Времени пью молоко

Слова

Из рук моих в ладонь таксиста
Нырнула мятая купюра.
Как в мастерской таксидермиста,
Повисла в гардеробе «шкура».
Одна в раскрытой пасти бара,
Тонка как лань, неосторожна,
Волнуешь золотом загара,
Киваешь на мое: «К Вам можно?»
Синкопы джаза, цветовьюга,
Полоска-шрам над левой бровью.
— Мы раньше видели друг друга?
Нет? Что ж, продолжим предисловье
Игрой в ответы на вопросы,
Движеньем коньяка в бокалах.
Врозь — на груди высокой косы,
Недетский блеск — в глазах-опалах.
Когда капрон тугих коленей
Согреется в моем вельвете,
Вдруг неожиданность сближенья
Прорвется хрипом междометий.
...Сломаем ночь, поставим в вазу —
Наутро любоваться сдуру.
Слова — пустяк, синкопы джаза.
— Таксист, домой! Лови купюру.



Роза

Курила молча у окна.
Струился дым, как знак вопроса.
А на столе кричала роза
В пустой бутылке от вина.

Дрожала нервная рука,
Тянулся к пеплу подоконник,
«Любовь, любовница, любовник», —
Cлезу баюкала щека.

Окошко. Силуэт двора
На фоне осени ненастной.
«Он не придет, не жди напрасно», —
В висок стучало до утра.

Враг-телефон не зазвонит.
А может — это просто сбои?
С картинки старой маха Гойи
С издевкой голая глядит.

Как будто в дверь душа ушла.
Вся. До конца. Осталась проза.
И криком захлебнулась роза,
Упав на краешек стола.



* * *

Город зевнул, потянулся устало,
Лег и заснул глубоко.
Губы часов из резного металла
Времени пьют молоко.
Звонко считают глотки поминутно,
После — растянутся в ряд
И улыбнутся, предчувствуя, — утро
Снова плеснет в циферблат.
Каркнет ворона, и месяца рожки
Спрячутся в звездном стогу.
Город разбудят довольные кошки,
Спев про любовь на бегу.



* * *

Стекала ночь июньским ливнем с неба.
Со стекол мрак смывал и быль, и небыль
До света, до прозрачности, до слез.
Придуманное стало очевидным —
Так прилипают к подбородкам бритвы
И ранят поцелуями взасос.
Рассвет, зевая, сбросил одеяло,
Бессонница виски беспало сжала.
Осталось выпить день за три глотка
И снова, погружаясь в ожиданье,
Листать блокнот своих воспоминаний,
Вздыхая после каждого листка.
Опять струилась ночь в земные бездны.
Известно только то, что неизвестный
С ее мобилы буркнул: «Не звони».
И ты, любовь меняя на три буквы,
Для светлых чувств стал мраком беспробудным
В капкане романтической брони.
...Взрываясь, время по пятам бежало,
Вон из подъезда, пехом до вокзала,
По шпалам, вдоль перрона, на такси,
Ударом в дверь, вторым — двойным по пузу,
Влетая, словно шар, в квартиру-лузу,
И тормознулось рядом с ней: «Прости».
Стекала ночь. Зло в турке ворковало.
Добро шипело — жареное сало,
И брызгало коварно на ладонь.
Кто прав/не прав — кому какое дело?
Рассвет к стеклу прижался ликом белым
И от стыда зарделся, как огонь.