Сыграйте за любовь

Моня, шо вы там играете? Сыграйте танго "Я помню чудное мгновение". Что значит, нет такого танго? Вы сыграйте, так будет:

"Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явился ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чудной красоты.

Скажите почему
Нас с вами разлучили…"

Ой, Моня, когда я слышу вашу скрипку, я всегда вспоминаю за любов. Какие мужчины за мной ухаживали. Зюня! Не чета вам. Он был мясник. Мяса в Одессе не было. А мясники были. Мясник в Одессе, ну это примерно как принцесса Диана в  Лондоне. Только у них там принцесс как собак нерезаных, а Зюня… Зюня  был один.
Зюня! Это же была страсть! Он меня брал сразу, вы себе не можете представить – сразу за это и за это. Такие у него были руки. И он меня поднимал в воздух и качал на руках. У меня прямо замирало сердце и все остальное, что может у женщины замереть в такой ответственный момент. Я вся мокрая становилась, если вы понимаете, о чем я. Правда, у Зюни был один недостаток. Жена Динка. В Америку они уехали первыми. Распродали все имущество. А что не смогли продать – выбросили в мусорник. Так дворник у них во дворе за вход на мусорник брал пять рублей. Зюня открыл магазин одежды в Бруклине, на хорошей стороне улицы. Он нанял какого-то негра, а потом его уволил и что-то не доплатил. Так негр купил через дорогу в магазине пистолет и разрядил в Зюню всю обойму. Негра, потом, конечно посадили, но Зюне таки от этого не легче. Моня, сыграйте что-нибудь грустного. А после Зюни у меня был Гриша. Какой был талантливый мальчик. Он еще в школе покупал в киоске календарики по две копейки и продавал в классе по пять. Он создал один из первых в Одессе кооперативов. Они брали макулатуру, которую люди приносили, и находили там письма,  документы, альбомы, старинные рукописи. Все это люди несли в макулатуру, чтобы получить какую-нибудь Дюму. Гриша хотел организовать музей человеческой глупости – выставлять то, что люди сдают в макулатуру. Вы будете смеяться, но пачки денег он там тоже находил. Потом он открыл банк, с кем-то там не договорился, так его застрелили прямо на улице, напротив нашего дома. Моня, сыграйте что-нибудь веселого. Потом у меня был артист. Какой талант! На одном концерте он сказал голосом Брежнева "Дорогие товарищи!" За ним приехали сразу после концерта. Это сейчас вы все смелые, а попробовали бы тогда. Он был молодой и красивый, а из лагеря через три года вернулся седым стариком с трясущимися руками. Дальше был  Алик. У него в Ильичевске была фабрика, где шили левые джинсы "Ливайс". Ильичу бы они понравились. Вы же знаете эту историю. Нет? В 1920 году в Кремль пришла посылка из Америки. Две пары джинсов "Ливайс" и записка на негритянском английском "Американские рабочие штаны. Подарок негров-батраков штата Айова вождям мирового пролетариата товарищам Ленину и Троцкому". Ленин хотел лечь в них в Мавзолей, но ему Сталин не разрешил.  Если бы этот Леви, извините за выражение, Страус видел, какие джинсы шьет Алик, он бы закрыл свою фирму и пошел просить милостыню. В джинсах от Алика ходил весь горком партии. А потом он открыл фирму по поставкам во Францию наших мидий. У нас в Одессе этого дерьма завались, а в Париже они называются устрицы и стоят бешеных денег. Мне так говорил Алик. Он кому-то не отстегнул, ему пришили дело, он сидит уже второй срок. Все умные люди или уехали, или сидят, одна я тут сижу, как идиотка. Играйте Моня, вы же больше все равно ничего делать не умеете. Если б вы что-то умели, вы бы здесь не стояли. У вас бы был свой импрессарио и график концертов на три года вперед. Если бы Иисус Христос пришел сегодня, ему бы первым делом надо было дать рекламу в женские глянцевые журналы, снять приличный офис, взять секретарш c ногами от ушей. Если ты хочешь работать на должности юродивого первой категории и нести людям свет истины, так ты должен пахнуть дорогим одеколоном, ездить в "мерсе-600", носить лохмотья от Кардена и вериги от Ив Сен-Лорана. А шляться в рванье по пустыне и изрекать непонятку – для этого большого ума не надо. Играйте, Моня, потом зайдете ко мне, я сделала такую фаршированную рыбу, шо ваш Сальери меня бы от зависти отравил. А потом я бы встала и сказала:
– Мосье Сальери, что это за моду вы себе взяли – травить всех, кто талантливей вас? Вот всех перетравите, пересажаете; уволите всех, кто вам не лижет задницу, а кто останется?
Играйте Моня, играйте за любов. Хотя в Одессе так уже давно никто не говорит.