чёрные лужи пролито фонарное масло.
Многое в жизни короткой случается зря.
Всё остальное в сей жизни темно и неясно.



***

Я лишь несовершенство вижу.
И отблеск красоты на нём
воображенье будит. Спи же!
А красота – гори огнём!

…горит огнём, горит покорно,
горит усилием тщеты.
А жизнь – лишь огненное сторно
воображенья. Красоты.


***
Взошла вечерняя звезда,
наверное, за этой дымкой,
наброшенной на города;
и ходит в небе невидимкой.

Выглядывая из окна,
ты тщетно напрягаешь зренье:
фонарь мерцает, как луна;
и красноватое свеченье

небес… И хватит до утра
с тебя жемчужно-красной гаммы…
Блуждают снежные ветра.
Гудят бессонные программы.

***

Возбуждающе действуют полутона
угасающей осени, словно она
интонирует фразы оттенком листвы -
я прекрасно её понимаю, а вы? -
перед тем, как уйти в нескончаемый сон,
где в тумане течёт разноцветный неон.

***

Осень волнуется раз,
осень волнуется два,
осень, хватит уже…
Но замереть не спешит.


Е.Ш.

Листвопадск-над-разливами вод -
там, где Эшера рыба живёт,
чей оттенок бутылочный чист,
и куда упадёт красный лист,
и помедлит мгновенье одно
перед тем, как спуститься на дно...



ПАМЯТИ АНАСТАСИИ ХАРИТОНОВОЙ

А ты была уже далече,
и звук невнятной праздной речи
из мира дольней суеты
где тихо плачут в храме свечи,
не достигал туда, где ты.

Туда, где вечные глаголы.
А в старых храмах стены голы,
там много места для икон,
и ветхие метут подолы
полы, и дует из окон.

А я, плененная земными,
едва знакомая с иными,
молилась о тебе живой.
А ты брела своей дорогой,
ослепшая от скорби многой,
шепча: пусти меня домой…

***

В стеклянной вазочке конфеты.
День памяти. О, детство! Где ты…
Как голубые камни моря,
тебя сокрыли волны горя –
смешно, однако: навсегда.

Как корабли, плывут года:
огни и пьяный смех, музыка.
Её не слышит Эвридика
в Аиде. И в тумане синем
мы тоже этот мир покинем.

ОРФЕЙ И ЭВРИДИКА

Змея, и это значит: Эвридика
погублена коварством. Разве нет?
И лики тьмы, поскольку меркнет свет,
и нет уже возлюбленного лика.
Боюсь, он был беспечен, наш поэт.
И как не быть беспечному – поэту,
любимцу снисходительных богов?
И быстрый звук возлюбленных шагов –
навстречу, в радость, в такт,
- всегда по эту,
по мыслимую сторону веков.

Немыслимое ожидает часа
post factum, lucem, scriptum, - на другой.
И он, поупражнявшись над рекой,
и убедившись в скорбной силе гласа,
тревожит тщетно призрак дорогой.

Лишь страх и неуверенность к надежде
теперь сопровождают; в мир иной
уводит путь любви – такой земной,
такой горячей и живой, как прежде.
Орфей услышал: лучше ты – за мной.

***

Корабль, осыпанный огнями,
в тумане белом – Амаркорд –
дрейфуя медленно за нами,
заходит в полуночный порт.

Как белый лайнер – на посадку:
в прошедшее ночной полёт;
и я пишу, раскрыв тетрадку,
что время холодно, как лёд,

что в сумраке цветном застыли
у края взлётной полосы
не то колёса прялки; или -
Фортуны лёгкие весы?

***
Всё это рифмы времени, взгляни:
оно рифмует, или белый стих
нам преподносит, в стиле deja vu;
слова на музыку, живущую внутри
у вечности, не достигая сих
пределов: кто-то жил, и я живу.

***

Слова настоящие сердцем идут,
и сводят на нет изнурительный труд
огранки, шлифовки, вкрапления слов…
Всяк труд уважаем. А жребий – суров.

***

И ангел смахнул крылом –
как снег с лобового стекла, -
печаль с моего чела,
и даль открылась, светла,
искрясь, как серебряный лом.

***

Примерно то же самое, что и
свет радужный, струящийся во тьме:
так чувство, отражённое во мне,
струясь, рождает образы твои,

абсурднее один другого, да,
к тебе не относящиеся, нет:
сам по себе в воде струится свет,
сама себе торопится вода.

Примерно то же самое, как тать;
за образом – душа – в нелёгкий путь…
Я обещаю после всё вернуть:
всё то, что может повернуться вспять.

***
Я выходила на балкон:
тринадцать лет - почти Джульетта;
а свет струился из окон,
и умножал мерцанье лета,

плескавшего у ног волной
пыльцы и серебристой пыли.
И проплывали подо мной
вечерние автомобили.

Так больше звёзды не цвели,
и тополя не шелестели,
и так далёко от земли
я не бывала в этом теле.

***
Жара. Набираю холодную ванну.
рисую серебряным белый пион.
И слушаю, как ни печально, Нирвану,
печаль умножая, и всё, как ни странно, -
одно к одному, и похоже на сон.

***
Мне кажется порою, что Нерон
держал в руках бы гибсон или фендер,
стекающий с которого неон,
пятная, приукрашивает гендер,
и, проводя рукой по волосам,
смотрел, как Рим себя сжигает сам.

BILLIE HOLIDAY

Лилии в волосах.
В чёрных озёрах лилии.
Звёзды в чёрных глазах.
Звёзды в глазах у Billie.
Звёзды и лилии в плену сетей
голоса Billie Holiday.

РУСАЛОЧКА

- А под водою трава, -
ни жива, ни мертва,
слушала эти слова,
и представляла, но было мало.

- И проплывала Офелия,
словно лилия белая, -
белая, словно лилия,
неумелая…
Офелия? Или я?

Жить не захотела,
и оставила тело,
всё остальное слова.
Ни мертва, ни жива.

А под водою трава.

Всего лишь слова…

***

Представь, что, если бросить камень в пруд,
то лилии качнутся; блики света
на масляной поверхности блеснут,
когда пойдут круги на глади лета.

Теперь представь, что зримый образ твой –
вопрос, и что незримый ждёт ответа;
что луч играет тёмною листвой,
когда он с неба падает… - что это?

***

Мой друг, я ощутила грусть,
своё увидев отраженье
в чужих глазах печальных, пусть
им внове это выраженье;

услышав тихие слова:
да ничего, и в этом дело! –
произнесённые едва;
скорей, сорвавшиеся. Тело

лелеет долго свой каприз,
и выдаёт так неуклюже…
…сорвав аплодисменты: ну же!
Давай, ещё давай, на бис!

***

Сижу под ёлкой, и смотрю в окно
на дождь из золотых огней на ёлке,
перебирая в памяти осколки.
Вот время пролетело; и оно
догонит. Так заведено.

***
Смеялась. Перед зеркалом кружилась.
Нарциссы заплетала в волосах.
И нравилось всем это отраженье –
с небытиём – как думала, - сраженье –
и пасть мне предстоит. Какая жалость!
Но как прекрасно, как прекрасно, ах.
И в теле упоительная слабость.
Потом вдруг впало зеркало в немилость,
и в сумерках исчезло всё, и вот:
она пропала. Зеркало разбилось.
И только отражение осталось.
В туманном серебре живёт.

***
…и очень хочется мимозы,
пыльцу роняющей в снега.
Её в далёкие морозы
везут, как рыжие меха,
в огромных старых чемоданах,
и отпускают на развес
в холодных, полутёмных странах.
Февральско-мартовский экспресс
задерживают снегопады,
пьяны путейцы, и глухи
к мольбам. А людям к морю надо,
писать февральские стихи.

***

N.B.

Гуляя в дантовом лесу –
имея дантову свободу, -
и глядя в прошлое, как в воду,
ты прозреваешь бирюзу

небес… гуляя не спеша,
ты говоришь душе-Елене:
какой оттенок, nota bene, -
она не слушает, душа.